Убедившись, что все ушли, а еда мерно скворчит в печи и на каменных плитах, Кималь засучил рукав рубашки. Чёрный колдовской рисунок практически полностью распался. Та светлая госпожа, почётная гостья из далёких земель, коснулась его своей целительной силой в ходе обратного пути из Империи. Будь благословен тот час, когда он, опасаясь наказания, решил понести её сумку. После неудачного ранения он почувствовал, как мягкое тепло обволокло ладонь. Но в той силе таилось и что-то иное, простое целительство не могло оказать такого влияния. Какая-то куда как более воинственная магия с остервенением набросилась на сокрытую в клейме тьму. И потом… он впервые солгал своим хозяевам. Он был свободен, восхитительно свободен. Знала ли эта Сетара, что сделала, или это вышло у неё случайно? Знал ли враг, кого он пригласил в свои земли?

Кемаль улыбнулся. В силе этого страшного клейма таилась и его величайшая слабость. Поработители настолько привыкли к её безупречности, что тем самым полностью развязали ему руки. Он пришёл к своим же соплеменникам на кухню и спокойно соврал, что его отправили им помогать. Ага, с корабля на бал. Но кто же не поверит безвольному рабу? Да и кто захочет в здравом уме идти работать на кухню? Особенно в канун запланированного мероприятия по случаю приема дорогих гостей. Всех рабов держали впроголодь. Усиленно же тошнотворной бурдой кормили лишь тех, кто был занят на тяжёлой изнуряющей работе.

От запаха готовящихся яств кружилась голова. Они были столь близки и столь же далеки одновременно. Клеймо не позволило бы пригубить даже капельку, вызвав бы нестерпимую боль, а затем спазм мышц. Но только не у него … уже нет.

Кималь встал и аккуратно достал из кармана шершавый свёрток, а затем подошёл к самому большому чану со знаменитым острым супом ста инцидентов. В голове стоял крик его больной жены, когда теократ пронзил её копьём, крик его сына, мучающегося от раздирающей его боли от клейма. Кималь развернул свёрток. Достать яд не составило никаких проблем, дверь на склад даже не заперли. Мужчина поднёс содержимое свёртка к открытому чану. Вы все будете жрать это, ублюдки, потчевать этим ваших дражайших гостей. Гостей?! В последнюю секунду Кемаль с ужасом отдёрнул свёрток. Что он творит, как он позволил эмоциям взять над ним верх?! Эти две девушки и есть те самые гостьи. Поступив так, он убьёт и их. А что потом? Пустится в бега? Один? А что будет с Баркой, его сыном? А со всеми его соплеменниками? Никто кроме той целительницы не способен снять проклятое клеймо. К тому же если вкус супа сильно изменится, они сразу всё поймут.

Бережно убрав свёрток за пазуху, Кемаль взглянул в чан. Потрясающее жирное варево манило своим ароматом. А, собственно, почему бы и нет? В конце концов, силы ему ещё понадобятся. Зачерпнув полную миску варева, он в один присест выпил содержимое. Вкуса он даже не почувствовал, согревающая волна горячей пищи проскочила сквозь горло прямиком в желудок. Кое-как совладав с собой, Кемаль невероятным усилием воли закрыл чан. Чудовищно хотелось выпить этот суп целиком. В этот же момент он почувствовал томящуюся боль внизу живота. Похотливые козлы, даже в жратву всякую дрянь добавляют. Но для него это ни о чём, удовлетворение столь низменных нужд — последнее о чём думает, избиваемый и моримый голодом раб.

— Что, чернь, следишь за готовкой? — В дверях стоял молодой лорд Плавио.

С глубоким чувством облегчения, Кемаль понял, что вовремя смог убрать грязную миску с глаз благородного отродья. Аж руки заломило от нахлынувшего напряжения. Не хватало, чтобы его секрет обнаружили в первый же день.

— Да, господин. — Кемаль тут же распластался на полу, как того требовала традиция.

Благородный лорд с надменной улыбкой обходил сковороду за сковородой, чан за чаном, вертел за вертелом.

— А, вот этот грибной соус любит наш выскочка Фиорий? — Лорд Плавио смачно харкнул в чан с готовящейся приправой.

— Ах да, раб, твой сынок страшно расстроил меня. Извинись-ка передо мной раз пятьдесят, а до тех пор мучайся.

Он говорит о Барке?! Кемаль начал с воем кататься по полу, симулируя муки от печати, и тараторить слова извинения.

