Хорошо бывало в зимние и весенние дни на озере! Андрей, надев коньки, отыскивал на льду ровную площадку, «пятачок», и занимался фигурным катаньем: старался чисто сделать «тройку» или «скобку». Мы с Леной катались попросту, деловито смотря вперед: не попасть бы в трещину! А Колбат лежал на высоком берегу на Андреевой борчатке и, поставив остро черное ухо, резко выделявшееся на белом, смотрел на нас. Иногда он бегал за нами по льду, и лапы у него разъезжались.

Часто на озеро приходили кататься красноармейцы. Ходили и Савельев с Понтяевым. Оба они только начинали учиться, и у них не очень-то еще ладилось дело. Савельев старался посильней разбежаться и потом долго катился на обеих ногах. Колбат бежал рядом с ним, но, когда Понтяев неуклюже подкатывался к Савельеву, пес всегда отбегал, опустив свой пышный хвост, и всем видом выражал недоверие.

– А ты мне говорил, – сказал раз Савельев, – что ты его пальцем не тронул! Посмотри, как он кидается от тебя.

– Нестоющий он пес, – ответил Понтяев. – С ним добром, добром, а он тебе все равно каверзу вывернет.

– Почему-то он живет у нас и не вывертывает, – сказала Лена.

– Дайте время – он себя покажет! – И Понтяев, размахивая руками, снова покатился по льду.

Однажды, возвращаясь вместе с Колбатом с озера, мы встретили Савельева в необыкновенной процессии. Впереди красноармеец вел на поводке Найду, а сзади нее бежали четыре неуклюжих щенка, большеухие, с толстыми лапами и круглыми животами. Уши у них разваливались в стороны. Один споткнулся и зарылся в снег, другой набежал и ухватил его за шею. Щенки были веселые и здоровые. За ними метрах в двухстах Савельев вел вторую семью: небольшую лохматую желтую собачку, сзади нее, переваливаясь, бежали такие же маленькие немецкие овчарки – тоже щенки Найды, и один, кудлатый небольшой щенок, – совершенное подобие желтой собачки. Мы поздоровались.

– Вот, товарищ начальник, вывел всех гулять! – весело сказал Савельев. – Это приемная мать… Такая собачка славная, я вам скажу! За ее заслуги я ей вот этого кобелька оставил, пусть растет.

– Товарищ Савельев, – взмолилась Лена, – можно мне щеночков поводить?

– Да на здоровье! Бери поводок и веди приемную мать, только не быстро, чтобы щенки не устали. Ведите Найду, товарищ Гусельников.

И процессия удалилась. Савельев подошел к Колбату.

– Разрешите, товарищ начальник, я с ним «ползать» пройду.

Команда «ползать» произносится с ударением на последнем слоге для большей настойчивости. Можно говорить и «ползи».

Савельев подал команду: «Лежать!» Колбат лег. Савельев бросился рядом с ним на снег, обхватил его левой рукой поперек туловища, скомандовал: «Ползать, ползать!» – и пополз вперед. Рядом с ним, прихлопывая по земле передними лапами, чуть-чуть приподнимая крестец и держа голову у земли, полз Колбат. Сначала он пытался вскочить, но Савельев придерживал его рукой, и так Колбат прополз метра два, когда Савельев, все еще лежа на снегу, вынул кусочек хлеба из кармана, протянул Колбату и сказал: «Хар-рашо!» Потом Савельев встал, велел Колбату «сидеть», а сам отошел от него метра на три и, подзывая к себе жестом руки, приказал: «Ползать!» Колбат прополз это расстояние один по всем правилам.

– Видите, как чисто он ползет, товарищ начальник! – сказал Савельев. – Не пробовали еще посылать на пост?

– Только один раз, когда Лена послала его из школы. А что, товарищ Савельев, давайте попробуем!

Тут же, по дороге от озера к дому, и послали в первый раз Колбата на пост. Он делал коротенькие перебежки между Савельевым и Андреем. Потом расстояние увеличили, а Колбат все так же охотно и весело бежал на пост, не замечая по сторонам ничего отвлекающего.

Подходило 23 февраля – День Красной Армии. В полку еще дружнее шли учебные стрельбы и занятия, проверялись итоги соревнования. Однажды командир полка товарищ Ростовцев встретил Лену и спросил ее:

– Говорят, что твой Колбат успешно закончил программу обучения ко Дню Красной Армии? Придется Колбата зачислить в полк, а тебя – в собаководы.

– Я не хочу в собаководы, – сказала Лена и надулась.

