– А где же Лева? – спросила Липа.

– Мама! – одернула Липу Люся. Липа вздрогнула, Александра Иннокентьевна удив­ленно повела бровью.

– Люсенька сейчас стала такая вся нервная, прямо я не знаю… – забормотала Липа. – А скажите, пожалуй­ста, Александра Иннокентьевна, на инструменте, – Ли­па кивнула на пианино, – вы играете или члены семьи? – Этим чисто, светским вопросом Липа как бы аннулирова­ла неудачное: «Где Лева?»

– В музыкальном искусстве, Олимпиада Михайлов­на, к большому сожалению, мы все бесталанны, – кротко ответила Александра Иннокентьевна, рассекая залив­ное. – Пробовали Левика научить, а он от учительницы во дворе в дровах прятался.

– В дровах?! – воскликнула Люся и осеклась.

– А наша Люся занимается художественным сви­стом, – сообщила Аня.

– Аня! – Георгий на всякий случай нахмурился.

– Почему, Жоржик? – одернула мужа Липа. – Это очень красиво, Люсенька, посвисти нам, пожалуйста.

– Господи! – сквозь зубы прошипела Люся, закаты­вая глаза.

– А вот и я… – мелко прихихикивая, Оля установи­ла на столе блюдо с пирожками и очень мило сложила губы бантиком. – Бульон с пирожками… Я думаю, никто не будет возражать? Мама, а почему бутылки до сих пор не открыты?

Александр Григорьевич занялся бутылками.

– Не пей белого, – повторно напомнила Липа мужу.

– А руки-то мы и не помыли, – сказала Люся.

Пока все Бадрецовы на кухне мыли руки, Александра Иннокентьевна говорила по телефону в коридоре, время от времени переходя на французский.

– А чего он тебе врал, что у них телефона нет? – шепнула Аня. – И что Шуберта играет. Люсь, ну его! Врет все время!

Новые родственники скучились на выходе кухни, Александра Иннокентьевна закончила разг

– А невестушку-то как звать-величать? – раздался за спиной Люси скрипучий голос.

– Люсенька, – сказала Александра Иннокентьевна, – одной рукой приобняв Люсю за плечи. – Познакомься, милая, это Дора Филимоновна.

Коротенькая толстая Дора Филимоновна поклонилась, скрестив руки на пухлой груди.

– Желаю вам в скором времени переменить фами-лие… В нашей квартире жить намереваетесь? – Ну что вы, Дора Филимоновна, – заворковала Оля, подавая гостям полотенце, – у родителей Люсеньки пре­красные жилищные условия.

– – А тебе бы тоже неплохо фамилие поменять, – уже чуть сварливым голосом сказала соседка.

– Ха-ха-ха, – тоненько захихикала Оля. Наконец все снова сели за стол, и Александра Инно­кентьевна поднялась с бокалом в руке.

– А где же все-таки Лева? – уныло спросила Липа.

– Ха-ха-ха… Вы знаете, Олимпиада Михайловна, я 'ведь историк по профессии, прошу простить мне историче­ское сопоставление… Наполеон, когда сочетался вторым ^браком с внучкой прусского короля, сам не смог прибыть на бракосочетание, вместо себя он прислал полномочного представителя. Левик, конечно, далеко не Наполеон, но просто в настоящее время страшно занят…

– Лева был женат? – испуганно перебила ее Липа, рюмка в ее руке дрогнула – темное вино выплеснулось на белоснежную скатерть – Осторожно, – прошипела Люся.

– Надо солью… Где же соль? – прощебетала Оля. – Ха-ха-ха…

– За наше знакомство! – наконец провозгласила Александра Иннокентьевна. – Пусть наши дети будут счастливыми!

Георгий потянулся к заготовленной рюмке с водкой, но, заметив недовольный взгляд старшей дочери, отодви­нул водку подальше и налил себе в бокал сладкого вина Доверху.

Все чокнулись. Георгий выплеснул в рот вино и по привычке сморщился.

Александр Григорьевич за обедом говорил мало, чув­ствовалось, что он еще недостаточно акклиматировался в Москве после двухлетнего отсутствия. Кроме того, ему недавно вставили зубы – и он никак не мог приспособиться к протезу. Почему-то ел он на особенной тарелке простой белой. Туберкулез, – шепнула матери Люся.

– Люсенька, вы читали «Безобразную герцогиню» Фейхтвангера? – спросила вдруг Оля.

