Она не возражала, что живет с родственниками своего отца. Они были добрыми, щедрыми и сделали ее частью своей семьи. Были каникулы с тетей Деборой, которая говорила с Люси о Марианне, и это нравилось Люси. Оглядываясь назад, она думала, что в конечном счете она смогла все-таки иметь достаточно счастливое детство, хотя она была рада, когда стала вполне взрослой, чтобы уехать из дома, работать в Лондоне и иметь собственную квартиру.

Однако проблема с воспоминаниями заключается в том, что, даже если ты изо всех сил борешься с ними, иногда они бывают слишком сильны. Они могут спокойно оставаться где-то в уголке твоего разума — иногда на протяжении многих лет, — а потом наброситься на тебя. Люси прекрасно знала, что были опасные и болезненные воспоминания, и любой ценой нужно было не дать им вырваться.

Глава 21

Алиса всегда знала, что прошлое может быть опасно, и она всегда знала, что призраки прошлого однажды могут разрушить аккуратное лживое сооружение, которое она построила. Достаточно одного неверного движения или одного неожиданного мига, когда кто-то узнает ее, и карьере баронессы придет конец.

Но Алиса не знала, что в мире существовали иные призраки, которые могли разрушить гораздо больше, чем просто раскрыть вымышленную личность. Призраки, которые были жестоки, как когти орла, которые уничтожали целые национальности и преследовали целые поколения. Эти призраки носили, выдавая за свое изобретение, древний, когда-то религиозный символ, который они высокомерно превратили в орудие непримиримого режима...

Только после успеха «Альрауне» (говорили, что Бригитта Хельм была в ярости из-за этой наглой узурпации ее самой известной роли) Алиса начала чувствовать, что общество Вены менялось, что веселье было слишком возбужденным, чтобы быть настоящим, что огни горели слишком ярко. Много лет спустя она задумывалась, были ли те дни поворотным моментом, существовал ли день, ночь или час, когда эти легкие идеи, носившиеся в воздухе, оформились в злобу, подобно тому, как сворачиваются чайные листья в чашке старухи или запотевает поверхность стеклянного шара гадалки...

Но ведь Алиса, конечно, была не единственной, кто чувствовал, что опасные зловещие призраки проводили перестановку сил и вновь собирались войти в мир? У каждого значительного события всегда найдутся люди, которые будут готовы мудро кивнуть и сказать: о да, мы знали, что что-то было не так... Мы говорил это в то время... У нас было чувство... Чувствовали ли эти Кассандры, что вот-вот начнется новая и страшная глава истории?.. Вспоминали ли они потом, спустя годы, то время, когда огни целого континента потухли, и тьма настала на четыре длинных года?..

Все были согласны, что правительство не допустит, чтобы случилась еще одна война, потому что после Первой мировой войны больше не должно быть конфликтов. Алисе было всего восемь лет в тот день в ноябре 1918 года. Тогда она еще не понимала аплодисментов и празднований, и слово «перемирие» ничего для нее не значило, за исключением того, что люди радостно выкрикивали его на улицах. Но теперь она понимала его, она понимала, что война, которая положила конец всем войнам, прошла и закончилась и что с того времени мир стал безопаснее.

Так что надо забыть об этом беспокойстве. Надень что-нибудь потрясающее, пойди на роскошную вечеринку — еще лучше, устрой роскошную вечеринку! Закажи розовое шампанское, выпиши экстравагантное платье от Скиапарелли и духи от Шанель...

И заткни уши, чтобы не слышать рассказы о несправедливости и притеснении, которые творятся под именем этого нелепого вульгарного человечка в Германии, и помни, что Вена независима, она живет своей жизнью и будет в полной безопасности, даже если вся Европа сойдет с ума. Не слушай рассказы о подавлении свободы слова, о цензуре в письмах, о сжигании книг, которые якобы пропагандируют антинацизм, — да, не слушай паникеров, которые предупреждают, что люди, сжигающие книги, потом могут начать сжигать людей, не слушай тех, кто шепотом рассказывает жуткие вещи о трудовых лагерях Геринга... В конце концов, заткни уши и не слушай тех, кто говорит о шпионах, которые крадутся по улицам в поисках людей с еврейской кровью...

