— Настоящее безумие Иванова дня!

Рен окатил ее отца всем бешенством и обидой, горевшими в его душе и глазах.

И тут открыла рот Айрис.

«Нет, мама, только не сейчас!»

— «Двенадцатая ночь»! — восторженно воскликнула Айрис. — Акт третий, сцена четвертая!

— Убирайтесь!

Рен поднял руку и показал на дверь:

— Вон. Из. Моего. Дома. Немедленно!

— О нет! — ахнула Калли, выступая вперед. — Дорогой, они не хотели ничего плохого!

Муж тут же накинулся на нее, хотя Калли понимала, что сейчас его ослепили эмоции, которым не было названия!

— Ты! — прошипел он, обводя рукой дымящийся, обугленный и разоренный бальный зал. — Как ты вообще можешь смотреть на них после того, что они сотворили?

Калли оцепенела.

— Потому что они — моя семья, — тихо ответила она.

«Как и ты. Моя семья. Мое сердце».

Он прищурился, устремив ослепительно яркий горящий взгляд на нее. И только на нее.

— В таком случае тебе следует знать, что больше они никогда не войдут в эту дверь. Никогда.

— Ты не можешь изгнать моих родственников!

— Могу и сделаю это!

Он обвел глазами комнату, по какой-то причине задерживаясь взглядом на некоторых слугах и представительных парах из «королевской семьи».

— Я вправе изгнать всех, кого пожелаю!

Калли привычно вскинула подбородок:

— Нет, не…

Опять этот яростный, ледяной взгляд:

— Если предпочитаешь свою сумасшедшую нелепую семейку, ради всего святого, не стесняйся, присоединяйся к ним. Избавьте меня от своего присутствия.

«О нет. Нет, дорогой, пожалуйста…»

Но вслух она ничего не сказала. Да и что тут скажешь? Он публично и жестоко вынудил ее к действиям. Сердце не разорвешь надвое.

Повернувшись, она подошла к матери, взяла за руку и повела к выходу. Уортингтоны окружили их стеной.

К несчастью, даже солидарность родных не защитила ее от сердечных мук.

Рен потрясенно смотрел вслед Калли, будто не веря своим глазам. Ярость сменялась чем-то свинцово-ледяным, оседавшим в груди.

Ослепленный происходящим, он повернулся и ушел, ушел от того места, где его сердце лежало уродливыми клочьями на полу, рядом с дымящимися останками огромного медного феникса.

Калли помедлила в дверях Эмберделл-Мэнора, и Уортингтоны сомкнули круг.

— Я точно помню, что была в фиолетовом плаще, дорогая. Только спроси милого дворецкого, который впустил нас, куда он его положил, — трещала Айрис.

Арчи, мозги которого работали чуть лучше, чем у жены, слишком сильно похлопал Калли по руке.

— Ну-ну, дорогая, не расстраивайся. К утру мы будем дома, и ты можешь забыть об этом ужасном месте и ужасном человеке.

Но тетя Клемми отнюдь не была так же добра:

— Его вообще следует пристрелить! В экипаже лежит мушкет, с которым я охотилась на тигров! Я повешу его голову на стене в своей комнате, вот увидите!

Арчи печально кивнул.

— Он смердящий сорняк, и мы должны вырвать его!

— «Жизнь короля Генриха Восьмого», акт пятый, сцена первая.

Электра, против обыкновения молчавшая, просто завернула Атти в слишком широкий плащ и вывела наружу. Кас и Полл, возможно, впервые в жизни пристыженные и онемевшие, последовали за ними. Орион и Лизандр встали по обеим сторонам от Калли, но не пытались ее утешить. Калли уныло подумала, что это не в их характере.

Мама в блаженном неведении продолжала молоть языком:

— Он был просто неотразим верхом на пылающей птице, не находите? Совсем как святой Георгий, убивающий дракона!

Дейд наклонился к Калли:

— Мне следовало пристрелить его, пока была такая возможность. Прости, что оставил тебя здесь.

Все еще оспаривая героизм Рена, Клемми увела Айрис, предварительно отыскав фиолетовый плащ, который та надела наизнанку.

Папа по-прежнему не выпускал руки Калли.

— Едем домой, дорогая. Вот увидишь, все будет так, словно ты никуда и не уезжала.

Калли не была уверена, в какой именно момент решила остаться с Реном навсегда.

Возможно, прямо сейчас, несмотря на его ярость, страх и отчаяние.

