Вот, например, старинная знаменитая пьеса о воине, медленно умирающем от какой-то неизлечимой болезни. Он сидит на сцене. Его навещают призраки и люди. Они беседуют. Ему предлагают выбор. Но он отказывается и продолжает медленно умирать. Под конец (эта пьеса длиннее обычных) у него уже нет сил сидеть. А в финале он еще чуть жив.

В целом я все-таки предпочитаю комедии.

Из журнала Сандерс Никласа,

держателя информации при штабе

первозащитника Эттин Гвархи

ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ

ЭТТИН ГВАРХИ

Она вернулась на следующий день и получила магнитофон. Он выглядел как наручные часы и даже показывал время. Анна положила его в карман — ведь Никлас мог заметить, что прежде на ней часов не было.

Несколько дней спустя Никлас позвонил и договорился встретиться с ней у катера под вечер, за два часа до ее дежурства. Погода держалась теплая и тихая. Они устроились на палубе. На этот раз Никлас пришел в серой хварской форме, скроенной по его фигуре и сидевшей на нем прекрасно. Следовательно, проблема заключалась не в искусстве хвархских портных, но в их восприятии человеческих мод. Глаза его были скрыты за человеческими солнцезащитными очками в оправе из тонкой золотой проволоки; радужно-зеленые стекла блестели точно спинки двух жуков-златок.

Хаттин надел хварские солнцезащитные очки с прямоугольными черными стеклами и тяжелой оправой из черной пластмассы. На его плоском хварском лице они выглядели прекрасно, но человеческое изуродовали бы.

— Это не вопрос стиля, — заметил Никлас. — Уши хвархатов расположены выше, а нос гораздо шире, чем у землян, и более плоский. Мне они не годятся. Я мог бы заказать специально, но не вижу нужды, я ведь значительную часть своей жизни провожу в закрытых помещениях

Он забросил ноги на перила и оглядел бухту, сверкающую в косых лучах заходящего светила.

— Теоретически я здесь, чтобы расспрашивать о ваших тварях. Кажется, я говорил вам, что генерал очень любознателен и интересуется самыми разными предметами. В частности, интеллектом обитателей иных миров, главным образом человеческим, но и всяким другим. Но я не в настроении обсуждать гигантских, возможно, разумных медуз. Почему бы вам не рассказать мне о Земле?

Солдат-человек встревоженно переступил с ноги на ногу. Незнакомый. Коренастый паренек, чье лицо не соответствовало ни одной известной ей этнической группе. С берегов Черного моря? Продольная полоска волос была подстрижена ершиком и выкрашена в красно-кирпичный цвет, гармонирующий со смуглой кожей. Цвета его глаз она не различила — радужки прятались под угольно-черными контактными линзами.

— Конечно, ничего стратегически важного, — добавил Никлас, взглянув на солдата.

Но что именно представляет стратегическую важность? Анне требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и она спросила:

— А вы скучаете по ней?

— По Земле? Иногда. — Он помолчал. — Я не верю в сожаления. Есть эмоции-капканы, которые заставляют вашу жизнь застывать на месте. И сожаление — одно из этих чувств. Я предпочитаю быть в движении, то есть думать только о ситуации, в которой нахожусь в данный момент, о том, как мне распорядиться собой в ней. — Он повернул голову, блеснув стеклами очков. — И очень верю в пассивное ее принятие. По большей части мне не хватает самых простых обычных вещей — приличных человеческих контактных линз. Кофе. Бывают дни — даже через столько лет, когда я готов убить за чашку кофе.

— Это дело поправимое. — Анна встала, спустилась в каюту и попросила Марию сварить кофе.

— Надеюсь, Анна, ты знаешь, что делаешь, — заметила Мария.

— Может быть.

Анна вернулась на палубу, села и начала рассказывать о своей последней поездке в Нью-Йорк, который почти не изменился с его времени — все такой же огромный, грязный, запущенный и великолепный. И как всегда перестраивается. Чудовищные стеклянные башни конца двадцатого века, неутомимые пожиратели энергии, почти все исчезли. (Некоторые были сохранены как архитектурные памятники.) Последним стилем в архитектуре была «Тоска по Позолоченному веку».

