Нужно вернуться сюда, когда созреют семена…

Пальцы Калли двигались все быстрее. Она старалась запомнить цвет лепестков: более темный в центре и светлый к краям, обратную сторону пушистых, отливавших серебром листьев.

Рен наблюдал за ней больше часа. Он спешился, подкрался ближе и растянулся на животе. Как мальчишка, следивший за муравейником. Сюртук и брюки промокли в траве, зато спину пригревало, расслабляя ноющие мышцы спины и плеч.

Он едва не заснул на солнце, как ящерица на камне, под пение птиц, журчанье реки и хруст травы в зубах лошади.

Она снова пела, машинально, не фальшивя, но без особого воодушевления. Просто повторяла слова сельской песенки, под которую танцевала на дороге, и заодно оттачивала карандаш крошечным ножиком. Иногда она задумывалась, низко склонившись над рисунком, и тогда напевала без слов. Мелодия сливалась с птичьим щебетом, создавая впечатление того, что он всю свою жизнь слушал, как Калли подпевает птицам.

Если не считать последних нескольких лет, он не слышал ни одной птичьей трели с тех пор, как очнулся от долгого, подобного смерти сна. Он не замечал этого, но ему не хватало птичьего щебетания.

Куда подевались птицы?

«Птицы там, где всегда. Где был ты?

Я был заперт в плену собственного сознания, поднимаясь по спирали боли и гнева».

Но теперь водоворот муки и нравственной пытки выпустил его из своих клещей, позволив спешиться, снова пройтись по земле, нагретой солнцем траве.

Однако спина от этого непривычного положения разболелась еще сильнее, а облака закрыли солнце. Поднялся ветер, едва не разбросав рисунки Калли, и Рен потратил несколько секунд, восхищаясь ее гибкой фигуркой, когда она гонялась за бумажными листами.

Очевидно, перемена погоды несколько охладила ее энтузиазм. Калли сложила рисунки в корзину и отряхнула юбки. Он пропустил ее вперед, боясь, что уйдет немало времени на то, чтобы поднять с земли ноющие кости и сесть на коня.

Ветерок пронес мимо листок бумаги, и Рен инстинктивно его поймал. Наброски листьев, лепестков и извилистые линии, вероятно, корни. Но даже тут угадывалась верная рука.

Хорошая кухарка, идеальная экономка и талантливый художник. И очень привлекательная женщина, особенно нагая в свете свечей.

Как такое чудо могло родиться от безумных Уортингтонов? Настоящая загадка.

Что же, он отошлет ее домой достаточно богатой, чтобы облегчить существование, а когда умрет, она легко найдет другого мужа. Еще бы — с таким состоянием, которое принесет ей вдовство! И больше ей не придется заботиться об этой неблагодарной шайке!

Пока он оторвал отяжелевшие ноги от влажной земли, пока добрался до лошади…

Но при мысли о ее новом муже он мрачно нахмурился. Пусть только этот ублюдок попробует дурно с ней обращаться!

Рен вернулся в дом и увидел, что Калли успела обогнать его, несмотря на то, что он ехал верхом.

Он заставил себя отвести лошадь в конюшню и теперь стоял в холле, пытаясь отдышаться. Жаль, что он не вспомнил, что жить ему осталось немного и что он больше не резвый юнец, который может валяться на лугу без особых последствий.

Мистер Портер закрыл глаза и осознал, что в ноздрях до сих пор стоит цветочный аромат. И… и запах воска. И, судя по благоуханию, доносившемуся с кухни, Калли готовит что-то восхитительное из картофеля и окорока.

До ее появления в доме пахло пылью, табаком, а в самые скверные времена — рвотой и мочой. До нее здесь пахло одиночеством и отчаянием.

Теперь Рен стоял в холле прекрасного особняка и глубоко вдыхал запахи жизни… женщины… дома…

«Любая женщина могла бы навести здесь порядок. Нанял бы экономку. И жил бы точно так же…»

Рен открыл глаза и оглядывался, пока не нашел источник аромата. Губы дернулись в улыбке. Она взяла бесценную вазу династии Мин и сунула туда какие-то непонятные сорняки. Все равно что одеть судомойку в атлас и посадить на трон.

