— У меня нет времени купаться, дружище! — рявкнул я. — Ты что, не видишь..

— Не… понял, — выдохнул он. — Ты… Ты не… придешь…

В растерянности я обернулся к лесу. Над кронами выскользнула «Zeitmaschine», легкая, изящная и стремительная отсверкивая голубой и зеленой краской. Скорость у нее была потрясающая, а отдаленный шум напоминал сердитое жужжание насекомого.

И тут я расслышал дробное покашливание орудий и свист снарядов.

— Они отстреливаются из зениток, — обернулся я к морлоку, уже охваченный азартом войны, свойственным представителям человеческой расы. — Понимаешь? Самолет вычислил лагерь, но они держат оборону…

— Море… — упрямо выдавил Нево. Он дергал меня за руку, точно ребенок — слабо и настойчиво — так что я был вынужден оторваться от картины воздушного сражения. Отлипшая от лица маска с щелястыми прорезями глаз и жалобно раскрытый рот были у меня перед глазами. — Сейчас море — единственное убежище. Последнее…

— Убежище? О чем ты говоришь? Сражение происходит в двух милях отсюда.

— У них бомбы. В этом варианте Истории у германцев очень опасные бомбы… Это каролиний.

— Но я…

— Ты все равно ничем не поможешь. Все, что ты сейчас можешь сделать — это спастись. Потому что если не будет тебя — это никогда нельзя будет исправить.

Так налегая на меня и дергая, он постепенно достиг своего, и я позволил завести себя, точно ребенка, в воду.

Скоро мы достигли глубины четырех футов или больше. Морлок ушел в воду по самые плечи, в то же время не переставая заталкивать меня на глубину, пригибая, так что я предостаточно наглотался соленой воды.

Мне все еще неясен был его план, пока над лесом не показался мессершмитт и тут же развернулся на следующий заход, точно хищная птица, не из плоти и крови, а из металла и масла. Разрывы зенитных снарядов окружали ее облачками, плывущими в палеоценовом небе.

Это был первый воздушный бой, который мне довелось видеть — и он потряс меня. Я представил себе, сколько же подобных картин разворачивалось в небе Англии 1938-1944, я увидел этих людей, падавших с неба, точно мильтоновские ангелы. Это был апофеоз войны! Что такое гнить в траншеях в сравнении с перспективой взмыть над полем боя и потом разбиться об него в лепешку — или выйти победителем?

Теперь мессершмитт почти лениво уходил спиралями от разрывавшихся снарядов, постепенно набирая высоту. Достигнув пика подъема, он на миг словно застыл в нескольких сотнях футов над землей.

И тогда я увидел Бомбу — металлическую гондолу голубого цвета, которая, отделившись от аппарата, стала приближаться к земле.

В это время один снаряд продырявил крыло летательного аппарата. Вспышка — и охваченная пламенем «Diе Zeitmaschine» стала кувыркаться в воздухе, окутанная дымом.

У меня вырвался вопль восторга.

— Меткий выстрел" Нево — ты видел?

Однако морлок вынырнул из моря только затем, чтобы схватить меня за шею и пригнуть к воде.

— Ниже, — прожурчал он. — Они не должны тебя увидеть…

Последнее, что я успел заметить — черная полоска дыма, перечеркнувшая небо в месте, где падал мессершмитт, и сияющая звезда бомбы под ним.

И голова моя ушла под воду.

Мгновение — и мягкий свет палеоценового солнца померк.

Малиново-багрово-пурпурное сияние затопило воздух над поверхностью воды. Грандиозный раскат целой симфонии звуков хлынул на меня: это был шум взрыва, тут же перекрытый ревом, огнем, странным электрическим цокотом, треском разрываемых небо молний — и еще тысячей других звуков, в которых трудно было вычленить хоть один. Все это было заглушено несколькими дюймами воды надо мной, но все же при этом оказалось настолько громким, что я был вынужден зажать уши. Я заорал, обдавая лицо потоком подводных пузырей.

Первый взрыв смолк, но шум не прекращался. Вскоре у меня вышел весь воздух, и я инстинктивно высунул голову над поверхностью моря, захлебываясь и отряхивая воду с лица.