— Это общепринятое название? — спросил Никлас.

Она кивнула.

— Стены из кирпича или камня. Вентиляционные шахты. Открывающиеся окна. Фигурные водосточные трубы.

— Вы ездили на экскурсию осматривать новейшую архитектуру?

— И систему плотин. Гавань наконец полностью закрыли. Это был единственный способ оберечь город от океана. Нью-Йорк уже не порт.

— Жаль.

Мария принесла кофе, поставила поднос и остановилась у двери каюты. Родом она была из Центральной Америки — почти чистокровная индианка с бронзовой кожей и чудесными черными прямыми волосами.

Анна рассказала, какие спектакли видела там. Ведь вряд ли «Месть человека-волка» или «Мера за меру» обладают стратегической важностью?

— Эту пьесу я бы не отказался посмотреть еще раз, — сказал Никлас. — Помните речь, которую герцог произносит перед Клавдио, когда бедного дурачка должны казнить за блуд? Монолог, который начинается строкой «Готовься смерть принять?» Как она звучит! А затем он приводит доводы, почему жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться:

Ты жизни так скажи:

Тебя теряя, я теряю то,

Чем дорожат одни глупцы лишь.

— Какой великолепный язык! И какая бочка дерьма! — Он отхлебнул кофе.

— Совсем не тот вкус, который я помню.

— Отличный кофе из Никарагуа, — заявила Мария. — И я умею его варить!

Он виновато поднял ладонь.

— Я так давно не пил его, мэм. И, наверное, забыл.

— И вы все двадцать лет хранили в памяти эти шекспировские строки? — спросила Анна.

— Нет. Хвархаты собрали целую коллекцию разрозненных осколков человеческой культуры. В том числе собрание сочинений Уильяма Шекспира, и много китайских книг в переводе. А это не стратегическая информация? Сколько полезных сведений о хвархатах вы извлечете, узнав, что они никогда не читали Ибсена?

Они продолжали говорить о том о сем и добрались до моды. Никласа эта тема не слишком интересовала — за исключением военной моды. В ней, сказал он, есть нечто завораживающее.

— И я рад, что сменил стороны. За всю вселенную я не согласился бы, чтобы меня обстригли как Максуда.

Солдат-человек насупился.

— Ограничимся гражданской, — сказала Анна. — Уж в ней вряд ли отыщутся стратегические секреты.

— И в ней нет ничего привлекательного, — вставила Мария. У нее в каюте был журнал, посвященный, правда, не моде, а поп-культуре. — Почти то же самое, особенно на севере. Янки всегда путали стили с жизнью. Но чего и ждать от тех, у кого нет ни настоящем политики, ни настоящей религии.

— А откуда вы? — спросила Анна.

— Откуда я родом? Из пылевой чаши. Из Канзаса. Выбрался оттуда при первом же удобном случае. Как-то я читал интервью… не помню фамилии, но с писательницей из Канзаса. Она сказала, что в детстве обожала «Волшебника страны Оз», потому что там объяснялось, что из Канзаса можно выбраться. — Он усмехнулся. — Мне всегда нравилась эта сказка.

Мария принесла журнал, Никлас включил его и пересел так, чтобы на экран падала тень. (К этому времени солнце уже почти опустилось за холм с дипломатическим лагерем.) Замерцали яркие цвета, загремела музыка, которую он сразу приглушил.

Анне с ее места изображение видно не было. И пусть. Ей больше нравилось следить за Никласом. Он несколько секунд смотрел на журнал, потом вздохнул и снял защитные очки.

— Вы понятия не имеете, что такое ад, если дам не доводилось пользоваться инопланетными очками! — сказал он и извлек из кармана еще очки, явно хварского изготовления — прямоугольные стекла и толстая металлическая оправа. — Сделаны на заказ. Сидят хорошо, и стекла справляются со своей задачей, но посмотрите… — Он надел очки. Выглядели они ужасающе. Мария зажала рот ладонью.

— Я лелею надежду, что хвархаты когда-нибудь захватят космолет с оптикой на борту. Но пока — увы!

— Они бифокальные? — спросила Анна. — Я не видела, чтобы вы пользовались очками.