Ромка постучал в дверь Ожигиных; Сереня прижал к животу копилку – кошку с бантом. Глафира Николаев­на лежала на кровати и храпела. Она теперь спала всег­да, когда бывала дома. Даже на кухню не выходила го­товить. Кроме своих подъездов она теперь мыла еще и поликлинику в Даевом переулке.

У окна спиной к двери сидел Алик. Перед ним стоял специальный станочек, на котором была распялена си­няя авоська. Кошель ее Алик успел связать в прошлый раз, а ручки доделать не успел, потому что кинул в мать табуреткой, пробил ей голову и его увезли, замотанного в смирительную рубашку.

Сейчас Алик плел ручки. За окном гулюкали голуби.

– Дядя Алик, здравствуйте, – тихо, чтобы не про­снулась Глафира, сказал Ромка. – Мы деньги принесли за велосипед, как вы просили.

– Дай закурить, – сказал Алик, не отрываясь от авоськи.

Сереня поставил на стол кошку, полез за припасен­ными специально для Алика сигаретами «Ароматные».

– Мы возьмем велосипед, да? – шепотом спросил Ромка.

Алик продолжал вязать, пуская дым в сторону.

– Вы попробуйте, какая она тяжелая. – Ромка взял ео стола копилку и поднес к Алику: – Попробуйте.

– Дай, – сказал Алик, выхватил у него рук |ко-пилку и поставил на пол между ног.

Ромка с Сереней поняли, что сделка состоялась.

Кататься на велосипеде пошли во двор Уланского, самый большой двор в окрестностях. Двор в Уланском с неработающими фонтанами посредине был образован тыльной стороной Центрального статистического управ­ления и фасадом Министерства авиации. На фасаде Ми­нистерства авиации наверху в каменных нишах стояли каменные темно-серые шахтеры – мужчины и женщи­ны– с отбойными молотками на плечах, в руках и под мышкой. Назывался этот двор «Наркомат».

Сейчас наркомат был забит народом: уже неделю здесь снимали фильм «Застава Ильича». Снимали перво­майскую демонстрацию: мимо кинокамер по многу раз проходили толпы народа, освещенные ослепительными прожекторами.

Главный дядька, маленького роста, седоватый, с уса­ми, увидев велосипед, заорал, перекрикивая шум съемки:

– Рыжего мальчика на велосипеде – на фоне шах­теров! Быстро!

– Ехай! – приказал Серене другой дядька. – Вот от­сюда – сюда. Как я махну, так и поедешь.

Сереня забрался на велосипед и, тяжело проворачи­вая педали, на расплющенных ненакачанных шинах по­катился куда надо.

Главный дядька заставил Сереню проехать еще три раза, потом сказал «спасибо» и подарил покрасневшему Серене огромный воздушный шар, отобрав его у зеваю­щей молодой женщины демонстрации.

– Дяденька! – крикнул Ромка. – Давайте я тоже проеду. Я хорошо проеду!.. Честное слово!

Тот засмеялся, отобрал у демонстрации еще один шар и сунул веревочку Ромке.

Съе-мка тем временем собралась, сложилась, села в автобусы и уехала. Наркомат опустел.

Ромка с Сереней попеременно качали шины.

Шины накачивались очень медленно, а задняя, ка­жется, совсем не надувалась. Но зато велосипед был спортивный, с тремя передачами.

– Чей велик? – спросил Куреня, сын истопника дя­ди Кости, которого всегда ругала Дора, потому что в ра­бочее время в котельной он пил «простое вино», вместо того чтобы отапливать дом.

– Наш, – сказал Сереня, вытирая пот со лба.

– И Борькин, – добавил Ромка, учитывая отсутству­ющего второго брата-блнеца.

– А чего он покорябанный? И цепь ржавая? – за­вистливо сказал Куреня, сбивая истинную ценность ве­лосипеда. – Я б такой и задаром не взял. На фиг он мне! И шина спущена. А шары такие мне тоже на фиг нужны!

– ему отдадим один? – предложил Ромка. Сереня кивнул, пыхтя над шиной с горячим насосом в руках.

– Курень, возьми себе один

– На фиг он мне… – по инерции затянул Куреня, от­вязывая шар от чугунного парапета.

– А у нас дома много таких штучек, – сказал Сере­ня, пробуя шину. – Длинных таких, беленьких… Наду­вать хорошо. Катайся, Ром, твоя очередь.

Ромка поехал вокруг фонтанов.

– Вот такие вот, – сказал Сереня, показывая Куре­не бумажный пакетик с нечеткой надписью «презерва­тив». Куреня заржал. – Чего ты? – удивился Сереня.

