Клетка за клеткой он возвращался к жизни, к знакомому миру. К единственному, что имело для него значение. К ней...

— Реккк.

Он открыл глаза навстречу игре света и тени. В воздухе промелькнула черно-оранжевая бабочка. Над ним склонилась Джийан.

— Джийан... Что произошло?.. Свора?..

— Элеана нашла их. Все погибли от многочисленных укусов. Твои модифицированные жуки-марки кишели между щелями боевой брони, как ты и приказал.

— Хорошо. — Он вздохнул. — Времени мало. Уже почти иды. Мы должны найти Дар Сала-ата. — Он попытался повернуть голову и не смог.

— Ты спеленат, как квавд на вертеле. — Джийан заставила себя улыбнуться. — Сейчас ты должен отдохнуть, иначе от тебя не будет толку ни мне, ни Дар Сала-ату. — Реккк попытался возразить, но она нагнулась и прижала влажные губы к его губам. Ее рот открылся, и язык втолкнул ему в рот мягкий влажный шарик. Реккк сморщился из-за страшно кислого вкуса. — Знаю, но ты должен медленно прожевать его и проглотить. Это смесь пандана и мандрагоры. — Он снова сморщился, и она рассмеялась. — Я несколько часов рыскала по лесу. Теперь сам займись своим исцелением.

Реккк хотел ответить, однако сил не хватило. Тогда он начал медленно жевать и довольно скоро погрузился в предписанный Джийан сон.

Мандрагора предназначалась не только для Реккка. И Джийан, и Элеана потягивали чай, заваренный на измельченных корнях. Они сидели у костра, разведенного Элеа-ной, а голоноги, обычно дневные существа, гонялись друг за другом в кронах деревьев. Реккк лежал рядом. Хотя ночь была теплой, его укрыли несколькими слоями кхагггунской формы, снятой с тел врагов. Какая ирония: кхагггунские шлемы служили и котелком для заварки целебного чая, и чашками. В других обстоятельствах это, вероятно, даже позабавило бы их, но не теперь, не в эту ночь. Уже почти лонон, пятый сезон. Сезон Перемен. В лононе Пять Священных Драконов Миины снова пересекли Космос. В лононе впервые появились в'орнны.

Ни Джийан, ни Элеана не хотели говорить о страшной опасности, нависшей над ними, как пять лун, — просто не могли. Нелегко обсуждать конец света. При одной мысли об этом по телу бежали мурашки, во сне мучили кошмары. И когда их взгляды встречались, каждая видела отражение своего страха на лице другой.

Костер потрескивал и пускал искры, в воздухе пахло смолой.

Джийан сидела, крепко обхватив почерневшими руками подобранные ноги, положив щеку на колени. Она смотрела на Реккка. Вдали ухала сова; к ночному хору присоединились речные лягушки.

Элеана, глядя на спящего Реккка, сказала:

— Он очень любит тебя.

Джийан шевельнулась.

— Да.

— Ты права, что доверяешь ему; он не похож на других в'орннов.

— Ты не знала Элевсина Ашеру.

— В некотором смысле, возможно, и знала. Я знала Аннона.

Джийан повернула голову. — Со временем ты забудешь его.

На глазах девушки выступили слезы.

— Тут ты ошибаешься.

Джийан подняла голову, внезапно рассердившись.

— Ради себя, ради всех — ты должна забыть его. Отойдя от света костра, Джийан уставилась в ночь. Элеана некоторое время смотрела на нее, затем приблизилась. Две женщины стояли бок о бок. Наконец Элеана обняла Джийан за талию. Они долго прислушивались к дыханию леса.

— Что случилось с твоими родителями? — спросила Джийан.

— В'орнны схватили мать, когда мне было девять. Отец пошел за ними, да так и не вернулся.

Джийан ласково положила руку ей на плечи.

— Наверное, ужасно потерять семью, дом...

— Честно говоря, я даже не помню их лиц. Это, по-моему, хуже всего. Иногда они мне снятся. Они всегда стоят где-то вдалеке, на вершине холма. И машут мне. Я пытаюсь разглядеть их, но солнце бьет в глаза.

Реккк пошевелился и застонал во сне, и обе женщины бросились к нему. Элеана смотрела, как Джийан водит руками над головой и грудью в'орнна. От ее рук шел жар, словно от раскаленных добела углей. Через несколько мгновений Реккк снова уснул.

