— Отправился по делам. По моим делам.

Йорик, кивнув, начал выскребать остатки табачной крошки из чаши трубки.

— Он еще молод, парень. Не только по нашим меркам, по человеческим тоже.

— Мы все были молоды — когда-то.

— Воистину так. — Чистка трубки успокаивала Йорика, особенно в такие моменты. Простой легкий ритуал. И руки заняты. — Мне пришлось сообщить, что это я отослал его. Его исчезновение могло тут кое-кому не понравиться.

— Не понравилось?

— Не знаю. Не думаю, что они вообще хоть что-то заметили, дураки.

Он смотрел вниз, на переплетенные линии окопов, на «Старую Леди», выстрелом из своей пушки уничтожившую шаткое деревянное строение вместе со скавенами внутри. Херцборг и другие оружейники были где-то внизу, делали собственные расчеты поближе к бою. Никто из них и не вспоминал о юном Волькере. А ведь у парня отличная голова, как он рассчитывал вероятности…

Внизу загрохотали другие пушки, выводя погребальную песнь разрушения, уродуя глубокими воронками и без того искалеченную землю. Бог и дуардин, оба — ревностные поклонники подобных жестоких мелодий, удовлетворенно кивнули.

— Хороший темп стрельбы у этих огнестрелов, — сказал Грунгни.

— Сам учил стрелков, — с долей гордости отозвался Йорик.

Грунгни хмыкнул.

— Ты всегда имел способности к разрушению, внучок.

— Почему ты так меня зовешь?

— Как? Внучок? — Грунгни нахмурился. — Потому что ты мой внук некоторым образом. Как и все вы, кроме потомков моих братьев и сестер. — Он подался ближе, окутав Йорика запахами кузни. Нож Йорика быстрее заскреб табачную камеру. — Сам ведь знаешь, механик. Что не так?

Йорик мотнул головой:

— Не о том речь.

Грунгни ничего не сказал. Йорик тоже молчал, собираясь с мыслями. Нелегкое это дело — задавать вопросы богу. Особенно этому богу.

— Ходят слухи. Пока далекие и смутные. Кое-кто в Азирхейме ошибочно принял твое отсутствие за бегство, а молчаливость — за предательство. Говорят, ты изменил великой цели Зигмара, и их недоверие уже доползло до нас.

— А Зигмар?

— Безмолвствует.

Грунгни кивнул.

— Неудивительно. Он вообще немногословен. Зачем объяснять, когда можно показать наглядно? Его вечная ошибка — в том, что он всегда ждет, что другие поднимутся навстречу ему, вместо того чтобы самому опуститься до их уровня.

— Как поступаешь ты? — Йорик выковырял из трубки последнюю присохшую крупицу. — Мы настолько ниже тебя, Создатель?

Грунгни улыбнулся.

— Ну конечно, внучок. Я опускаюсь, как и положено старшему, до уровня своих детей. Как иначе они поймут, если с ними не говорить прямо, без всяких уловок? Этому я научился у Гримнира, он всегда говорил начистоту. — Грунгни вздохнул, и струя сорвавшегося с его губ дыма присоединилась к клубящемуся над головой бога облаку. — Мне бы хотелось… — Он умолк, охваченный печалью.

Йорик понимал. Богам умирать не положено. А когда уходит семья — ох, как же это тяжело. Он принялся набивать трубку мхом и черным листом. Печаль бога — как протечка в своде туннеля. Тут капает и на праведных, и на неправедных. Но Создатель — не единственный, терявший кого-то. Нет среди дуардинов такого, кто не знал бы потери и горя. Йорик тоже пел погребальные песни своим родным, братьям и друзьям.

Сейчас внизу много кто умирает. Жертвует собственной кровью, чтобы выиграть время. Вернуть землю, отданную за столь высокую цену. Сегодня это крысаки. Завтра будут орруки или какой-нибудь мелкий вождь, которому нашептали что-то Темные Боги. Они будут идти и идти, пока не падет последняя стена и не опустится последнее знамя. Такова их природа.

— А ваша природа — строить, — пробормотал Грунгни, пронзив своим словами тени сомнений Йорика. — Я это знаю, поскольку и сам такой. Заделывать трещины, выправлять фундамент, чего бы это ни стоило. Вот и Зигмар такой же. Поэтому я и принес ему мою вторую присягу, поклявшись вести его войну как свою собственную.

Йорик кивнул.