Липа поперхнулась, учуяв подвох, открыла рот, чтобы вступиться за беременную дочь, но Люся остановила ее чуть заметным уверенным жестом. Над столом повисло молчание. Старинные часы на пианино пробили шесть раз, Люся дожевала пирожок, оставшийся от бульона, вытянула серебряного манжета салфетку, промокнула ею губы и не брежно бросила салфетку на стол. Аня, ис­пуганно наблюдавшая за сестрой, в восхищении покача­ла головой!

– Чи-та-ла, – растягивая губы в узкой улыбке, по складам пронесла Люся.

– Где же вам удалось достать эту книгу? – заворко­вала Оля, делая рот бантиком. – Такая редкость…

– Да, ее трудно достать… на русском языке. На не­мецком легче. Я ее читала на языке оригинала.

– Шлрехен зи дойч? – удивилась Александра Инно­кентьевна.

– Конечно, – с достоинством ответила Липа вместо дочери. – Скажи что-нибудь, Люсенька.

– А Лева совсем не умеет играть на пианино? – по-немецки спросила Люся, намеренно повернувшись к Оле.

Оля замотала головой, как бы отбиваясь от немецких слов. Александра Иннокентьевна наморщила лоб, сняла пенсне: по всей видимости, ей трудно было понять немец­кую речь Люси с тюрингским акцентом фрау Ци

– Шура! – вскричал вдруг задремавший было Алек­сандр Григорьевич. – Немедленно прекрати! Никаких иностранных разговоров! В моем доме говорить по-рус­ски! – Новые зубы Александра Григорьевича устрашаю­ще лязгали.

– Саша, успокойся, – сказала Александра Иннокен­тьевна, – Не порть нервы себе и гостям.

– Не откажите в любезности, Ольга Александровна, а как в настоящее время обстоит дело в школах? – Липа решила завести светский разг– Я имею в виду: не уходят ли старших классов учащиеся в связи с введе­нием платы за обучение?

– Отдельные случаи, к сожалению, есть, – ответила Оля, оставив Липу довольной тем, что и ей удалось вы­сказаться на внешние, не касающиеся брака, темы.

Зашел разговор о политике. Александр Григорьевич снова заволновался, но Александра Иннокентьевна, во– время уловив недовольство мужа, свернула на безопасную тему о судьбах испанских детей.

– Вы знаете, Олимпиада Михайловна, я даже подала заявление в МОПР с тем, чтобы мне предоставили на воспитание испанского ребенка-сироту. Даже испанский язык выучила. Но, к сожалению, все дети уже были розданы.

– Ну вот теперь и у вас будет свой внучек, – наивно улыбнулась Липа. – Будете нянчиться…

– Ну что вы! – кокетливо замахала на нее руками Александра Иннокентьевна. – У меня такая ответственная работа!.. И столько интересных дел… Что вы, Олимпиада Михайловна…

– Но вы же сами… – начала было Липа, но Люся зыркнула на нее, и Липа тут же закрыла рот.

– Знаете, Олимпиада Михайловна, для меня дело прежде всего. Я когда родила Олю, а это было, если мне не меняет память, в пятнадцатом году…

– Мама! – негромко воскликнула Оля.

– …Я родила Олю и ушла на фронт сестрой милосер­дия, – закончила Александра Иннокентьевна. – Пред­ставьте себе, Олимпиада Михайловна, я такая.

Далее обед шел спокойно. Небольшой конфуз случил­ся лишь во время чаепития. Александра Иннокентьевна Попросила Липу передать ей менажницу, и Липа долго хваталась не за те предметы на столе.

Лева пришел, когда Бадрецовы толпились в передней, одеваясь.

С порога он забормотал что-то про институт, лабора­торные, зачеты… Люся передернула плечами и отверну­лась к вешалке.

Лева пожал руку Липе, Георгию…

– А я думала, вы красивый… – разочарованно протянула Аня, когда Лева подал ей руку.

– Аня! – смутился Георгий.

Люся молча постояла спиной ко всем, потом обернуласъ ц тяжело вздохнула:

– Сыграл бы ты, Лева, Шуберта.

Ребенка назвали Таня. Татьяна Львовна Цыпина.

с первых же дней ее жни почувствовала себя й, как будто вся ее предыдущая жнь была пготовкой к этой главной роли.

было, кто будет нянчить ребенка. Глаша давно вышла замуж, а новую домработницу с прибавлением семейства поселить было негде.

– Пусть Анька бросает школу на год и сидит с ре­бенком, – заявила Люся. – Не бросать же мне институт!