— Мы служим одному делу, брат. Кхорн ведет нас. — Ахазиан покрепче стиснул свое оружие. Теперь он вспомнил этого громилу — одного из смертеносцев (в числе которых был и он сам), призванных хозяевами кузниц. Были там и другие, каждый выбранный одним из соперников Волундра для поисков Восьми Плачей. Всем было ясно, что выживет только один чемпион и что только один хозяин кузницы преуспеет.

— И Кхорну все равно, откуда течет кровь. А Заару — нет, и он позаботится о том, чтобы твой хозяин был унижен в глазах Кровавого Бога. Как и о том, чтобы я забрал эту безделушку, которую ты носишь, и добыл награду от его имени. — Скерн показал на осколок копья, висящий на сыромятном шнурке на груди Кела.

— А о чем позаботишься ты, Висельник?

— О крови, Ахазиан Кел. О свежей, только что пролитой крови, капающей с моего топора. — Скерн сделал выпад, раскрутив топор над головой. Ахазиан нырнул в сторону, избегая удара, тут же вскочил, лязгнув доспехом, и взмахнул черепомолотом, надеясь быстро завершить бой. Ведь каждая секунда задержки отдаляет от него добычу.

Возможно, в этом и было дело. Птицы молча наблюдали за бойцами с камней, глядя понимающе и жестоко. Не только слуги Кхорна охотились за Восьмью Плачами. А кое-кто из прочих охотников известен своим коварством.

Скерн голой рукой перехватил головку молота и стиснул ее, удерживая в кулаке. Ахазиан встретил удар чужого топора своим, и на пару секунд противники в напряжении застыли друг напротив друга. Скерн подался ближе.

— Я чуть не достал тебя тогда, в долине, прежде чем ты бежал из Шаиша, — прорычал он. — Хотел забрать осколок там, но ты уже добрался до Челюстей.

— Я не бежал, а тебе следовало проявить настойчивость. — Ахазиан ударил головой, и их лбы с треском соединились. Удивленный, Скерн отшатнулся. Топоры со скрежетом оторвались друг от друга. Ахазиан, развернувшись, вогнал кроветопор в предплечье Скерна. Рука воина разжалась, он уронил топор, взревел, — и нанес Ахазиану зубодробительный удар кулаком, что Кел рухнул навзничь, тоже потеряв своих «дружков». Разочарованные вопли оружия заметались в голове, изгнав все прочие мысли.

Здоровой рукой Скерн подхватил топор, размахнулся и отрубил верхушку руны, украшавшей шлем пытавшегося подняться Ахазиана. Смертеносец отпрянул, ошеломленный. Скерн снова наступал, занося топор.

— Я повешу твой череп на пояс в честь твоей храбрости, — заявил громила.

— Не считай несобранные черепа, — прошипел Ахазиан — и резким движением подсек ноги Скерну. Тот рухнул, и Кел прыгнул на упавшего, выбил из его руки топор, сорвал латный воротник — только заклепки скрежетнули, — обнажив шею, и стиснул пальцами горло Скерна. Тот царапался и пинался, пытаясь сбросить противника или ослепить его, но Ахазиан держал крепко, душа противника — медленно, но верно. Не так приятно, как удар топором или молотом, но столь же эффективно.

Волундр предупреждал его, что другие хозяева кузниц могут прибегнуть к грубой силе, когда иссякнет коварство. Черепомолы не могут нападать друг на друга, поскольку клялись перед троном Кхорна обуздать свою злость до тех пор, пока Кхорн не воцарится надо всеми. Но они могли проливать океаны крови чужих слуг, если это удовлетворяло их потребности. Осколок Ганга был бесценен, и Ахазиан знал, что не один он ищет его. То, что Скерн оказался настолько упорен и проследовал за ним до этих мест, несколько удивляло, но опять-таки упертость — то есть целеустремленность — была общей чертой смертеносцев.

Кулаки Скерна барабанили по его рукам и плечам, но Ахазиан все крепче сжимал глотку соперника. В глазах смертеносца полыхал огонь. Для таких, как он, сдаться было равносильно проклятию. Еще одна общая черта. Но Ахазиан душил противников и посильнее. А еще он удавил детей своей сестры в их колыбелях и своего деда на его троне. Скерн был ничто рядом с этим.

