Музыка прекратилась, и диктор сказал:

– Говорит Калькутта. Мы продолжаем концерт Гленна Миллера записью его мелодии «Серенада солнечной долины».

Через дверной проем Мак видел Ларкина, сидящего на корточках в тени, а за ним людей, бредущих по проходу между рядами бетонных бараков. Ему хотелось выскочить и заорать: «Парни, хотите немного погодя послушать новости? Я поймал Калькутту».

Мак послушал еще минуту, потом разобрал приемник, аккуратно положил фляги в их серо-зеленые войлочные чехлы и оставил валяться на койках. В десять будут передавать новости из Калькутты, поэтому, чтобы сэкономить время. Мак спрятал провод и наушник под матрас, вместо того чтобы уложить их в третью флягу.

Он так долго сидел скрючившись под сеткой, что, когда встал, у него сильно хрустнуло в спине. Он застонал. Ларкин оглянулся, не покидая своего поста.

– В чем дело, приятель? Не можете заснуть?

– Нет, приятель, – Мак вышел и сел на корточках рядом с ним.

– Не стоит вам так напрягаться в первый день после госпиталя.

Ларкину не нужно было объяснять, что радио работает.

Глаза Мака горели от возбуждения. Ларкин шутливо толкнул его.

– С вами все в порядке, старина?

– Где Питер? – спросил Мак, зная, что тот караулит около душевых.

– Вон там. Тупица, расселся. Посмотрите на него.

– Эй, 'Mahlu sana! – крикнул Мак.

Питер Марлоу уже понял, что все в порядке, встал, подошел к бараку и ответил:

– 'Mahlu senderis, – ему тоже не нужно было ничего объяснять.

– Как насчет партии в бридж? – спросил Мак.

– Кто будет четвертым?

– Эй, Гэвин, – крикнул Ларкин. – Хотите быть четвертым?

Майор Гэвин Росс сполз со складного стула. Опершись на костыль, он доковылял к ним от соседнего барака, обрадовавшись приглашению. Ночи всегда такие тяжелые. Никому ненужный паралитик. Когда-то мужчина, а сейчас ничто. Бесполезные ноги. Прикован на всю оставшуюся жизнь к креслу на колесах.

Он был ранен в голову крошечным осколком шрапнели прямо перед капитуляцией Сингапура.

– Не о чем беспокоиться, – твердили ему доктора. – Мы сможем вынуть его, как только доставим вас в госпиталь с необходимым оборудованием. У нас полно времени.

Но до сих пор не было госпиталя с необходимым оборудованием, а время утекало.

– Рад, что позвали, – сказал он вымученно, усаживаясь на цементный пол. Мак нашел подушку и передал ему.

– Возьмите, старина!

Он быстро устроился. Питер Марлоу тем временем доставал карты, а Ларкин освобождал место. Гэвин поднял левую ногу и убрал ее, чтобы она не мешала, отсоединив для этого проволочную пружину, соединявшую носок его ботинка с повязкой на ноге, сразу под коленом. Потом отодвинул другую ногу, тоже парализованную, и, сидя на подушке, откинулся к стене.

– Так лучше, – заключил Гэвин, быстрым нервным движением поглаживая свои усы в стиле кайзера Вильгельма.

– Как ваши головные боли? – машинально спросил Ларкин.

– Ничего, старина, – также машинально ответил Гэвин. – Вы мой партнер?

– Нет. Вы можете играть с Питером.

– Господи, этот парень всегда бьет козырем моего туза.

– Это было только один раз, – рассмеялся Питер Марлоу.

– Один раз за вечер, – подтвердил Мак, начиная сдавать.

– 'Mahlu.

– Две пики, – объявил Ларкин торжественно. И начался яростный торг.

Позже этим же вечером Ларкин стукнул в дверь одного из бараков.

– Да? – спросил Смедли-Тейлор, всматриваясь в темноту.

– Простите за беспокойство, сэр.

– А, здравствуйте, Ларкин. Что-нибудь случилось? Всегда неприятности. С трудом вставая с койки, он недоумевал, что принесло австралийца в этот час.

– Нет, сэр. – Ларкин убедился, что никто не может их слышать. Его слова были тихими и обдуманными. – Русские в сорока милях от Берлина. Манила освобождена. Янки высадились на Корре-Хидоре и на Иводзиме.

– Вы уверены в этом, приятель?

– Да, сэр.

