Но все равно странно, что он так легко поехал в тот день в Ашвуд, чтобы встретиться с Трикси Смит. Странно даже не потому, что это далеко и что эта поездка нарушила его размеренную жизнь... Странно из-за Криспина.

Эдмунду было жаль, что Люси отвергла его, но у него еще будет возможность все повторить. По пути из Лондона Эдмунд улыбнулся своему отражению в зеркале заднего вида, когда подумал о такой возможности. И, по крайней мере, его приставания отвлекли ее от разговоров и мыслей о Криспине, как он и рассчитывал. («А правда ли отвлекли? Будь честен, Эдмунд». — «Да, конечно, это сработало!»)

Выехав за пределы Лондона, он заметил, что машин стало гораздо меньше, и его мысли вернулись к событиям, предшествовавшим ужину в квартире Люси. Эдмунд заново перебрал в угле все, что происходило в полиции. Ему хотелось верить, что все прошло гладко, и он был абсолютно уверен, что инспектор Флетчер ничего не заподозрила, хотя она позволила себе парочку язвительных замечаний, которые он пропустил мимо ушей. Стерва.

На допросе его заинтересовала кое-какая информация, а именно вопрос о том, кто является владельцем студии «Ашвуд». Стоит ли ему этим заняться? Конечно, если студия несколько раз меняла владельцев, то всякие намеки на тайны давно похоронены под грудами документов и договоров. Секретарши, должно быть, без интереса говорят друг другу: «Где бумаги по студии с привидениями?» Но студия продолжает переходить из рук в руки, потому что всегда кто-нибудь может сказать: «Что ж, призраки ведь не влияют на стоимость земли. Кроме того, мы ведь не собирались вкладывать деньги в какие-нибудь крупные проекты в течение ближайших двух лет». А потом какой-нибудь финансовый волшебник неожиданно решает, что покупка студии была бессмысленной тратой денег, и компания без раздумий сбывает «Ашвуд» с рук. Тем не менее никакого вреда ведь не будет, если Эдмунд обратиться в Ведомство по правам собственности на землю, хотя есть вероятность, что студия там не зарегистрирована: все зависит от того, как давно она поменяла владельцев. Но эта мысль не помешает Эдмунду сделать запрос. Он всегда может сказать, что один из его клиентов заинтересовался «Ашвудом». Да, запрос в Ведомство — первое, что он сделает в понедельник.

Наконец Алиса добралась до собора Святого Стефана. Но она абсолютно не представляла, что ждет ее впереди.

Она была совсем одна, без гроша в кармане. И когда Алиса увидела эти ночные слабо освещенные улицы, они показались ей зловещими и полными опасностей, с которыми Алиса никогда раньше не сталкивалась и о существовании которых даже не подозревала.

— Люди говорят о том, как красива Вена, что ее улицы пахнут хорошим кофе и круассанами, что даже ее тротуары окутаны музыкой, — рассказывала Алиса ребенку, сидевшему съежившись в углу у камина. Отблески огня рисовали тени в его темных непослушных волосах. — Конечно, это только одна сторона этого города. Но Вена, в которую я неожиданно попала в ту ночь, когда родители мисс Нины приказали мне покинуть их дом, была холодной и недружелюбной. Бедно одетые прохожие были покрыты грязью. Я шла по узким мощенным булыжником мостовым и переулкам с каменными арками, по неожиданным маленьким пролетам лестниц, ведущим вниз в подвалы... Это тоже была Вена, но она настолько отличалась от той Вены, которую я знала, что мне начало казаться, будто я угодила в совсем другой мир.

— О, я понимаю. Ведь...

— Что? Что бы ни было, ты можешь сказать это. Ты можешь рассказать мне все что угодно.

— Я знаю. Я собирался сказать, что, когда приехал сюда, мне тоже казалось, будто я попал в совсем другой мир. И не только потому, что это место отличается от Педлар-ярда. Оно больше чем отличается. Сначала я думал, что все дело в этом доме, и только теперь, когда я немного пожил в нем, мне кажется, что дело не в нем. По-моему, дело в тебе. Но я не совсем понимаю почему.