– Чего ты? – удивился Ростовцев, с которым дружили все ребята городка. – Ты уж не на меня ли рассердилась?

Лена засмеялась.

– Я не на вас, а только про Колбата все спрашивают, будто я его выучила, а это папа с Савельевым и мама…

– И ты немножко… – сказал Ростовцев. – А ну-ка беги, играй! – И командир полка пошел к коноводу, стоявшему около штаба с лошадьми.

Колбат и в самом деле приобрел популярность.

Вскоре после Дня Красной Армии я пришла в школу на собрание родителей, когда ребята третьего класса расходились с последнего урока. Пока я ждала в их классе медленно собиравшихся родителей, Лена пришла посидеть со мной. Сторож Степаныч, худой и сутулый, с белой бородкой на розовом ситце рубахи, ходил с тряпкой и вытирал на партах кое-где расплеснутые выпукло блестевшие лужицы чернил.

– Это ваша дочка будет? – спросил он.

– Моя дочка, – ответила я осторожно и, ожидая продолжения, спросила: – А что? Шалит?

– Шалить ребята меньше стали. Обязались словом этому… как его… Ну, командир приходил в праздник Красной Армии, рассказывал им разные там случаи. Но бегают – упаси бог! Как у них подметки терпят? Да я не об этом. Видел я, как она собаку отправляла. Спрашиваю ее: «Кто же так собаку обучил?» А она говорит: «В полку у нас все собаки ученые». Я и поинтересовался спросить вас: верно ли это?

Я ответила, что теперь во всей Красной Армии обучают военных собак, потому что собака – вернейший товарищ командиру и красноармейцу на войне.

– Те-перь! – протянул Степаныч. – Это не только теперь, а и раньше было.

– Раньше не было, – возразила Лена. – Мой папа говорил, что это только в Красной Армии стали обучать собак. А в ту большую войну у французов и немцев были выученные собаки, а в царской армии не было.

– Ну вот, ты мне будешь говорить: не было! – насмешливо сказал Степаныч. – А я тебе скажу, что были, и я сам обучал!

– Дедушка Степаныч, это вы забыли…

– Дедушка Степаныч старше тебя во сколько раз, а ты с ним перекоряешься… – обиделся старик.

Я успокоила его, сказав, что Лена во всем верит отцу, а тот говорил нам, что в царской армии мало внимания уделяли службе собак и не обучали их.

– Еще как обучали! – приосанился Степаныч. – Вот я вам расскажу, а вы послушайте.

…Было это в тысяча девятьсот четвертом году, и служил я на действительной службе…

– Это что за служба? – спросила Лена, и я ответила:

– Ну, солдатом служил дедушка Степаныч.

– Поднимайте выше! Унтер-офицером был, младшим! Ну вот. Стоял наш полк в городе Житомире. Город, конечно, весь в зелени, лагеря неподалеку за рекой Тетеревом. Такая река была – Тетерев. Стоим мы летом в лагерях, как полагается. Только приходит приказ в нашу дивизию: собрать собак и обучить военному делу. Обучать так обучать: черта обучишь, если прикажут.

Начальство, конечно, забегало: выделяют для этого в полках офицеров. Офицерам в помощь – унтеров, а унтерам – рядовых. Дело новое, неизвестное, однако надо все по форме производить.

Стали и в нашем полку выполнять приказ. Хороших, строевых офицеров собачьим делом занимать никак не приходится, а назначают кого поплоше. Был у нас такой подпоручик Линев… Ну, как бы вам объяснить: мечтательный человек, с солдатами простой и без всякого боевого духа. Никогда, бывало, и не вдарит. «А в помощь ему, – говорят, – дадим хорошего младшего унтер-офицера», меня то есть.

Степаныч приосанился и провел рукой по седым щеточкам усов.

– Призывает меня: «Будем мы с тобой, братец, формировать собачью команду и обучать. А как обучать, и я не знаю, и ты не знаешь, и никто этого точно не знает. Так собери, пожалуйста, псов, приставь к ним рядовых, и будем ждать разъяснения…» Ну, подобрали мы собак поздоровше… Хотели в масть подобрать, но, однако, не удалось. Такое соревнование пошло, боже упаси! Пойдут наши вечером в город собак добывать, а там уж из соседнего полка ребята действуют: всем интересно собаку поаккуратней! А собаки там степные, кудлатые… Иную приведут: у ней шерсть свалялась, как валенок. Мы их под пуделей остригли, будки построили, кормим… А чему учить – всё приказания нет.