Ромка сделал два круга и, потный, причалил к пара­пету.

Теперь вокруг фонтанов поехал Куреня.

– Что ты смотришь? – Ромка толкнул локтем Сере» ню, задумчиво разглядывающего желтое колечко. Сереня объяснил, в чем дело.

– Да врет все твой Куреня! – возмутился Ромка. – У папы тоже в тумбочке есть, я сегодня убирался и ви– дел: лежат. Врет все Куреня. У нас и так уже один ребе­нок А потом, мама на Сахалин улетела.

Сзади незаметно подъехал Куреня и все слышал.

– Значит, батя твой бабу завел, пока мамки нет!

– Отдай велосипед! – насупившись крикнул Сереня, заступаясь за Ромкиного отца. – Ничего он себе не за­вел! Мы с ним духовушки стреляем на чердаке. По­нял? Скажи, Ром.

– Честное слово!

– Мы приемник с ним будем делать, понял? На во­дохранилище ездили с палаткой, понял? По морде сей­час как дам!..

Ромке было приятно, что Сереня вступился за папу и, наверное, за маму, которая сейчас на Сахалине от пе­реживаний. Сереня стоял против здорового Курени, ма­ленький, рыжий, в драных кедах, со сжатыми кулаками. Хоть они с Борькой и родились почти одновременно, Се­реня был на брата совсем не похож. У Бори нос был лап­тем, а Сереня в детстве выпал коляски, сломал себе нос. Бабушка Саша всегда удивлялась, когда онисидели на крышке пианино, удивлялась, до чего же не похо­жи блнецы друг на друга: «Один рязанский мужичок (это про Борьку), а второй – вылитый маленький рим­лянин (это про Сереню, про его чуть горбатый от пере­лома нос)».

И вообще Борька был совсем другой. Гулять не лю­бил, уроки учил, все время долбит-долбит, а выучить не может. А Сереня все время на Наркомате в футбол иг­рает, а учится лучше всех в классе.

Потому что он способный, а вот Ромка неспособный, потому что когда он, как Сереня, почти не учит уроки, то и отметки получает плохие. Ромка очень гордился, что у него в Уланском есть такой друг, Сереня, отличный па­рень. Самый лучший на свете. Вовка Синяк – самый лучший – в Басманном, а Сереня – в Уланском.

– помиримся с Куреней, – предложил Ромка.

– Ага, – кивнул Сереня и крикнул в фонтан: – Ку­реня, иди покатайся!

– На фиг мне… – донесся фонтана обиженный го­лос Курени.

– Курень, ну чего ты? – виновато сказал Сереня, спрыгивая на дно фонтана. – Хочешь телевор у нас посмотреть? Ром! Бабушка Шура пустит Куреню телик смотреть?

– Конечно, пустит. Завтра.

Куреня выслушал, вытер нос рукавом и спросил: «За­конно?»– значит, простил.

На дне фонтана росли невысокие пыльные кустики, вылезшие сквозь разорвавшийся бетон. В кустики свер­ху ныряла облупившаяся тяжелая тетя в купальном ко­стюме, похожая на тетю Олю. Куреня школьным мелом дописывал у нее на ноге длинное нехорошее слово. Ма­терное.

– Откуда велик взяли? – спросил Куреня. – Спер­ли небось?

– Почему? У Алика купили, – сказал Ромка и, поль­зуясь тем, что Куреня отвлекся, стал стирать нехорошее слово с ноги «тети Оли». Мел въелся в шероховатую но­гу и не стирался.

– А чего он его продал-то?

– Он душевнобольной, – с готовностью пояснил Ромка.

– Чем?

– Ну, голова у него там… Сумасшедший. Когда нор­мальный– обыкновенный, а когда болеет – кричит, ма­му свою бьет. Табуреткой в нее кидается…

– Попал? – поинтересовался Куреня.

– В голову, – кивнул Ромка. – Ей потом зашивали в Склифосовском.

– Смотри – зашибет! – посочувствовал Куреня, оза­боченно высматривая затертую надпись на ноге купаль­щицы.

– Не зашибет, – замотал головой Сереня. – Мы с ним корефаны. Он авоськи нас обещал выучить…

– Атас! – крикнул Куреня, присаживаясь на кор­точки. – Арсен. Велик прячь!

Арсен жил в Даевом, напротив пожарки. Велосипед предательски во весь рост стоял у фонтана.

– Дай покатать раз, – попросил Арсен.

– Кого? – не понял Ромка.

– Себя, – сказал Арсен и взялся за руль. Из подъезда Министерства авиации вышел вахтер в синей гимнастерке с кобурой на ремне.