Обе посмотрели на ночное небо, как, несомненно, делали в детстве, исполненные благоговения перед тайнами звезд. Теперь эта тайна спустилась с небес, поселилась на Кундале, изменила мир, и сегодня, глядя на те же звезды, они чувствовали только приближение смерти, грохот чудовищной цепи пугающе быстрого приближения гибели. Это была не та смерть, что приходит с последним обессиленным вздохом в старости или на поле боя. Эта смерть была бессмысленной. Всеобщее уничтожение, гибель всего мира. Слишком ужасно, чтобы думать об этом долго.

— Джийан, расскажи что-нибудь о себе. Джийан с радостью отвлеклась от мрачных мыслей.

— Начать с того, что мы с сестрой близнецы.

— Я слышала, что в ваших краях близнецов изгоняют или убивают.

Джийан смотрела на огонь, глаза ее потемнели.

— История гласит, будто мать пыталась удавить нас с сестрой нашими же пуповинами. Нас спасло вмешательство отца. — Она наложила руки на раны Реккка. — Однако эту версию рассказал нам отец, который к тому времени имел все основания презирать мать. Он покинул нас ради Кэры, новой религии. Мне это кажется невероятным, но, возможно, у него были иные причины уйти. Вскоре после его ухода я услышала другую версию. Якобы он сошелся с повитухой. Женщина совершила ошибку, пригрозив ему разоблачением, и он убил ее, пока она не успела рассказать матери.

— Ужасно! — воскликнула Элеана. — Но какая из версий верна?

— Понятия не имею.

— А ты не можешь использовать колдовство, чтобы узнать?

— Нет, — резко сказала Джийан и отвернулась.

— Извини. Я не хотела причинить тебе боль. Джийан посмотрела через костер на девушку.

— Ворошить золу — опасное занятие, знаешь?

— Да, нас учат этому в раннем детстве.

— Почему же это опасно, Элеана?

— Часто на дне кучи прячутся пылающие угли. Если их потревожить, искры могут попасть на солому, иголки сосен-марр или на высохшее бревно, и тогда начнется пожар.

— Я видела, к чему приводят лесные пожары. Опустошение, — сказала Джийан. — То же самое и с прошлым.

Позже, когда они ложились спать, Элеана тихо промолвила:

— Я не колдунья, но и без того знаю: что бы ни говорили, Аннон не оставит мое сердце в одиночестве.

Джийан повернулась на бок, отвернувшись от девушки и заплакала по ребенку, которого она потеряла, по сыну, которого ей уже никогда не увидеть.

Риана инстинктивно попыталась Припрыгнуть, но ничего не вышло. Наверное, колдовство древней флейты каким-то образом перекрывало силовые ручьи: Риана совсем не чувствовала их, хотя знала, что они должны быть рядом. Она мысленно листала “Величайший Источник”, отчаянно выискивая средство борьбы. В Священных Книгах хад-атта не упоминалась, и теперь, на новых вершинах боли, она, кажется, поняла почему. Флейта принадлежала Кэофу, Темному колдовству, о котором ей известно очень мало.

Бартта опускала хад-атту все ниже. Риана старалась молчать, однако боль была слишком велика, и она закричала. Бартта стояла перед ней, по ее лицу текли слезы.

— Пожалуйста, Риана, скажи правду, — взмолилась она. — Только так можно положить этому конец. Я уберу хад-атту, я снова буду любить тебя. Ты получишь все, что я могу дать, все, что пожелаешь. Обещаю.

Бартта подошла ближе.

— Признание — благо для души. Стоит только начать. Я покажу пример: сама начну каяться. Я скажу тебе то, о чем никто не знает. Это вызвало бы ужаснейшую панику, если бы стало всем известно. Миины нет, Риана, — прошептала она на ухо девушке. — Миина ушла из нашего мира в какое-то другое, далекое место, для которого у нас нет названия. Мы слишком часто разочаровывали Ее, и Она ушла. — Бартта дрожала от гнева и отчаяния. — Как Она могла?! Какое божество покидает Своих детей? Она не Богиня; Она — жестокое, бесчувственное чудовище. — Бартта выпрямилась с залитым слезами лицом. — Как править рамаханами, духовными вождями расы? Куда нам идти? Как держаться? Нам надо пережить оккупацию. Не важно, какой ценой; главное, мы выжили!

— Ты выжил на калллистоте, — сказал Курион, когда они шли по Променаду в Гавани. — Теперь мы покатаемся на корабле.