И вскоре он действительно стал ничем. Огонь моргнул, потускнел — и погас. Ахазиан ждал, считая секунды. Ждал, пока кулаки воина не разжались, уподобившись дохлым паукам. Пока доспех с лязгом не провис. Пока не хрустнули крошащиеся шейные позвонки. Ахазиан встал, отдуваясь, подобрал топор Скерна, вскинул его — и ударил, отделив от плеч голову чемпиона. Просто на всякий случай. Потом выпряг из фаэтона лошадей Скерна. Животные и сами бы освободились, но он не видел причины не помочь им.

Вонзив топор противника в груду камней, он повесил голову Скерна на топорище, чтобы его дух мог понаблюдать за стервятниками, расклевывающими тело. Ахазиан посмотрел на следящих за ним с высоты черных птиц.

— Ну что, все получилось так, как вы надеялись? — спросил он, поднимая собственное оружие. — Вы привели его сюда, чтобы он убил меня — или чтобы я убил его?

Вороны насмешливо закаркали. Ахазиан шагнул к птицам, и они взмыли в воздух, унесшись в вихре перьев. Смертеносец глядел им вслед — но только мгновение.

Волькер разлепил веки. Мир перестал кружиться, но желудок это еще не осознал. Кровь заливала глаза, а голову словно долго и упорно пинали. Он лежал, привалившись к поручням, и все вокруг было зеленым. Пахло влажной древесиной и еще чем-то едким, напоминающим о темных проулках Вышнего города.

Паутина. Он закашлялся, вспоминая, как дышать. На деревьях висела паутина. Мир сузился до полога из вьющихся стеблей, перекрещивающихся веток и густой переплетенной листвы. А еще — толстых циновок паутины, щедро разбросанных среди зелени. Таких толстых, что кое-где на них виднелись белые лужицы тухлой, застоявшейся дождевой воды. От луж во все стороны расходились дорожки разросшейся, подобно злокачественной заразе, перекидывающейся с дерева на дерево, губчатой плесени.

Волькер с трудом приподнялся. К счастью, во время крушения он не потрял винтовку, но оружие зацепилось за перила. Стрелок огляделся, разыскивая остальных. «Заик», промяв чудовищный полог, висел под совершенно неправдоподобным углом. Палуба едва виднелась сквозь ветви, лозы роскошной занавесью ниспадали на корпус. Лишь густота зелени и сила огромных сучьев не дали эфирному судну рухнуть на далекую землю. Пытаясь встать, Волькер чуть не потерял равновесие. Палуба сильно накренилась, нос смотрел вниз, носовую фигуру поглотила листва. Неожиданно корабль дрогнул, чуть сместившись с громоподобным треском, и тело Волькера пронзила боль.

Он застонал и скрючился. Врезавшийся в перила бок саднил, но сломано ничего вроде не было. Услышав стук — словно бы дождевые капли барабанили по железу, — он посмотрел вверх. Что-то, имеющее слишком много глаз и слишком много ног, взглянуло на него в ответ.

Паук был цвета трухлявого пня и размером с крупную собаку. Щелкая хелицерами, он метнулся к Волькеру. Оружейник откатился, нащупал самопал, вскинул его, но тут в глазах у него помутилось. Паук бега не замедлил, хотя пуля просвистела совсем рядом с ним, срикошетив от корпуса судна. Волькер, выругавшись, отпрянул и выпустил встроенное лезвие, спрятанное под стволом пистоля. Длинный клинок вышел со щелчком — и в этот момент паук прыгнул. Он врезался в Волькера так, что человек распластался по перекошенной палубе, но лезвие вошло твари прямо в брюхо, а Волькер еще и провернул его, попытавшись загнать как можно глубже. Густая жижа хлынула ему на руку, забрызгала лицо. Существо задергалось, издавая пронзительный звук, который нельзя было назвать криком, шлепнулось на палубу и, прокатившись по ней, исчезло в густых зарослях. Но тут же раздались новые постукивания. И новое шипение. И не одно.

— Не двигайся, — велел Брондт. Капитан находился где-то рядом. — Шевельнешься, они бросятся на тебя, и ойкнуть не успеешь. — Волькер застыл. По спине его побежали мурашки — звук стал громче. Дуардин скорчился на одной из вылезших на палубу ветвей, его белые волосы слиплись от крови. Он целился из пистолета мимо Волькера. — Не двигайся, — повторил Брондт, смаргивая кровь с глаз. — Иногда они плюются ядом.

Рука Волькера дернулась, потянувшись к мешку.