Олег положил ему руку на плечо. Плечо подалось к ней, и он ее убрал.

– Знаешь, Карэн, ты мне друг, верный друг, и много раз доказывал это. И я тебе обещаю, что никакой стрельбы и драк устраивать в отеле не буду. И знаешь почему? Просто, я подумал, подумал и понял, хорошо понял, что шансов у меня нет никаких. Прикончить их можно только всех сразу, а это практически невозможно…

– Да, это так. Гога говорил, что если с головы Георгия упадет хоть один волос, то тебе конец без всяких разбирательств… И говорил это ему самому. А Капанадзе в ответ заверил Гогу в аналогичном отношении к его шевелюре.

– И смыться у меня не получится, – продолжал Олег. – Они меня на Соломоновых островах найдут… И еще… Ты ведь меня знаешь, я не смогу жить в подполье, как жалкий трус. И не хочу, чтобы моих родственников попрекали мною. И потому тридцать первого днем я спущусь к ним, и будь, что будет. Может, выскользну, вывезет кривая.

– Ты не все знаешь, дорогой… Они ведь уже все продумали… Капанадзе говорил, что тридцать первого тебя ждет, не дождется целый хирургический спектакль со стриптизом, однополой любовью и какой-то там пальмой в трагическом финале.

– Ладно, молчи, – нахмурился Олег.

– Да нет уж, выслушай. Я ведь добра тебе желаю.

– Добра, добра… Что там у тебя?

– Ну, я подумал, может, ты…

– Застрелюсь?

– Ну, зачем стреляться! Кровь на коврах, мозги на обоях, фи, – брезгливо скривился Карэн. – Можно ведь цианистым калием обойтись. Я Галочку попрошу, и как-нибудь утром ты просто не проснешься. Это так здорово! Засыпаешь, счастливый, дочку кудрявую перед сном целуешь, с женой распрекрасной спишь, а утром уже по месту назначения, целый и красивый. Кстати, знаешь, королева Зиночка из суперлюкса развелась? Саша Сухарек вчера от нее съехал. Хочешь ее в жены? По Галочкиной расценке?

– Не хочу, – Олег увидел себя в гробу. Поморщился.

– Почему, дорогой!? Она такая конфетка…

Карен зацокал языком.

– Я этого Сухарька видел, и в постели своей его, гнусавого и кривого, представлять не желаю.

– Много в тебе, Олег, еще воображения. Воображение, оно должно быть как в аптеке – столько-то миллиграммов – и все. Если его меньше, то человек – пень, если больше – то дерево.

– Как это дерево?

– А ты не видел, как на ветру ломаются разросшиеся деревья? Вон, посмотри, – Карэн указал на клен, сваленный недавней бурей. Он, выпустив из земли ошарашенные корни, топил в море ставшую ненужной крону. – А рядом, смотри, нормальное, среднее по всем статьям, ему буря до лампочки.

– Сам ты дерево, – осклабился Олег, забыв о неприятностях. – Только человек с воображением мог придумать такое сравнение.

Они засмеялись. Затем Карэн вытер выступившие слезы и, доверительно заглянув в глаза, спросил:

– Так мне попросить Галочку?

– Не надо, – покачал головой Олег. – Капанадзе и его товарищам это может не понравиться, и крайним выставят тебя. Да и до тридцать первого почти целый месяц, поживу пока в свое удовольствие.

– Да, ты умеешь жить в кайф… – завистливо вздохнул Карэн. Твой месяц – для меня десять лет.

Они помолчали, рассматривая небо, не сулившее ничего хорошего.

– А что, ты и в самом деле не сможешь с ними рассчитаться? – спросил владелец отеля, огорченно покачав головой: нет погоды – нет постояльцев.

– Почему не смогу? Смогу, если к моим ногам упадет золотой метеорит размером с деда Мороза.

– Послушай, может, тебе переехать в другой отель? Ты ведь счастливчик, и потому он точно упадет, а зачем мне на "Вегу" это надо?

Смеясь, Олег похлопал Карэна по плечу, и они вернулись в дом.

Когда до Бетты осталось километров десять, под большим пальцем левой ноги появился волдырь, а на внутренней поверхности бедер – болезненная потница. К тому же третий день ломила правая ступня, когда-то разбитая камнем, упавшим с кровли одной из заброшенных ягнобских штолен. И Смирнов решил на пару дней остановиться.