Возможно, именно из-за этого. Она не может позволить ему быть правым в отношении нее. Во взглядах на жизнь и на мир. Не может.

— Поезжайте, Дейд, папа. Со мной все будет хорошо!

Возмущенный брат повернулся к ней.

— Ты не останешься здесь, с этим безумцем. Ты слышала его! Он не уважает ни тебя, ни твою семью. Неужели ты выберешь его, а не нас?!

Калли спокойно смотрела на старшего брата, которого обожала всю жизнь.

— Ты не понимаешь! Я не выбираю его. Я выбираю себя. Свое счастье.

Она поцеловала Дейда и отца.

— Скажите маме, что я скоро напишу.

Отвернувшись, она спокойно вернулась в дымящийся кошмар, в который превратился ее первый бал в качестве леди Портер, хозяйки Эмберделл-Мэнор.

Баттон в последний раз оглядел пустой бальный зал, в котором эхом отдавался каждый звук. Давно настало утро, а он еще не выразил своего мнения по поводу вчерашних событий.

И это тревожило Кэббота. Баттон без комментариев — все равно что Баттон, которому не хватает воздуха для дыхания.

— Сэр… эээ… слуги почти все разъехались, но перед этим сделали все, что могли сделать без краски и штукатурки. Нужны мастера, чтобы привести зал в прежний вид.

Баттон оглядел неровное кольцо обугленного мрамора в центре зала.

— Ты когда-нибудь видел поле битвы, Кэббот?

— К счастью, нет.

— Сейчас оно перед тобой, — вздохнул Баттон.

Кэббот заложил руки за спину, стараясь не смотреть на хозяина, и все же остро сознавая его присутствие.

— Могу я спросить, сэр… кто проиграл?

Баттон наконец отвернулся устало и с сожалением посмотрел на Кэббота.

— Полагаю, можно попытаться немного подремать в гостинице.

— Прежде чем отправляться в Лондон?

Баттон долго молчал:

— Как, по-твоему, он знает, что она не уехала?

Кэббот, которого тошнило от всего, связанного с Портерами, только фыркнул.

— Не смейтесь над тем, чего не понимаете, молодой человек, — презрительно взмахнул рукой Баттон, так и не изживший романтизма в душе. — Он был так близок…

— Так собирать вещи, чтобы сегодня же отправиться в Лондон? — снова попытался выяснить Кэббот.

Баттон откинул голову, осмотрел погасшие люстры и прищурился.

— Мы.

— Что «мы», — нахмурился Кэббот.

— Мы проиграли сражение, — пояснил Баттон, но глаза его блеснули прежним лукавством.

— Зато еще можем выиграть войну!

Сумей Дейд закончить работу и пристрелить этого типа, ничего не случилось бы, и Калли оставалась бы дома, где и должна быть, и все было бы хорошо в этом мире!

Аталанта Уортингтон никогда не любила свежий воздух, кроме тех случаев, когда собирала и идентифицировала ядовитых созданий и растения, от которых люди яростно чесались, но стала прекрасной наездницей из чистого стремления выжить. Что ни говори, а не знаешь, когда Касу и Поллу взбредет в голову подложить шип под седло или пронзительно свистнуть, испугав даже самую спокойную лошадь, которая непременно пустится галопом, сбросив всадницу.

Атти считала, что должна быть вооружена в любое время дня: отсюда куча отравляющих веществ, которые она держала под рукой. Но сверток в ее руках был непривычно тяжел. Подняв подбородок, она постаралась успокоить тошнотворное ощущение в желудке. Калли нужно спасать, но ни один из братьев, даже героический Дейд, не хотел сделать как надо.

Поэтому, закутанная в твидовую куртку Лизандра, который был куда более тощим, чем остальные мальчики, Атти направилась в ветхую конюшню, далеко за домом Уинкомов. Папа называл их друзьями семьи. Уортингтоны провели там ночь перед балом… вчерашним балом.

Уортингтоны не имели лишних слуг, так что Атти умело оседлала Икара, прекрасного мерина Дейда. Правда, Дейд никогда не разрешал ей брать Ики, который фыркал, перебирал ногами, перевернул ведро с водой, словом, всячески выражал недовольство, прежде чем Атти ухитрилась оказаться на его широкой спине. Немного поерзав — повернуть коня в нужном направлении было крайне важно для ее миссии, — Атти была готова промчаться двадцать миль в обратном направлении, к Эмберделл-Мэнор.