— Еще, еще…

И еще усилие сзади и орган заиграл.

Нам мало, мы неблагодарные и просим еще доказательств его присутствия.

— Света, света…

После полной тишины над головой одного из присутствующих мелькают красные глаза, затем исчезают — их сменяют зеленые огоньки, быстро мелькающие.

Мне холодно, жутко.

Кто-то прошептал:

— Медиум заснул, у него транс…

— У моего лица мокрая рука, пусти меня, — слышу возглас. И ужасный грохот, будто падает ящик. Какая-то возня. Крик странного голоса на непонятном языке, будто бранят кого-то и гонятся за кем-то.

Одна дама кричит: «Дайте-ка свет!» И снова грохот — уже разрывают цепь.

С трудом нахожу на стене выключатель — освещаю комнату. Ящик с органом брошен к нам, ручка от завода валяется в другом углу. Медиум в ужасном состоянии:

— Зачем вы разорвали цепь, не дав мне проснуться совсем? Надо было дать свет, а после будить меня! Ведь вы могли убить меня…

Все были так испуганы, быть может, даже охвачены настоящим страхом: мы ощущали присутствие его, необъяснимого. Но оно было. И я верю в него: разве можно не верить в день и ночь? Но разве можно объяснить, почему ночь сменяет день, а наутро снова приходит день?

Необъяснимо… И, быть может, навсегда.

«У лукоморья дуб зеленый… Златая цепь на дубе том…» — знаем и помним все мы по Пушкинской сказке.

Где ты, сказка? Где оно, чарование красных вымыслов в наше трезвое время?

«Златая цепь» заложена в ломбард и продана за невзнос процентов, Лукоморье разбито на участки и продается в рассрочку геморроидальным дачникам, а герой Лукоморья, кот ученый, показывается в цирке: «Третье место сорок копеек. Дети и нижние чины платят половину»[13].

Какие уж там сказки! Трезвая, рассудочная действительность выгоняет из жизни яркую, безудержную фантазию, на место Монтигомо-победителя краснокожих пришли иные бледнолицые братья: солидный бакалейщик и рассудительный бухгалтер волжско-хамского банка.

Там, где носился ковер-самолет забытой сказки, пахнет ныне бензином и жужжит пропеллер добывающего призы авиатора. В дремучем лесу, где жили лешие, — установлены мачты для беспроволочного телеграфирования, в тихой заводи, вместо русалок, плавают подводные лодки.

Умерла сказка! Заурядный репортер в отчетах своих далеко обогнал блестящего фантаста Жюля Верна. Нет больше сказки с ее сложной, исполненной чудес фабулой, с ее призрачной обстановкой. Есть факты, сухие и деловитые.

Не заменят ли нам чудесной сказки эти суровые и бестелесные факты?

— Приезжайте к нам на сеанс спиритический. Медиум интересный будет. Сам Ян Гузик.

Известный спирит Ян Гузик.

Ян Гузик считается одним из самых сильных в настоящее время в Европе медиумов. Надо поехать.

Спиритический сеанс этот устраивал у себя г. Аш, театральный рецензент[14], и публика, какая собралась, была почти исключительно литературная. Был здесь П. Д. Успенский[15], автор прекрасного, считающегося одним из лучших в этой области труда, — книги «О четвертом измерении», был критик А. Л. Волынский[16], при всем скептицизме своем, — очень интересующийся <в> последнее время миром таинственного, был… Впрочем, народа для интимного кружка было мною, человек 12.

До тех пор — я, несмотря на то, что вопросом о четвертом измерении и его философии интересуюсь давно, — на серьезных спиритических сеансах не бывал. Говорю «серьезных» потому, что jeux de société[17] в этом роде, с вертящимися блюдечками и стучащими столиками, сеансы, на которых все дело в темноте и флирте, а вовсе не в исследовании, такие сеансы, столь же неизбежные в молодости, как корь в детстве, — в счет не идут.

К спиритизму — и я лично, и вся группа участников сеанса относились насмешливо и полупрезрительно, оценивая его приблизительно так, как он обрисован у Толстого в «Плодах просвещения».

Особая комиссия из участников сеанса взяла на себя слежку за приезжей знаменитостью-медиумом, «чтобы не было жульничества».

— Ну-ка, пусть он у меня только попробует сжульничать, — хвалится, «идучи на рать», один из «контролеров», — мы его за руки все время держать будем. Удержим! Небось, недаром меня контролером выбрали, общественным доверием в некотором роде почтили. Я все ихние штучки заранее изучил. У меня, брат, не сжулит. Не-ет!

Когда я приехал, сеанс был уже начат.

В комнате было темно, как в носу у негра, читающего «Русское знамя»[18]. Где-то в углу тускло маячит только электрический фонарь, обернутый в красную бумагу. Все сидят за столом, держась за руки и «образуя цепь» и, очевидно, не знают, как надо себя вести в таких случаях жизни.

«За компанию жид повесился»[19], — включают в цепь и меня.

Все сидят, молчат и чего-то ждут. Только один из присутствующих, как оказалось потом, антрепренер знаменитости-Гузика, выступает в качестве посредника между присутствующими и таинственными, загробными, что ли, силами.

— Дух, ты здесь? — вопрошает посредник. — Если ты здесь, — стукни…

Дух, не будь глуп, — молчит.

— Воды в рот набрал, — шепотом высказывает предположение сидящая рядом со мной дама. Соседи фыркают.

— Попрошу не нарушать молчания! — делает нам замечание «первоприсутствующий»-антрепренер. С обеих сторон — первоприсутствующего, как и самого медиума, по два контролера цепко держат за руки.

— Дух, ты здесь? Если ты здесь — стукни!

Дух молчит.

— Мы все просим тебя отозваться, — настойчиво убеждает посредник. — Если ты здесь, стукни два раза.

Где-то в углу как будто и вправду раздаются два глухих удара.

— Благодарю! — деликатно заявляет духу посредник.

Меня и мою соседку разбирает неудержимый смех.

— Попрошу не нарушать молчания! Дух, ты здесь? Прошу тебя проявить свое присутствие. Стукни три раза. Раз, два..! Третий — пожалуйста. Благодарю тебя. Может быть, ты позвонишь в колокольчик или сыграешь на гитаре? Только, пожалуйста, без бурных явлений.

Слышались какие-то звуки, как будто и звонок слегка прозвучал. Все казалось смешным и нелепым, и было жалко, что я послушался приглашения и приехал сюда, в эту темную комнату вместо того, чтобы поехать в театр или в госта или «честно» посидеть дома.

Не было и мысли о том изумительном и невероятном, что мне предстояло пережить в этот вечер.

Начался перерыв. Осветили комнату, ушли в столовую пить чай и болтать.

Я пристально смотрел на Гузика, на худое, обтянутое какое-то, маловыразительное лицо знаменитого медиума и вспоминал чьи-то слова о нем: «Не он силой владеет, а она им». Смотрел я и на антрепренера-посредника. Лицо бритое, цыганское, лицо человека, видавшего виды.

Подхожу к нему.

— Скажите, зачем это вы вежливы так с духом? «Пожалуйста», «благодарю вас», — смешно ведь…

— Нет, это не смешно. Иначе нельзя, — хмуро отвечает маэстро.

— А зачем вы все просили «без бурных явлений»?

— Потому что иначе, видите ли, опасно очень.

— Вот как, даже опасно… Скажите… — Я знаю этот тип объяснителей. Это они выступают в зверинцах с декларациями: «Змея удав гуляет при луне, если же нет луны, то гуляет без луны. Живет сто лет, если хочет — живет и больше ста лет. Взрослые, отойдите, детям не видно».