Я много думал, – продолжал Андрей, – почему же Колбат отбился от рук, когда он так легко сейчас вспоминает все команды и охотно выполняет их. Думал даже, что комиссия неправильно его забраковала. Но ведь все, что Колбат исполняет по вашему приказанию, относится только к курсу общего послушания, при котором служебная собака находится рядом с вожатым. Конечно, такой умный пес, как Колбат, легко все это усвоил и помнит. А главное-то для связной собаки – специальные навыки, когда она самостоятельно идет на пост и вожатый должен быть уверен, что собака доставит донесение. Срыв Колбата как раз на этом и произошел. Ты знаешь, Лена, что значит команда «пост»? В боевых условиях невыполнение такой команды собакой может стоить многих людских жизней. А я сам видел на ученьях, как Колбат, вместо того чтобы бежать на пост, убегал вовсе, так что после ученья приходилось его разыскивать. Значит, если пес не слушается, не бежит на пост, надо гнать такого пса из армии. Комиссия права: Колбат негоден.

– Но Колбат не виноват, раз с ним плохо обращались, – сказала Лена.

– Савельев не совсем правильно судит, – ответил ей отец. – Понтяев неплохой вожатый – работает же у него Вилюй. Главное-то совсем в другом: в одном свойстве Колбата. Посмотрите на его ухо. Где это связная собака, обученная в питомнике, может так подраться, чтобы искалечить ухо? Если бы ей и разорвал его какой-нибудь драчун, ухо тотчас зашили бы в ветеринарном лазарете. Оказывается, и это записано в его формуляре, с порванным ухом он прибыл из Иркутского питомника. По-видимому, Колбат попал в школу не очень молодым, может быть месяцев восьми, после довольно свободной жизни, и воспитывать его было труднее, чем молодых собак, родившихся в питомнике. Ему уделялось много внимания и ласки, его выделяли среди других собак, и он все оправдывал своим умом, сообразительностью, выносливостью, но обращение с собой запомнил крепко. Следовало бы отметить в его характеристике, что он требует повышенного внимания, но этого, к сожалению, не сделали. А это важно! Получился результат, весьма интересный для изучения. И он нас кое-чему научил. Тот же Понтяев может воспитывать Вилюя, но у него отбивается от рук Колбат. Почему? А потому, что собака имеет свой характер и характер этот надо понять, чтобы с ней работать. А теперь Колбат после своего ранения попал у нас дома в полосу общего внимания, доверился и очень расположен к возвращению утерянных им навыков.

После этого разговора прошло недели две, в течение которых Андрей ежедневно сам проводил занятия с Колбатом. Затем была устроена проверка. Андрей молча поднял руку на уровень плеча – Колбат сел. Андрей пошел к двери – Колбат повел за ним глазами. Андрей указал: «рядом», и Колбат ровно двинулся у левой ноги Андрея. Так, команда за командой он все исполнил, как по писаному.

Желая показать Колбату, что им довольны, мы разрешили Лене побегать с ним. Колбат носился по комнатам с разинутой пастью, высунув язык, прыгнул на диван и сел, блестя глазами, зная, что на диван прыгать нельзя, и понимая, что сегодня ему это позволено.

Пришлось и нам с Леной выучить, как подается четкая военная команда. И мы стали заниматься с ним каждый день.

Мы вскоре заметили, что во время занятий у Колбата выключается внимание ко всему, что его раньше занимало. В обычное время он всегда настораживался при виде Лениной белой кошки и слушал наше «фу» с видом разочарованным и забавным, как бы говоря: «Эх, и рванул бы я вашу кошечку, если бы не это „фу“!»

Кошка, прекрасно учитывая это, никогда не ходила мимо Колбата по прямой линии, а всегда по окружности, в центре которой лежал Колбат. Но стоит нам начать заниматься с Колбатом, кошка, чувствуя, что собаке теперь не до нее, сейчас же осмелеет и прохаживается поблизости от Колбата.

Оставили мы его раз «сидеть», а сами наблюдаем в зеркало и видим: кошка спрыгнула с дивана и пошла к нему. Колбат заострил ухо и смотрит, чуть склонив голову вниз, но не вскакивает. С невиданным нахальством кошка прошла, задев его пышный, лежащий веером на полу хвост, но Колбат не тронулся, только повел на нее блестящим глазом и занюхал, а кошка от этого вдруг зашипела и отскочила. Он еще посунул в ее сторону мордой, будто желая прогнать: кошка мешала ему угадывать наше близкое присутствие и высматривать, когда мы покажемся из-за двери. Кошка ему была просто неинтересна.