И все же разнокалиберный букет пахнул пряно и по-весеннему. Раньше он ничего подобного не замечал. Значит, отнюдь не любая женщина может сделать дом уютным и обитаемым. Каллиопа выбрала цветы не за красоту, а за аромат.

На двухсотлетием комоде, обитавшем раньше в королевских дворцах, но сейчас стоявшем рядом с вазой, лежали стопка рисунков и крошечный огрызок карандаша… и еще — обломок котсуолдского песчаника размером с кулак. Как раз подходит, чтобы придавить бумажные листки, которые может унести ветром.

Рен слегка улыбнулся, игнорируя неприятные ощущения, когда шрам вновь натянул кожу.

Нет, Каллиопа — одна такая на свете.

Его улыбка померкла. Рана, нанесенная ее отъездом, не скоро заживет. Дом снова придет в упадок и пропитается запахами пыли и табака.

Он провел рукой по волосам, и на пол полетела травинка. Но Рен с рычанием поймал ее и смял в кулаке. Ярость бушевала в нем, ярость на себя за то, что позволил проклятой семейке найти убежище в его доме, и на Калли за то, что принесла сюда жизнь, смех и цветы только затем, чтобы снова все отобрать!

Приготовив рагу из картофеля с луком и свининой, она машинально наполнила тарелку и для мистера Портера, но тут же недоуменно на нее уставилась. Сядет ли он с ней за стол? Но его целый день не видно. Может, он возьмет еду в кладовой? Но как жаль, если горячее ароматное рагу застынет и подернется пленкой жира!

Улыбнувшись, Калли поставила тарелки на поднос, взяла свечу и направилась в кабинет мужа. Постучала, едва не выронив поднос, но ответа не получила.

Повернув ручку, приоткрыла дверь.

— Мистер Портер!

Но в строго обставленной комнате было холодно и темно. Ни уголька в камине. Да мужа вообще нет дома.

— Прекрасно, — пробормотала Калли. — Наслаждайтесь тем, что оставят вам до утра мыши.

Плюхнув тарелку на письменный стол, она решительно вышла из комнаты.

В самом деле! Она готовит, убирает и каждую ночь разыгрывает покорную девственницу! Мог бы по крайней мере ради приличия приходить домой к ужину!

Калли вдруг замерла на середине лестницы и посреди негодующей тирады. Господи милостивый, она и рассуждает, как чья-то жена!

Она подняла глаза к темному потолку.

— Я чья-то жена, — пробормотала она, и в этот момент все происходящее показалось абсолютно нереальным. Сейчас кто-то из родных выскочит из укрытия и громко засмеется остроумному розыгрышу.

Но дом оставался темным, тихим и совершенно свободным от Уортингтонов. Именно этого она и хотела. Честное слово!

Она вдруг почувствовала, как устала после хлопотного дня, и с трудом потащилась наверх, задумчиво покусывая нижнюю губу.

«Я одна. Хотела быть одна. Мечтала всего о часе уединения…»

В этот момент она никак не могла вспомнить, почему… зачем…

Войдя в комнату, она поставила на туалетный столик свечу и поднос со своим ужином, после чего завела руки за спину, чтобы расстегнуть пуговицы платья.

Свеча погасла.

Комната погрузилась во тьму. Испуганный вскрик Калли заглушили чьи-то шаги. Прежде чем она успела поднять тревогу, чья-то рука обвилась вокруг ее талии и оторвала от пола.

Темнота вихрилась вокруг… вскоре Калли уже прижали спиной к ледяной штукатурке стены.

Он набросился на нее, как изголодавшийся зверь. Большие руки вцепились в волосы, вытаскивая шпильки, раскидывая по плечам густые пряди, расстегивая пуговицы… горячие губы припали к голой шее.

Прижимаясь к ней всем телом, он рычал от вожделения.

Это ужасало. На нее напало дикое животное.

Но Калли поняла, что ей это очень нравится. Сердце колотилось, воздуха не хватало. Она стояла абсолютно неподвижно и позволяла ему все. Хотя могла остановить, если бы хотела. В конце концов, когда имеешь пятерых братьев, укротить мужчину несложно.

Он никак не мог справиться с пуговицами, поэтому повернул ее лицом к стене и стал возиться с петельками.

Она чувствовала твердость его плоти. Жар тела. Силу желания. Порывистые движения рук.