Присмотрев место рядом со скалой, под которой можно было укрыться в случае дождя, он сел на камень, вытер пятерней пот и принялся вспоминать, сколько же дней назад высадился в Адлере. Вышло, что с начала дурацкого путешествия прошла всего неделя, а не месяц, как казалось.

С трудом скинув рюкзак, кроссовки, майку, он погрузился в воду у самого берега, выбрался на глубину. И увидел в расщелине большого краба – такие (диаметром с футбольный мяч), – ему еще не попадались. Собравшись, нырнул, попытался его схватить, но тот оказался проворнее. Расстроившись, поплыл к берегу за маской и ластами, кляня себя, что не надел их сразу.

Первый краб попался сразу. Схватив раззяву за туловище, Смирнов продавил его панцирь пальцами и сунул в полиэтиленовый пакетик, до того лежавший в плавках. Второй краб – большой, с десертную тарелку – схватил Смирнова первым. Схватил за указательный палец. Тот стал двуцветным. Та часть, которую краб тщился откусить, стала синей.

– А если откусит!? – испугался Смирнов и, продолжая попытки раздавить краба, попытался себя успокоить:

– Чепуха! Палец – это не пиписка.

Панцирь не продавливался, как он не старался. Синева пальца становилась мертвенной.

"Откусит ведь! А если камнем?"

Камень нашелся, и гигант тотчас получил телесные повреждения, несовместимые с жизнью.

На пути к берегу попался третий краб. Меньше всех. Но тоже ничего.

Через пятнадцать минут все они варились в закопченной алюминиевой кастрюльке.

– Вы будете их есть?! – присев на корточки, спросил сухощавый мужчина с алюминиевым крестиком на массивной золотой цепочке.

– Нет, я их для вас готовлю, – буркнул Смирнов, продолжая смотреть, как из ранки на пальце сочится кровь.

– Он вас укусил? – не обидевшись, поинтересовался мужчина, с уважением озирая шрамы и операционные швы, бороздившие торс собеседника.

– Он не кусал… Он просто пожал мне руку.

– И сделал это слишком крепко?

– Да.

– А вы по-дружески хлопнули его по плечу и тоже не рассчитали сил?

– Так получилось. Теперь я буду вынужден его съесть… Его, а также супругу и сына-оболтуса.

– Почему вынужден?

– Такой у нас был договор…

Смирнов почувствовал, что попал в тупик. Какой договор? Договор с крабами? Что он ляпнул? Теперь выкручивайся…

– Меня зовут Роман Аркадьевич, я из Вятки, – разрядил ситуацию мужчина. – А вы откуда, если не секрет?

Голубые его глаза были доверчиво-добрыми, как у искренне верующих людей. "Алюминиевый крестик остался ему от матери. А цепочку подарила жена" – подумал Смирнов и ответил

– Я – Евгений Евгеньевич, из Москвы. Вятские – мужики хватские, столь семеро не заработают, столь один пропьет?

– Я уже год не пью, закодировался. А вы кем работаете, если не секрет? Не в охранном бюро?

– Почему вы так решили?

– У вас столько шрамов…

– Ну и что?

– В охранные бюро идут повоевавшие люди. А вы, судя по всему, воевали.

– Нет, в охранное бюро меня не взяли, как не просился…

Вода почти выкипела, однако крабы покраснели не полностью, и Смирнову пришлось сходить с кружкой к морю. Подлив воды, он по возможности дружелюбно посмотрел на общительного вятича и сказал:

– Я старший научный сотрудник Лаборатории короткохвостых раков Института морской биолингвистики Российской Академии Наук.

– Интересно… – проговорил мужчина с уважением, – А биолингвистика это, извините, куда?

– Это наука, изучающая язык животных… Наибольшего успеха она добилась в изучении языков обитателей моря.

– Слышал что-то о языке дельфинов. А вы, значит, раками занимаетесь…

– Не раками вообще, а короткохвостыми раками. В народе их еще крабами зовут.

– А как сокращенно ваш институт называется? Может, слышал? Я в Москве часто бываю.

– Он не называется. У него номер, – Смирнов уже забыл, что "работает" в Институте морской биолингвистики.

– Не понял?