Алиса изменяла свою внешность, как только могла. Было невозможно избавиться от отличительной черты баронессы, от ее черных волос, нужно было подождать, пока окрашенные в последний раз волосы отрастут, но она одевалась незаметно и убирала волосы под косынку, когда выходила на улицу. Она дважды меняла квартиры, каждый раз переходя в другую часть города, каждый раз ненавязчиво разузнавая все в магазинах и кафе, слушая, о чем там говорили.

Лето быстро проходило, и, хотя она разговаривала все с большим количеством людей, хотя нанимала такси, которые отвозили ее в леса Вены на востоке и к немецкой границе на западе, она не узнала ничего о том, где мог быть Конрад.

На улицах было много солдат — солдат из гестапо, людей с пронзительными глазами, — и прохожие торопливо шли по улицам, не глядя по сторонам. Холодало; листья стали золотисто-коричневыми. Алиса всегда любила осень, но сейчас она ее ненавидела.

А потом, как раз после того как октябрь плавно перешел в ноябрь и ночью стало подмораживать, вслед за обычной продуманной фразой, которую Алиса сказала случайной знакомой в магазине, последовал заинтересованный взгляд и вопрос:

— У вас есть друг, которого арестовали СС?

— Друг друга, — ответила Алиса, которая к этому времени выработала достаточно безопасную систему вопросов и ответов.

— Евреев из этого района забирают в Дахау, — сказала женщина. — Ваш друг, возможно, там.

— Дахау? — Алиса никогда не слышала о таком месте.

— Это деревня в Германии. Пятнадцать или двадцать километров от Мюнхена.

— Это далеко отсюда, — задумчиво проговорила Алиса.

— О да. Несколько часов пути. Не меньше четырехсот или пятисот километров. — Взгляд по сторонам. — Но вашего друга могут держать и не там. Мы слышали, что некоторых пленников перевозили.

— Зачем перевозить пленников? И куда их могут перевезти?

На этот раз пауза и взгляды по сторонам были длиннее. Потом женщина пожала плечами:

— Кто знает, о чем думают нацисты? Кто знает, что случится с нами в следующее мгновение?

Алиса, не осмеливаясь показаться слишком любопытной, заметила:

— Действительно, кто? — И тут же ушла.

И действительно, кто мог догадаться, что этот обрывочный разговор мог оказаться в замысловатой паутине интриг и шпионажа? Кто бы мог подумать, что разговор после тщательного расследования приведет к неприметно одетой и неприметно живущей даме, которая так недавно переехала в маленькую квартирку на окраине Вены? Могла ли эта случайная знакомая Алисы быть шпионкой? Или обрывочный разговор мог быть подслушан?

Алиса никогда этого не узнала. Два дня спустя, когда она скромно и в одиночестве ужинала в одном из маленьких кафе рядом со своей квартирой, она услышала звуки какой-то суматохи, раздающиеся со стороны центра города. Люди оборачивались на шум и указывали туда, а Алиса заметила, что небо приобрело странный темно-красный оттенок.

— Пожар, — говорили одни, — много пожаров.

— И крики, — говорили другие, — как будто там бунт.

— Слушайте! — сказал кто-то неожиданно.

В этот момент Алиса услышала тяжелый угрожающий рев орудий СС и волчье рычание мотоциклов, с шумом приближавшихся по узкой улице прямо к ней.

На этот раз не было удобного черного хода, ведущего в переулки, где беглянка могла бы исчезнуть и пропасть из виду.

Вездеходы со скрежетом остановились у входа в кафе, солдаты высыпали из них и вбежали внутрь. Они, двигаясь быстро и четко, подошли к столику, за которым сидела Алиса, и схватили ее еще до того, как она успела что-то сделать. Она услышала жуткий шепот «Еврейка!» со стороны некоторых посетителей, но никто не пошевелился, чтобы помочь ей.

Алиса постаралась вырваться. Она отбивалась от солдат и пыталась расцарапать им лица, но они крепко связали ее руки у нее за спиной, а один из них ударил ее по лицу. Алиса на миг задохнулась от боли. «Сука», — бесстрастно сказал один из солдат. Они вытащили ее на улицу, затолкали на заднее сиденье покрытого брезентом джипа и дали знак водителю. Машина сразу же поехала, и сопровождающие мотоциклы окружили ее, так что, даже если бы Алиса осмелилась выпрыгнуть из движущейся машины, она тут же была бы схвачена солдатами.