Шум был невообразимый. Над лесом стоял фонтан света, на который было больно глядеть. Воспаленными глазами я успел только уловить огненный шар, который не то вращался, не то клокотал посреди леса. Горящие деревья кувыркались в воздухе как спички, из лесу выбегали уцелевшие звери, семейство диатрим сломя голову мчалось к воде, кургузо семенил по песку взрослый пристикампус.

Огненный шар тем временем буравил землю, точно пытаясь зарыться в нее. В небо вылетали столбы пара и целые каменные глыбы, очевидно, насыщенные каролинием. Каждый был центром бьющей из него энергии, так что можно было наблюдать рождение семейства целого метеоритов.

Плотный клуб огня стал вновь вставать над лесом, выплескивая языки пламени высотой в сотни футов, встающих сияющим конусом света над эпицентром взрыва. Туча дыма и пепла, вместе с обугленными головешками, углями и искрами, стала собираться над этим местом, как перед грозой. И, наконец, вверх выбился сияющий, подсвеченный огнем столб пара, видимо, подземный гейзер, выбитый взрывом на месте воронки. Он был зловеще-красным, будто бы из-под земли била кровь.

Нам с Нево не оставалось ничего другого как отсиживаться под водой, максимально задерживая дыхание, потому что жар над местом падения бомбы стоял невыносимый — воздух рябило от зноя, и пронизывающий раскаленный самум дышал на несколько миль вокруг. Лишь на несколько секунд выныривали мы, чтобы перевести дыхание, закрывая голову руками от падающих сверху углей.

Наконец, по прошествии нескольких часов, Нево решил, что наступил относительно безопасный период, когда можно выбраться на берег.

Я намок за эти часы сидения под водой. Обожженные лицо и шея опухли, меня терзала страшная жажда, а тут еще пришлось тащить морлока — тот выдохся раньше, и последние силы оставили его.

Пляж было трудно узнать. Райский уголок, в котором я собирал раковины моллюсков с Хилари Бонд, всего за несколько часов превратился в ад, усеянный горящими углями диптерокарпусов, дымящимися останками флоры и фауны, ошметками плоти и мясистых сочных стеблей, пропахший гарью жженого волоса и шерсти, коры и горелой кокосовой скорлупы, запятнанный лужами тлеющей древесной смолы. Жар со стороны леса по-прежнему был непереносим — огонь еще с треском прогрызался сквозь чащи — и столб каролиния сиял, отсвечивая во взволнованных водах моря. Споткнувшись о какую-то обугленную тушу, — мне показалось, что это птенец диатрима, но разглядывать я не стал — я нашел относительно чистый пятачок песка, разгреб ногой толстый слой пепла и усадил морлока.

Отыскав ручей, теперь иссякший, я нацедил тонкую струйку в сложенные ладони — вода была грязной, с хлопьями сажи, растворенными в ней, но жажда была так непереносима, что, не думая, от чего и кого осталась эта сажа, я выпил эту воду большими жадными глотками.

— Хорошо. — услышал я собственный голос, хриплый от дыма и усталости. — Вот так оно и бывает. Стоило человеку меньше года прожить в палеоцене, как… вот она, цивилизация, уже здесь!

Нево зашевелился. Он пытался подняться, но с трудом отрывал голову от песка. Маску он потерял и теперь не мог разлепить громадное веко, — оно, как и все лицо, было в песке. Снова морлоку выпало испытание — увидеть воочию, что такое война среди людей — явление, незнакомое его роду.

Медленно, бережно, словно поднимая ребенка, я оторвал его от песка, и посадил. Ноги его дрожали от усталости и напряжения.

— Спокойно, старина, — сказал я, — выкарабкаемся.

Единственный глаз морлока наполнился слезами. Он несколько раз всхлипнул.

— Что такое, — склонился я к нему. — Ты что-то сказал?

— Невык…

— Что?

— Не выкарабкаемся…

— Почему? Огонь ушел в сторону.

— Огонь тут не при чем. Радиация. Теперь она будет уничтожать все живое неделями, месяцами — и даже годами. Огонь ушел, радиация осталась. Это не безопасное место.

Я обнял его, и мы остались на песке. Ждать пока сомкнется тьма, осядут останки и радиоактивные осадки, и сомкнется Тьма. НО что-то не давало мне опустить руки.