— Понимаешь, чернь, эти печати ни на что не годны. Они могут лишь мучать вас, максимум наказывать за скверные мысли. Но не управлять вашим разумом целиком. Твой сынок должен был искренне улыбаться, когда я рисовал ножом не его коже, а он, плакал и стенал, понимаешь? Это никуда не годится, моя тонкая натура художника не может позволить себе отвлекаться! — Внезапно надорвавшимся голосом воскликнул Плавий. Две слезы скатилось у чудовища по щекам.

— Извините, извините … — Держаться, только держаться.

— Наши чернокнижники почти получили новые благословенные руны и скоро получат новые печати. Вот тогда он будет в восторге, когда мой нож рассечёт его тело. А потом мы применим эту печать на нашей гостье. — Плавио развёл руки, как будто в экстазе. — Но как же он орал, я даже …

Правая рука Кемаля обхватила горло лорда, а левая заткнула его открывшийся рот. Физическая сила какого-то благородного белоручки была несравнима с развитостью человека, постоянно занимающегося тяжёлым трудом в поте лица. По выкаченным глазам этого Плавио стало понятно, что он просто не понимает, как такое возможно. Раздался хруст. Кемалю показалось, что он никогда не слышал звука чудеснее. Тело лорда обмякло в объятиях бывшего раба.

Что?! Кемаль пришёл в ужас от того, что сотворил. Идиот, не смог удержаться. Его же хватятся. Мужчина заметался по кухне. Думай, думай. Внезапно Кемаль улыбнулся. А чего он собственно опасается? Вопрос лишь в том, чтобы спрятать тело, а потом клятвенно заверить, что он не видел лорда Плавио. Кто усомнится его словах? Ладно, одна идейка куда деть труп у него есть.

Пока он волок тело по служебным коридорам, в голове бывшего раба наконец созрел план. Он может полагаться только на себя, ведь любой собрат сдаст его тут же из-за действия печати. Необходимо встретиться с этой Сетарой, понять её мотивы, рассказать о планах Теократии в отношении неё, убедить помочь остальным.

Удаляющиеся шаги Кемаля звучали всё тише. Он не мог видеть, как Иралий вышел из складского помещения. Усмешка отразилась на лице верховного чародея, смотревшего вслед бывшему рабу.

Первые лучи солнца коснулись башен Акарианского дворца, а затем поползли вниз, окрашивая стены, мостовые, лавки и весь затихший город в странные пурпурные тона. Лишь гвардейские патрули, да одинокие собаки важно пересекали улицы столицы. В эти утренние часы у стажи было необычайно много работы, ночь выдалась шумной. Багровое солнце всё выше поднималось над небосводом. Через окна и разбитые витражи его лучи пробились и в тронный зал, ещё вчера бывший сосредоточием власти династии Мекинов, а ныне же центр новой власти героев. Следуя по витиеватой мозаике мраморного пола, прямые лучи, ставшие видимыми из-за пляшущей в воздухе пыли, упали на огромное кровавое пятно посреди зала, создавая гротескную атмосферу нереальности происходящего.

Жуан сделал ещё один глоток эля из своей походной фляги и хмуро уставился на разбитые витражи. Голова болела неимоверно. Это же надо было так нажраться, не характерно для него. С другой стороны как ещё было заглушить в себе дрожь от того, что ты буквально десять часов назад чуть не стал добычей красного фантома защитника принцессы Лайта.

Во всегда затхлом помещении тронного зала, обычно вмещавшем в себя кучу благородного сброда, сейчас было прохладно и спокойно. Жуан снова перевёл взгляд вниз на растёкшееся красное пятно. Получается, монстры обрушились прямо сверху, не дав герою и шанса.

— Либо начисто сожрали, либо тело куда-то уволокли. В любом случае Пеннивайз не жилец. — Послышалось откуда-то сбоку.

— Угу, но теоретически он мог и выжить. Я слышал, что его когти не знают пощады.

Жуан глянул на двух молодых согильдийцев, склонившихся около пятна. Именно им запыхавшаяся служанка сообщила о том, что нашла в тронном зале, а те уже смогли разыскать Жуана. Многочисленная стража, прибывшая следом за героями, также осматривала место происшествия, окончательно затаптывая последние оставшиеся улики. Жуан разжал кулак и ещё раз глянул на изогнутый медальон, когда-то являвшийся клыком Окса — безумно большого жуткого тролля, которого Пеннивайз ликвидировал соло. Эх, вот были времена. Жуан улыбнулся воспоминаниям.