– Об этом, милая моя, не беспокойтесь! – засуетилась обрадованная хозяйка. – Его почти все соседи разбирают, но и вам останется, пейте, сколько душа пожелает! С курами тоже особых хлопот нет. Корма достаточно, а яйца, что не съедите, будете в холодильник складывать...
Следующие два часа Наташа как привязанная ходила за Надеждой Васильевной, выслушивала наставления по ведению домашнего хозяйства.
Помимо подробного инструктажа хозяйка поминутно извинялась:
– Наташенька, милая, простите меня, ради бога! Кто же знал, что так получится? Конечно, я хотела съездить к дочке, помочь в первую неделю, но не бросать же собственный дом? Да, – спохватилась она, – если из сыновей кто позвонит, скажите, что уехали, дескать, к Татьяне. Телефон я вам оставлю. Славик, тот знает, что Танька должна вот-вот родить, а Егору, тому на все наплевать, он, по-моему, даже не в курсе, что сестра его выросла и замуж успела выскочить.
Женщины присели в саду под вишней с кое-где оставшимися ягодами. Надежда Васильевна вытерла фартуком раскрасневшееся от жары лицо.
– У вас ведь тоже близнецы, Наташа? – Она вздохнула. – Так и не успели ни о чем толком поговорить. Большие они у вас?
– Самые что ни на есть женихи! – улыбнулась Наташа. – По четырнадцать уже. Самостоятельные мальчики. Неделю в Петербурге пожили, на море насмотрелись и категорически мне заявили, что собираются на следующий год в Нахимовское училище поступать...
– Вот и меня этим счастьем бог наградил. – Хозяйка печально усмехнулась. – Тоже такие самостоятельные были, старательные. Правда, с первых шагов по земле в разные стороны так и бежали. Вытащу из коляски, поставлю, смотрю: Егор – вправо, Слава – влево, так и в жизни получилось. Слава – всю жизнь в спорте. Прекрасная жена, две дочки. Одна институт окончила, вторая – школу. А у Егора – все наперекосяк! Училище прекрасно окончил, а потом пошло-поехало! Женился, развелся, никому ничего не сказал. – Надежда Васильевна вздохнула и перекрестилась. – После училища, почитай, раза три его и видела да три похоронки успела получить. Приедет если домой, то прежде, чем рубаху снять, предупреждает, чтобы в обморок не падала от его рубцов и шрамов. А ведь и падала, и в больнице с сердечными приступами лежала. – Она посмотрела на Наташу. – Врагу такого не пожелаешь! Отговаривайте своих мальчиков от поступления в военное училище изо всех сил, пока не поздно. Егорка мой веселый да заводной раньше был, а последний раз два года назад домой приехал весь издерганный, нервный, словечка нормально не скажет. Жена его бывшая из наших, местная, пыталась с ним встретиться, так он ей даже дверь не открыл. А отчего они разбежались, я и вовсе не знаю. Да ладно о них, – Надежда Васильевна махнула рукой, – я вижу, вы с Виталькой познакомились? Хороший парень, если нужно будет, он вас и на рынок свозит, и по дому поможет. И брат у него вежливый, обходительный, по утрам на велосипеде катается, не смотри, что батюшка...
Хозяйка заторопилась, нужно было собраться в дорогу: дочь жила в пригороде Краснодара, а до него езды почти четыре часа.
Наташа прошла в свою комнату, переоделась в легкий ситцевый сарафан. В портативной пишущей машинке, которую она прихватила с собой, сиротливо белел лист бумаги, вставленный в нее на второй после приезда день.
Статья, заказанная германским хирургическим вестником по материалам ее кандидатской диссертации, пока не вытанцовывалась, да и особого настроения заняться ею вплотную тоже почему-то не появлялось.
Накануне Наташа решилась позвонить в Петербург и сообщить подруге об изменении своих планов. Отставив трубку от уха на безопасное расстояние, выслушала все, что о ней думают и кем ее считают.
– Ты не женщина, ты – идиотка! Через пять лет ты если и будешь нужна кому-то, то одному Пенсионному фонду!
– При чем тут Пенсионный фонд? – опешила Наташа.
– При том! Я объясню это позже и наедине, а сейчас у меня трубку рвет Нина Ивановна. Постараюсь перезвонить тебе на днях. Хорошо хоть телефон имеется! С тебя ведь станет устроиться где-нибудь в ауле под саксаулом в обнимку с аксакалом!