— Так написано, так и должно быть. А если так, то оно должно быть выполнено хорошо. Иначе дуардины не могут. В любом случае дела должны делаться, и делаться хорошо. — Он взглянул на бога. Грунгни и один мог бы завершить сражение внизу. Одним взмахом молота он мог бы расплющить скавенов, вышвырнуть их с поля. Но боги дуардинов — не то, что боги людей: они не делают за своих детей то, что их дети могут сами. — Только стоит ли?

Грунгни разглядывал поле боя внизу, и огонь в его глазах мерцал в унисон со взрывами, сотрясающими разоренную землю. Каждый вдох наполнял ноздри Йорика запахами пороха и горящего дерева, как будто внизу полыхало то же самое пламя, что бежало по венам бога.

— Цену определяет лишь время, — сказал наконец Грунгни. — Со временем те, кто погиб здесь, возможно, станут героями еще не рожденных поколений. А может, будут забыты. Покажет лишь время.

— А твоя работа, Создатель? Она тоже во власти времени?

— Моя в первую очередь. — Грунгни изучал свои покрытые шрамами ладони. Пальцы его сжались в массивные кулаки, каждый размером с пушечное ядро и каждый — вдвое смертоноснее такого ядра. — Этими самыми руками я могу создать инструменты, с помощью которых мы защитим все это, или сделать величайшую глупость и присоединиться к моему брату в бесчестье забвения. — Он умолк, рассмеялся. — Эти слова не предназначались для ваших ушей.

Йорик моргнул. Грунгни махнул рукой.

— Не твоих, внучок. Вон их. — Он показал на стайку воронов, сидящих неподалеку на краю Бастиона. Шагнул к ним, и птицы хрипло закаркали, словно предостерегая. Смотреть на улыбку Грунгни без ужаса было невозможно. — А где остальные девяносто пять? Улетели, чтобы провернуть какую-нибудь пакость, несомненно. — Он вскинул руку, словно собираясь дотянуться до птиц. Вспугнутые вороны взмыли в небо.

Грунгни последовал за ними — не пошевелившись. Он просто вырос — как столб дыма, вырвавшийся из трубы. Бог тянулся и рос, пока ему не удалось схватить птицу, которая летела медленнее и отстала от прочих. Ворон взвизгнул почти человеческим голосом, перья на нем вспыхнули и осыпались пеплом с бьющейся тушки. Грунгни поднес бледное, вопящее существо к глазам, огромным и горячим, как далекие солнца, и хмыкнул. Громоподобный звук на миг заглушил грохот битвы.

— Ну и любопытная ты штучка. Как вода перетекаешь по собственной прихоти из одной формы в другую.

Грунгни уменьшился, и бледная, все еще кричащая тварь уменьшилась вместе с ним. Йорик наблюдал молча. Пускай Грунгни и был его предком, при этом он оставался богом, с божественными причудами и божественным — ох и крутым — нравом. Не зря в кланах Обездоленных говорили: «Не попасть бы между Создателем и его наковальней».

— И, как и с водой, из тебя можно выпарить все лишнее, оставив только необходимое. — Грунгни, обретший прежние размеры, прижал руки вместе с тем, что они держали к груди. Йорик заметил что-то маленькое, вроде птенца или костяного огрызка, и поспешно отвел глаза. — Хитро, но грубовато. Артистизма у него, у Зодчего, не занимать, а вот мастерства маловато. Удивляюсь только, кто его так назвал…

Он положил поскуливающее существо в карман фартука и отряхнул руки.

— Враги жизни наступают быстро, внучок. У нас один источник сведений и стремление одно. Надеюсь, этот твой Волькер действительно парень способный.

Йорик закончил набивать трубку.

— Если бы нет, я его не порекомендовал. — Он покосился на бога. — И ты не увидел бы его лицо в огне.

Грунгни хохотнул, а Йорик поежился. Смех бога громыхал как молот, бьющий по раскаленному металлу.

— Нет. Нет, не увидел бы, верно. — Взгляд бога, возвратившийся к битве, был горяч, как драконий огонь. — Там, внизу. Демон. Маленький, но я чую его отсюда. Интересно, что ему нужно? — Он похлопал по карману фартука. — Полагаю, мы это еще увидим.

Йорик собрался разжечь трубку. Грунгни щелкнул пальцами, и в чашу прыгнула искра. Йорик медленно затянулся, удивленный. Грунгни кивнул.

— Да. Увидим, и очень скоро.