Еврейская кровь. Конрад. В один миг два этих понятия зловеще соединились у нее в голове, и, словно это соединение было дрожжами, сбраживающими вино или хлеб, опасность и темнота вдруг стали гораздо ближе.

Конрад, конечно, не хранил верность Алисе. Возможно, он не был способен хранить верность какой-либо одной женщине. Он был красив, харизматичен и обладал достаточным шармом и сексуальной энергетикой, чтобы затащить в постель даже аббатису, а потом взять штурмом весь остальной женский монастырь.

Когда Алиса впервые узнала, что Конрад провел уик-энд с молоденькой русской певичкой, она проплакала всю ночь. Это не дало ей ничего, кроме сильнейшей головной боли и опухшего лица на следующее утро.

Во второй раз (это была безнравственная азартная парижская манекенщица) Алиса не стала рыдать на кровати. Вместо этого она принялась бить фаянсовую посуду, принадлежавшую Конраду, а потом убежала из его квартиры. На этот раз он пошел за ней, и последовало грандиозное примирение. Конрад включил граммофонную запись «Тангейзера» Вагнера — он обожал заниматься любовью под классическую музыку, — и они провели невероятный день в постели, оставаясь там, пока летнее вечернее солнце не начало освещать кровать. Оба были пьяны и сильно старались приурочить оргазмы к моментам, когда музыка достигала апогея, крещендо.

Итак, думала Алиса после, слезы и рыдания никуда тебя не приведут. Вспышки гнева и разбитый фаянс — приведут.

Это открытие принесло плоды, но более полезным оказалось узнать, что она сама может уйти развлекаться в спальне случайного знакомого, а потом вернуться к Конраду. Это было весело, но еще веселее было то, что Конрад каждый раз жутко ревновал ее. Алиса всегда заботилась о том, чтобы он знал, где она находилась во время своих проделок, но не с кем, особенно после того случая, когда он вызвал соперника на дуэль. («Я буду ждать тебя в деревне Клостернейберг за городом, — прошипел Конрад, ликуя от удовольствия поучаствовать в такой драме. — Будь там на рассвете. Я убью тебя и брошу твое тело на съедение медведям в лесах Вены».)

«Мне кажется, — подумала Алиса, вмешавшись, чтобы предотвратить дуэль, — что я превратилась в соблазнительницу. Представьте себе. Однажды мои дети — если у меня будут дети — могут услышать об этом. И, может быть, им понравится эта драма так же, как Конраду, или, возможно, они вздохнут и скажут, что мама действительно была безнравственной в молодости».

Дети...

Алиса не собиралась иметь детей, но через шесть лет после той удивительной ночи в Опере у нее родилась дочь. Конечно, от Конрада, говорили люди, слегка смущенно улыбаясь, а баронесса абсолютно невозмутимо улыбалась им в ответ.

Некоторые думали, не поженится ли все-таки странная парочка — в конце концов, у ребенка должен быть законный отец, — а кто-то задавал этот вопрос открыто. Лукреция только смеялась в ответ на такие абсурдные предложения — эти надоевшие условности! — и смеялась очень громко, чтобы скрыть тот факт, что она невероятно сильно хотела выйти замуж за Конрада.

Но женатый или нет, Конрад был абсолютно очарован своей маленькой дочкой. В то время он был увлечен древней музыкой и предложил назвать девочку Деборой в честь древней пророчицы, которая вдохновила Варака повести войска против Сисары. Алисе понравилось имя и то, как Конрад описал песню Деборы, которую пели по случаю победы Израиля и которая, по словам Конрада, была древнейшей из еврейских мелодий. «Но я напишу новую вариацию, — провозгласил он с этой смесью надменности и наивного энтузиазма, что временами так привлекало или же приводило в бешенство. — Я назову ее „Песней Деборы“. Я буду играть ее на своем следующем концерте, и все будут знать, что она написана для моей прекрасной дочери. И чуть-чуть, — добавил он, — для ее еще более прекрасной матери».