Нина Ивановна приехала накануне Наташиного отъезда в отпуск и теперь отчитывалась в том, что контейнер с вещами и машина благополучно прибыли в Питер. Борис присмотрел уже в аренду гараж, а пока автомобиль поставили на платную стоянку. Сама она занимается квартирой, помогают ей Соня и ее муж, а мальчики – на даче под Зеленогорском. В выходные она тоже побывала на даче, хорошо отдохнула, рядом сосновый бор, озеро. Квартира ей понравилась, район Черной Речки, зелени много, недалеко метро, соседи интеллигентные, доброжелательные. Нина Ивановна перевела дух.
– О себе теперь расскажи. Поправилась немного?
– Поправилась, Нина Ивановна, – рассмеялась в трубку Наташа и тут же повинилась: – Мне очень неудобно, что взвалила на вас все хлопоты с переездом, а сама дезертировала с трудового фронта.
– Насчет этого не беспокойся, на твою долю тоже забот останется! Скажу по секрету, – прошептала она в трубку, – золотой мужик твоей Софье достался! Наш-то Петр не хуже был, да, видно, не судьба.
– Видно, не судьба, – повторила за ней Наташа, – а за Соню я рада.
– Я больше за тебя была бы рада, – сухо констатировала Нина Ивановна. – Сколько мужиков хороших сваталось! Помнишь начальника цеха с химкомбината? Красавец, машина, дача, квартира... Год потом убивался, когда отказала! Или этот, со «Скорой помощи»?..
– Ниночка Ивановна, дорогая, – прервала собеседницу Наташа, – все это пройденный этап! Вот вернусь домой, тут же начну новую жизнь! Уверяю, вам она понравится!
– Зарекалась кукушка «ку-ку» кричать, а лягушка квакать...
Нина Ивановна сомневалась, и правильно делала. Наташа никому, даже Софье, не признавалась, что испытывала перед замужеством почти панический ужас, страшась вновь пережить то горчайшее разочарование, которое изведала с Петром.
С позиции взрослой женщины, многое пережившей и повидавшей, она понимала, что старалась обрести в нем утерянную опору в жизни. Видела в муже в первую очередь не любовника, а человека, способного возместить ей недостаток отцовской любви, отсюда то почти стрессовое состояние, в которое она впадала после близости с ним. Не погибни Петр, и, вполне возможно, его терпение и любовь заставили бы ее побороть себя, забыть прошлое, превратиться в заботливую и любящую жену и мать. Но с другой стороны, Игорь был не намного младше Петра, но она-то ждала от него совсем другое и любила отнюдь не дочерней любовью...
Наташа закрыла глаза и прислонилась головой к теплой стене дома. Где он? Что с ним? Кто ждет его и заботится о нем? Кого он любит и о ком волнуется? Вспоминает ли хотя бы иногда свою молоденькую сиделку, а может, и думать забыл о том, что случилось пятнадцать лет назад? Целая жизнь прошла, а она помнит все до мельчайших подробностей. А мальчики растут и не догадываются, что их отец, возможно, жив-здоров и даже не подозревает о существовании двух сыновей, которые с каждым днем все сильнее походят на него, Игоря Карташова, ее первую и последнюю любовь...
Тут уж ничего не скроешь, да и что особенно скрывать, если Нина Ивановна, увидев их впервые в двухмесячном возрасте (бросила ведь свой драгоценный госпиталь, взяла отпуск и приехала за тридевять земель в Ленинград, чтобы поглядеть на ее малышей), только покачала головой:
– Без экспертизы ясно, кто тут папаша! Эх, Наталья! Знать бы, что ты от этого подлеца беременна, непременно все ему высказала бы! – Нина Ивановна осеклась, но посмотрела на насторожившуюся Наташу и, поджав сердито губы, решила продолжать: – Заходил он к нам в госпиталь где-то в конце декабря. Извинялся за скандал, который перед выпиской учинил. Долго с Лацкартом и Герасимовым разговаривал, мне цветы и коробку конфет подарил. Вид у него нехороший был, усталый... Думала, спросит про тебя, расскажу все как есть! Но нет, ни словечком ни обмолвился. Сказал, что в дальнюю командировку уезжает и его долго во Владивостоке не будет. Да, – спохватилась она, – ему к тому времени уже звание капитан-лейтенанта дали... – Она с тревогой посмотрела на побледневшую Наташу. – Что с тобой, девочка? Неужто до сих пор по нему сохнешь? Да не стоит он того!