С тех пор как я приехал сюда, я впервые поделился с ней чем-то очень личным, поэтому неожиданно почувствовал легкую тревогу. Вдруг Алисе не понравится то, что я сказал? Что если она не поймет?

Но, конечно же, она поняла. Ведь она всегда понимала. Алиса медленно проговорила:

— Мне кажется, у тебя возникло такое ощущение оттого, что весь мир верит в мою смерть. И, — продолжила она, — весь мир должен и дальше в это верить.

Удивительно просто было вновь оживлять свои воспоминания для этого необычного ребенка, медленно и тщательно подбирать слова подобно тому, как художник подбирает краски для своей картины. Но не следовало рассказывать этому маленькому слушателю все подряд, что-то надо было исключить. Нужно было ввести цензуру. Последнее слово заставило Алису криво улыбнуться.

В ту первую и несколько последующих ночей Алиса спала под одной из мраморных арок в тени собора. Рядом с ней спали и другие люди, бездомные и потерявшие надежду. Они не то чтобы приветствовали ее, но казалось, их всех объединяет дух некоего странного товарищества. Они были отбросами общества, считались отверженными и никому не нужными, но рядом с ними Алиса чувствовала себя поразительно уютно. Потому что я тоже отвержена и никому не нужна, думала она.

Но, даже имея поддержку этого братства бездомных, требовалась немалая сила духа, чтобы выжить в те дни. Алиса упорно продолжала искать высокий узкий дом, потому что, несомненно, тот мужчина помог бы ей, несомненно, он не дал бы ей стать одной из потерянных и бездомных, одной из нищих, бедняков и тех музыкантов, которые наводняли собственными мелодиями городские улицы. Однако к концу второго дня Алиса уже знала, что ей не суждено найти этот дом. Вена была очень большой, причудливо спланированной. И ее улицы с неожиданными внутренними дворами образовывали слишком замысловатый лабиринт.

К концу недели, когда крохотные сбережения Алисы закончились, она пошла с другими бездомными стоять на паперти у собора в ожидании богатых посетителей, которые пришли посмотреть на достопримечательность города. Попрошайничество. Я унизилась до этого? Это он довел меня до этого, этот мужчина с золотисто-карими глазами? Но к тому времени Алиса уже узнала, что, когда ты болен и голова кружится от голода, когда твой желудок скручивает от голодных спазмов, тебе уже все равно. Ты украдешь, если думаешь, что сможешь удрать. Ты пойдешь не только на воровство...

Роскошные туры прошлого века больше не были de rigueur[6] для сыновей богатых родителей, но многие из них все еще путешествовали по Европе. Эти поездки были частью их образования, и очень многие приезжали в Вену. Сперва, когда один или два молодых человека останавливали свои экипажи и подходили к Алисе, чтобы намекнуть на свое предложение, она отрицательно качала головой и отступала назад. Но позже она стала просто пожимать плечами и соглашаться на их предложения. Это означало, что Алиса была смела в определенном смысле. Это означало без страха пройти через богато украшенные холлы гостиниц, выдержать пристальные взгляды горничных и посыльных. Некоторые из них смотрели неодобрительно, другие улыбались, давая понять, что все знают. Однако это также значило, что Алиса могла не голодать несколько дней, и после двух-трех приглашений она научилась напускать на себя презрительный вид и высокомерно проходить по отелям. Принять еще несколько предложений подобного рода значило, что вскоре она сможет снять самую дешевую меблированную комнату.

Большинство мужчин были опытными путешественниками-иностранцами, но попадались и умные, энергичные офицеры немецкой армии, которых теперь можно было очень часто увидеть в Вене. Алиса узнала, что почти все мужчины любят говорить о себе: о своей жизни и семье, о своей работе, если у них была какая-то работа. Однако немецкие офицеры были не словоохотливы. Они были достаточно учтивы и в большинстве своем достаточно деликатны, но они никогда не говорили о своих военных обязанностях и полках. Как будто считали себя частью какой-то секретной службы.