– Кто... – Полковник Смедли-Тейлор запнулся. – Нет. Я не хочу ничего знать. Сядьте, полковник, – сказал он тихо. – Вы абсолютно уверены?

– Да, сэр.

– Могу сказать только одно, полковник, – старик говорил невыразительно и мрачно, – я ничем не смогу помочь тому, кого поймают с..., кого поймают. – Он даже не хотел произносить слово «приемник». – Я ничего не хочу знать об этом. – Теперь улыбка пробежала по его твердому лицу, смягчив его. – Я только прошу охранять его ценой своей жизни и немедленно сообщать мне все, что вы услышите.

– Слушаюсь, сэр. Мы предполагаем...

– Я ничего не хочу слышать. Только новости. – Смедли-Тейлор дотронулся до его плеча, – Извините.

– Так надежнее, сэр. – Ларкин был рад, что полковник не хочет выслушивать их план. Они решили, что будут сообщать новости только нескольким лицам. Ларкин расскажет Смедли-Тейлору и Гэвину Россу. Мак передаст их майору Тули и лейтенанту Босли – своим личным друзьям, а Питер расскажет их Кингу и отцу Доновану, капеллану католиков, а те передадут их двум следующим людям, которым они доверяют, и так далее. «Хороший план, – думал Ларкин. – Прав был Питер, когда не захотел сказать, где он достал конденсатор. Славный он парень, этот Питер».

Чуть позже, этим же вечером, когда Питер Марлоу вернулся в свою хижину, повидавшись с Кингом, Эварт не спал. Он высунул голову из-под сетки и возбужденно прошептал:

– Питер. Ты слышал новости?

– Какие новости?

– Русские в сорока милях от Берлина. Янки высадились на Иводзиме и Корре-Хидоре.

Питер Марлоу похолодел. Бог мой, так быстро?

– Сплетни, Эварт. Дурацкая чепуха.

– Нет, не глупость, Питер. В лагере новый приемник. Это правда. Не сплетни. Правда. Здорово! О, Господи, самое главное я забыл. Янки освободили Манилу. Теперь недолго осталось ждать.

– Я поверю в это, когда увижу собственными глазами. «Может быть, нам стоило рассказать об этом только Смедли-Тейлору и никому больше, – думал Питер Марлоу, лежа на койке. – Если знает Эварт, секрета не скроешь».

Он нервно прислушивался к шуму лагеря. Можно было почти наверняка определить, что в Чанги растет возбуждение. Лагерь знал – опять есть связь с остальным миром.

Иошима потел от страха, стоя навытяжку перед разгневанным генералом.

– Ты, тупица, ленивый, дурак, – говорил генерал.

Иошима приготовился к удару, и он последовал в виде сильной пощечины.

– Ты найдешь это радио или будешь разжалован в рядовые. Твой перевод отменен. Свободен!

Иошима четко отдал честь. Его поклон был олицетворением покорности. Он покинул генеральский кабинет, радуясь, что так легко отделался. Черт бы драл этих несносных пленных!

В казарме он выстроил в шеренгу своих подчиненных и набросился на них с руганью, раздавая пощечины до тех пор, пока не заболела рука. Сержанты, в свою очередь, лупили капралов, те били рядовых, а рядовые били корейцев. Приказы были четкими: «Достать это радио, а не то...»

Но в течение пяти дней ничего не произошло. Потом тюремщики набросились на лагерь и просто растащили его по частям. Но ничего не нашли. Предателю в лагере не было пока известно о местонахождении приемника. Ничего не произошло, если не считать того, что обещание вернуть лагерю обычные нормы довольствия, было отменено. Лагерь приготовился к ожиданию на долгие дни, которые казались еще длиннее из-за недостатка еды. Но они знали – по крайней мере новости. Не слухи, а новости. А новости были очень хорошими. Война в Европе подходила к концу.

Но даже это не отвело от пленных тень похоронного покрова. Запасы еды были у немногих. Но хорошие новости – это ловушка. Если война в Европе кончится, на Тихий океан прибудут новые войска. В конечном счете будет совершена высадка на территорию Японии. А такая высадка приведет тюремщиков в бешенство. Все понимали – у Чанги может быть только один конец.

Питер Марлоу шел к курятникам, его фляга болталась у бедра. Мак, Ларкин и он решили, что безопаснее носить фляги с собой. На случай внезапного обыска.