Мы попробовали оставить их одних, сказав предварительно «фу». Кошка ела, а Колбат стоял как вкопанный, упорно глядя на ее розовый мелькающий язычок. Колбат даже не приближался к кошке.

Если войти в это время в комнату, Колбат мельком обернется, мотнет головой, взбросив ухо, словно скажет: «Обратите же наконец внимание! Ведь этак кошка может все съесть без остатка!» – и снова смотрит на кошку, наклонив голову набок и роняя изо рта крупные капли слюны.

С тех пор мы были уверены, что наше запрещение действует бессрочно.

Постепенно, не обременяя Колбата, мы повторили с ним сначала весь курс общего послушания служебной собаки. И Андрей и Савельев всегда хвалили его за чистоту работы и решили в ближайшее свободное время начать с Колбатом занятия по пробегу на пост.

Давно уже, с самого солнцеворота, который бывает 25 декабря, повернуло солнце на лето, а зима – на мороз. Дни всё прибавлялись и стояли яркие, сияющие. Нет красивей зимы, чем у нас на Дальнем Востоке! А морозы по утрам бывали крепкие. Шел февраль, и вокруг городка намело снегу. Но все-таки, хоть и мороз по утрам, а в безветренные дни на замерзающих стеклах появляются проталинки. Если в такую проталинку прямо синеет небо, значит погода чудесная и надо выбрать время, чтобы пойти на лыжах. В такие дни снег пахнет совершенно особенно, а кора деревьев против солнца как будто немного сыреет. Так и кажется, что весна подходит к нам совсем близко.

Под лыжами снег приминается легко, и лыжня ложится гладкая, как полированная. К вечеру же по такой лыжне возвращаться не хуже, чем на лодке плыть по быстрой воде: так плавно, так легко скользит по ней человек.

Пробовали мы брать с собой Колбата на лыжную прогулку, но скоро оказалось, что и ему и нам такое товарищество невыгодно. На лыжах мы чаще всего ходили по целому снегу за Солдатское озеро. Но тут Колбат проваливался по самое брюхо. Пробовал он перебегать на нашу лыжню, но и по ней преступался и отставал. Быстро нам с ним идти по целому снегу никак нельзя. Выходишь на дорогу – тут хорошо Колбату, а у нас лыжи гремят и разъезжаются. Мы стали брать его с собой кататься на коньках.

В километре на юго-восток от нашего городка лежит Солдатское озеро. Военные городки строились после японской войны, и потому за озером сохранилось его старое название. Это озеро образовала в низине речка Славянка, прежде чем ей влиться в реку Суйфун.

На высоком берегу озера стоит военный госпиталь, от него виден широкий полукруг Суйфунской долины; в одну сторону от госпиталя до берега Суйфуна – километра четыре, в другую, к деревне Борисовке, – километров десять.

Все это ровная земля, занятая колхозными полями, соей, кукурузой и всякими огородными культурами. На ней разбросаны маленькие – по нескольку домов – селения колхоза «Путь Ленина».

На этой равнине наш полк проводил зимой лыжные соревнования, и тут всегда можно было встретить то отдельно тренирующихся лыжников, то целые подразделения, вышедшие на ученье в белых халатах.

А на Солдатском озере со стороны госпиталя был прекрасный естественный каток. Озеро было спокойное и замерзало очень ровно. Приморские сильные ветры сметали со льда снег, и на озере всегда можно было найти обнаженный голубой лед. В выходные дни мы втроем приходили на высокий его берег, снимали валенки, надевали башмаки с коньками и катались до темноты. Здесь незаменимым товарищем стал нам Колбат, и он очень хорошо понимал, когда мы говорили ему: «Пойдем кататься на коньках».

Лед на озере был толстый, пересеченный трещинами. Во льду мы часто замечали небольших рыбок, поднявшихся по трещинам к поверхности и тут схваченных льдом. Иногда мы разбивали лед и доставали их. Попадались и замерзшие во льду рачки и чилимы – водяные рогатые орехи.