Но, честно говоря, Такаси страшился того, что поджидало в окутанном тьмой лесу. Когда рядом Сэйдзи, даже в такой обстановке намного спокойней. Но и оборона деревни значительно ослабела. Возможно, ружья и в самом деле удастся отыскать, и Тосиро окажется жив, и в деревню они успеют вернуться. Может, повезет и все обернется к лучшему.

Выйдя на поляну, они заметили у дальнего ее края дом высотой с обычную крестьянскую хибару, но раза в три длиннее, похожий на амбар. Сэйдзи осторожно двинулся в ту сторону.

— Я чую кровь! — предупредил Такаси, но Сэйдзи, не слушая, зашел внутрь.

Такаси задержался снаружи, осматривая деревья и принюхиваясь.

В доме на полу валялась посеревшая солома, на стенах висели дубленые шкуры. В углу виднелись запыленные соломенные матрасы. Кто-то крался вдоль дальней стены, едва различимый среди теней. Вот ухватился за крышку сундука, рванул. На пол грохнулся горшок, разлетелся на черепки. Человек вытянул из сундука длинный сверток и принялся разматывать.

— Тосиро? — позвал Такаси.

Коренастый самурай обернулся, обхватив руками приклады трех мушкетов. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами в сумраке, и расхохотался во всю глотку. Затем сплюнул на пол.

— Видишь? С таким добром мы точно всех модзя перебьем! А ты хотел, чтоб ружья здесь лежали да собирали пыль! Ха!

Такаси собирался было отругать упрямого глупца, но Сэйдзи предупредил:

— Нужно уходить немедленно! — Он бросился к дверям, но, едва приоткрыв их, быстро задвинул и даже подпер вилами, снятыми со стены. — Мы в ловушке! Их не меньше двадцати. Заряжай мушкеты!

Снаружи раздался вой и хрип. Гниющие кулаки замолотили по стенам, окнам, даже по потолку. Такаси показалось, что стоны чудовищ полны муки. Они страшно изголодались.

Каждый самурай схватил по мушкету, но Сэйдзи вырвал оружие из рук Тосиро:

— Нет времени учить тебя обращаться с этим!

Держа в каждой руке по ружью, Сэйдзи подбежал к окну, выстрелил, перехватил заряженный мушкет в правую руку, опять выстрелил и уложил второго модзя. Такаси стрелял в противоположное окно: там столпилось множество чудовищ. Пуля пробила одному глотку; тот лишь забулькал, продолжая тянуть руки в окно. Скрипнув зубами, Такаси разбил ему голову прикладом. Чудище рухнуло, но его место тут же заняло другое.

— Заряди! — Сэйдзи швырнул оба мушкета Тосиро, а сам обнажил меч.

Первым же ударом он сразил за окном троих. Такаси выстрелил снова, модзя упал — очередная песчинка в безбрежном море. Такаси отпрыгнул от окна, принялся заряжать. За его спиной Тосиро яростно орудовал шомполом. Зарядил — и Сэйдзи выхватил мушкет из его рук, прицелился через окно, выстрелил.

— Я тоже хочу сражаться, я тебе не слуга! — гаркнул Тосиро.

Сэйдзи выхватил ружье у Такаси, швырнул наземь. Ногой вышиб мушкеты у Тосиро — те покатились по полу.

— Забудь об этом! Теперь они бесполезны. Тосиро, Такаси, обнажите клинки в последний раз. Лучше уж умереть с мечом в руках!

В словах Сэйдзи прозвучало отчаяние, но, казалось, остальным оно прибавило сил. Такаси бросился к окну, принялся колоть, целясь в голову, пронзая мозг всякому модзя, что приближался. Тосиро с Сэйдзи не отставали. Они перебили уже десятки, тела кучами громоздились перед окнами, не давая другим чудовищам подойти.

— Ха-ха! — завопил Тосиро. — Мы воздвигли стены из гнилого мяса! Гнусно выглядит, зато приносит пользу!

Вскоре куча трупов у каждого окна выросла настолько, что проемы оказались полностью закрыты. В доме стало совсем темно, и стоны чудовищ доносились приглушенными. Однако гнусная вонь угнетала и давила, она пропитала одежду и волосы. От страшного запаха смерти тошнило. Даже Сэйдзи едва держался.

Такаси прикрыл нос:

Может, запах обманет их? Если выждем до утра, они могут и оставить нас, уйти, и мы будем спасены.

В глазах Тосиро блеснула радость, но Сэйдзи улыбнулся невесело:

— Простите, друзья, но уйти отсюда мы сможем лишь бездушными голодными чудищами. Я знаю.

