XIII
Прошел еще год испытаний,
Сей год мучительных надежд,
Год напряженных ожиданий;
Скитанья год среди невежд.
Что даст мне новый год, не знаю.
Взойдет ли в нем моя звезда,
Иль тщетно сердце я ласкаю
Пустой надеждой…
XIV
И скучно, и грустно, и скверно ты жил,
Ни горе, ни радость ни с кем не делил,
Всю жизнь свою людям ты был не под стать.
Плохой был товарищ и петь и плясать.
В пирушке веселой угрюмо молчал,
Любивших веселье ты плохо встречал,
Теперь, как и прежде, ты тож одинок,
И вместе с другими не выпьешь кубок,
За новое счастье, что даст Новый Год,
В которое верит так русский народ,
Сиди же и думай, томимый тоской,
У них же шампанское льется рекой.
XV
Как безобразен человек,
И как гнусны те увлеченья,
В которых он без сожаленья
Безумно топит весь свой век,
Души все лучшие стремленья,
И сердца чистого порыв
Он топчет в грязь: в угоду страсти,
В угоду сатанинской власти,
Заветы Бога позабыв.
Он не пойдет принять участье
Туда, где страждет его друг
В борьбе с ударами судьбины,
Под тяжестью, где гнутся спины
И не по силам крест несут
Рабы труда в ярме скотины.
Давно забыв и честь и стыд,
Он не протянет брату руки,
Он в ресторан уйдет от «скуки»,
И там, приняв «блаженный вид»,
Забудет всех несчастных муки.
XVI
Я потерял пять дней напрасно
И, гладя свой пустой карман,
Себя ругаю ежечасно:
Ах я, болван, ах я, болван.
Но впрочем, можно ли ручаться,
Что невиновен в том злой рок,
Который вздумал посмеяться
Чтоб я нарушил свой «зарок».
Не пил два месяца исправно,
И впредь не думал начинать,
Как вдруг, качаясь тихо-плавно,
«В гостях» остался ночевать.
Не помню, впрочем, как ложился,
Но утром встал и Боже мой:
Весь мир в глазах моих кружился,
Я похмелился и домой.
Но тем не кончилось, однако:
Из дома снова я ушел
И… долго я искал обратно,
В свой дом дорогу, и — нашел,
Потом страдать пришлось «с похмелья»,
Болела страшно сильно грудь
От мною выпитого зелья,
И не давала мне вздохнуть,
Теперь прошло, и ум стал ясен…
И руки просят новых дел…
И мир так, кажется, прекрасен,
Как в первый раз его узрел…
XVII
Пошли, Господь, день воскресенья
Душе моей. Пошли, мой Бог,
От страсти пагубной спасенье,
Чтобы я мог познать свой долг,
Свое в сем мире назначенье,
Исполнить Твой святой завет.
Избавь от злого увлеченья,
Избавь от всех грядущих бед;
Молю Тебя, Создатель мира,
Не дай погибнуть от вина,
Душе, сотворшей в нем кумира
И телу падшему до «дна».
О, дай мне, Боже, сил подняться,
Чтоб мог я водку бросить пить,
Чтоб страстью сей не увлекаться,
Чтоб Твое Имя полюбить.
Молю, спаси, пока не поздно,
Пока не грянула гроза,
И черный день мой взором грозным
Не заглянул ко мне в глаза.
XVIII
Даю торжественно я клятву,
Что пить вино больше не буду,
Что самый вход я в «№ 5»
Навек отныне позабуду.
Себя от вывески «казенной»
Я отвлекать повсюду стану
И цвет ее желто-зеленый
Искать глазами перестану.
Пусть разорится «монополька»,
Не пить решил я твердо водку;
В последний раз зайду и только
Раскупорю одну полсотку.
XIX
Полсотка… сотка… и порой:
Скандал… в грязи… городовой…
Участок… нары… синяки…
Иль смерть от собственной руки.
XX
Как часто бывает,
Что друг иль родня
Нас любят лишь только
До «черного дня».
Когда ж посылает
Беду нам Судьба
Друзья и родные,
Далеко тогда.
Немало я видел
На свете людей,
Дающих советы
Тонувшим в воде:
Ныряй, братец, глубже
И помни одно:
Коль тонешь, хватайся
Скорее за дно.
Иной на словах
Тебе даст миллион,
Случится, попросишь
И… вылетишь вон.
Имей же в кармане
Полсотню рублей,
Повсюду ты встретишь
Улыбки друзей.
XXI
Вот он… пришел…
Я не ждал его… и не думал, что он когда-нибудь меня посетит…
Но он пришел…
Черный, как ночь…
И все в его присутствии стало таким же черным, как и он…
Даже мой мозг как бы налился чернилами…
И ни одной светлой мысли…
Я не знаю, откуда он так подкрался…
Для него у меня будто не было входа…
И я всегда чувствовал себя настолько сильным, что при первом его появлении в состоянии был вышвырнуть его вон…
Но он пришел и властно, как господин своему рабу, заявил мне:
Вот и я…
Не угодно ли будет со мной познакомиться?..
И я, бессильно опустив голову и руки, едва внятно мог только проговорить:
С кем имею честь?
И снова раздался его громовой голос:
Я — твой «Черный День»…