— Баронесса! — Из затемненной глубины автомобиля раздался ненавистный голос. — Или мне следует наплевать на то, как ты дурила всех девять лет, и звать тебя просто Уилсон?

Алиса сквозь щели в брезенте пыталась разглядеть, в каком направлении они двигались. Поначалу она не обратила внимания, был ли кто-то еще в джипе. Она резко обернулась, но даже до того, как она напряглась, чтобы дать отпор, сильные руки обвились вокруг ее запястий.

— Какая же ты чертовка, — сказал Лео Драйер, крепко сжимая ее руки. — Не ожидала встретить меня?

Алиса знала, что когда-нибудь это произойдет, но все же она чувствовала себя так, будто только что получила резкий удар по лицу. Она свирепо смотрела на него. Он был от нее очень близко и казался более стройным и суровым, чем тот молодой человек, которого она знала. У него был монокль с тонким черным шнурком. Монокль должен был делать его слегка нелепым — фатоватым и слабым, — но не делал.

Однако Алиса ответила презрительным тоном Лукреции:

— Все это кажется излишним. Ты действительно посылал своих солдат прочесывать улицы, пытаясь найти меня, только из-за того, что Конрад давным-давно предпочел меня твоей сестре?

Взгляд Драйера был все еще направлен на нее, левый глаз под моноклем казался огромным и искривленным. Алиса пыталась отвести глаза, но не могла. Он мягко сказал:

— Моя дорогая, я прочесал бы все места, расположенные гораздо дальше, чем Вена, чтобы найти тебя за то, что ты сделала в ту ночь.

Машина набирала скорость, Драйер ослабил свою хватку и откинулся на сиденье. Однако Алиса чувствовала, как он внутренне напрягся, и она знала, что, если она предпримет малейшую попытку сбежать, он набросится на нее.

— После того, как ты покинула дом моего отца той ночью...

— После того, как ты вышвырнул меня из дома твоего отца той ночью, — тут же прервала его Алиса.

— Нина заболела, — продолжал Драйер, как будто она не произнесла ни слова. — Она плакала всю ночь и весь следующий день. Она заболела от слез, потом у нее началась истерика. Мы стали беспокоиться за ее разум и вызвали врача. Врач прописал ей бромид, но она много дней была невероятно перевозбуждена. Конечно, она всегда была сильно взвинченной. Она жила на нервах.

Алиса всегда считала Нину Драйер избалованной, самонадеянной лицемеркой и подумала, что это было больше похоже на вспышку гнева ребенка, требующего к себе внимания, но ничего не сказала.

— Сначала казалось, что она поправляется, — говорил Драйер, — но потом мы узнали, что она пила успокоительное. А потом, через несколько месяцев, она начала принимать кокаин. Это считалось модным в тех кругах, где она вращалась, считалось современным и шикарным.

Алиса знала все о моде на кокаин среди богатых молодых людей и о так называемом Кокаиновом обществе, но сама она никогда его не пробовала. Она по-прежнему молчала. Теперь они ехали очень быстро, но несколько раз она заметила, что на улицах вроде бы жгли костры, что люди плакали и кричали, и слышала топот бегущих ног. Она хотела выглянуть через отверстие в брезенте и посмотреть, что происходит, а еще узнать, куда они едут. Но она не доставит Драйеру даже это маленькое удовольствие.

— Естественно, в конечном счете кокаин погубил ее, — продолжал Драйер, явно забывший о том, что происходит снаружи. — Она начала спать с теми, кто мог достать ей кокаин, позже она стала красть — для начала драгоценности своих друзей. Дважды она сталкивалась с полицией. Мы надеялись, это может заставить ее прекратить, но нет. После этого она стала подделывать имя моего отца на чеках. Постепенно она превратилась в отчаянную и изможденную гарпию. — Он взглянул на Алису. — И чем хуже ей становилось, тем больше я ненавидел тебя, — проговорил он.