Послышался новый шум — странный, непохожий на стоны и мычание модзя, и доносился он с потолка. Такаси вытер лезвие меча, посмотрел вверх. Дощатая крыша скрипела, прогибалась.

— Это ветер? — спросил Тосиро.

— Это они, — ответил Сэйдзи.

Крыша провалилась: вниз рухнула куча тел и щепок. Самураи закричали, щурясь от пыли, взмахнули мечами, полосуя гнилые тела, сыпавшиеся дождем. Черная кровь брызгала на стены. Усадьба превратилась в бойню.

Точные удары мгновенно уничтожали сыпавшихся сверху чудовищ. В ловком прыжке Такаси поразил одного в голову даже раньше, чем тот успел свалиться внутрь, но падающее тело вырвало меч из рук. Такаси потянулся за ним, шаря в темноте, глянул вверх и увидел над собой модзя на обломках крыши. В это время Сэйдзи крикнул, оттолкнул командира, и модзя упал на Сэйдзи.

Такаси наконец вновь взял в руку свой меч и бросился на помощь, встал над борющимися, стараясь отыскать голову чудовища. Модзя при жизни был совсем молодым, лет девятнадцати, но сейчас возраст мертвеца уже не имел значения. Тосиро ударил его в ухо.

Сэйдзи поднялся с пола, сжимая окровавленную левую руку правой, — модзя откусил мизинец и безымянный палец. Затем воин глянул с надеждой на Такаси. Тосиро отпрянул, ожидая, пока старший не решит, что делать.

Такаси всегда казалось, что Сэйдзи неуязвим, и вид его в таком состоянии — неспособным стрелять, едва в силах поднять меч — поразил командира, как удар в самое сердце.

Сэйдзи завыл. Выпрямился, потом рухнул на пол, забился в судорогах. Кожа мгновенно потемнела, сделавшись цвета воды на глубине, глаза помутнели, стали как грязный лед. Сэйдзи застонал, забормотал, и в этом скрежещущем стоне с трудом можно было разобрать одно слово: кайсякунин.

В посмертии у Сэйдзи не осталось и следа от волшебной, удивительной грации движений. Закоченелые ноги толкали его вперед, на каждом шагу он шатался и дергался. Руки болтались, растопыренные негнущиеся пальцы торчали. Меч остался на полу. Из разинутой пасти, с изуродованной кисти текла черная кровь.

Что сказал Сэйдзи напоследок? Кайсякунин? Когда самурай совершает сэппуку, кайсякунин стоит над ним с занесенным мечом. Когда меч самурая вспарывает живот, кайсякунин обезглавливает совершающего самоубийство, спасая от чудовищной боли. Быть кайсякунином трудно и опасно: почета нет, зато велик риск опозориться. Убить Сэйдзи, стать кайсякунином для великого воина, для друга…

Зарычав, Сэйдзи напал. Такаси взмахнул мечом.

Сколь бы искусен Сэйдзи ни был при жизни, его шея оказалась не крепче обычной человеческой. Голова покатилась в угол.

Стало тихо. Пугающе тихо. Такаси отпер дверь, осторожно выглянул. Кучи тел у окон, но никакого движения. Модзя исчезли.

Тосиро завернул мушкеты в одеяло, перевязал, вскинул сверток на плечо.

— Все же они могут пригодиться, чтобы убивать на расстоянии, — пояснил смущенно.

Такаси был слишком ошеломлен и растерян, и весь путь до деревни Тосиро шел первым. Удивительно, как он отыскивал дорогу в темноте, петляя между деревьями, перешагивая торчащие корни, и ни разу не натолкнулся на самое страшное, что может встретиться в ночи, — на модзя. Такаси все думал о Сэйдзи, о его совершенном, натренированном теле. Пришлось убить такого человека! Нет, не пришлось — Такаси решил убить и убил. Ведь можно было и спасти, придумать способ. В конце концов сохранить его в состоянии модзя до тех пор, пока не отыскалось бы лекарство от ужасной болезни. Рана-то была невелика, и даже потеря двух пальцев не помешала бы Сэйдзи оставаться совершенным воином.

К горлу опять подкатил жгучий ком тошноты, мерзкий холод отторгаемой желудком гнили. Как скверно все вышло…

— Неужели в этом мире не осталось чести? — крикнул Такаси в темноту, но ответили ему лишь доносящиеся издали ворчание и стоны. — Человек, подобный Сэйдзи, заслуживал большего. Тосиро, не подобало его рубить вот так, словно никчемный труп. Это бесчестье. Бесчестье!

Но тут же подумал, что не следует бежать от жизни и долга. Нельзя кончать с собой. Он поклялся, он обязан защитить крестьян.