– Там расквартированы люди из малайского полка. Я мог бы сказать, что пришел повидаться с ними. А вы, Питер?

– Там есть какие-то люди из авиации, которых я мог бы навестить, – Питер Марлоу заколебался. – Может, лучше мне сходить и посмотреть, что там и как, а потом вернуться и рассказать вам.

– Нет. Если вы войдете незамеченным, вас вполне могут поймать на выходе и задержать. Тогда они никогда не разрешат вам войти внутрь снова. Вы не сможете не подчиниться приказу. Нет. Думаю, нам надо идти. Но порознь. – Ларкин улыбнулся. – Загадка? Интересно, в чем дело?

– Молю Бога, чтобы это не оказалось какой-нибудь неприятностью.

– Эх, паренек, – сказал Мак. – Жизнь сегодня – это уже неприятность. Я очень неуютно буду чувствовать себя, если не пойду, – у Кинга влиятельные друзья. Ему, может быть, что-то известно.

– Что будем делать с флягами?

Они подумали секунду, потом Ларкин сказал:

– Возьмем с собой.

– Это не опасно? Я имею в виду, что в тюрьме в случае внезапного обыска мы не сможем спрятать их.

– Если нам суждено быть пойманными, нас поймают. – Ларкин был серьезен, лицо его стало жестким. – Чему быть, того не миновать.

– Эй, Питер, – окликнул его Эварт, увидев, как Питер Марлоу выходит из хижины. – Ты забыл свою нарукавную повязку.

– О, благодарю. – Питер Марлоу выругался про себя, возвращаясь назад к койке. – Забыл про эту чертову штуку.

– Я тоже всегда забываю.

– Еще раз спасибо.

Питер Марлоу присоединился к людям, идущим по тропинке вдоль стены. Он пошел по ней на север, повернул за угол, оказался перед воротами. Он сорвал повязку, сразу же почувствовав себя раздетым. Впереди, в двух сотнях ярдов, дорога на запад кончалась. Заграждение сейчас было убрано, так как группы пленных возвращались с дневных работ. Многие изнемогали от усталости, волоча большие тележки, нагруженные пнями, которые были с огромным трудом выкорчеваны из болот и предназначались для лагерных кухонь. Питер Марлоу вспомнил, что послезавтра и он пойдет на эти работы. Он ничего не имел против почти ежедневной работы на аэродроме, это было нетрудно. Но заготовка дров – совсем другое дело. Трелевание бревен – опасная работа. Все делалось вручную, без каких-либо приспособлений, которые бы могли облегчить работу. Многие ломали руки и ноги, растягивали сухожилия. Всем здоровым в лагере приходилось выходить на такие работы раз или два в неделю, офицеры работали наравне с рядовыми. Дрова нужны были каждый день, а кухня пожирала их очень много. Это было справедливо, что те, кто был здоров, работали за больных.

Рядом с воротами стоял наряд военной полиции, а по другую сторону ворот корейский охранник, прислонившись к стене, курил и сонно наблюдал за проходящими мимо людьми. Полицейский смотрел на группу пленных, устало бредущих через ворота. Кто-то лежал на повозке. Обычно один или два человека завершали день именно так, но нужно было очень устать или сильно заболеть, чтобы тебя привезли домой в Чанги таким способом.

Питер Марлоу проскользнул мимо невнимательных стражей и присоединился к пленным, которые толкались на огромной бетонной площадке.

Он нашел вход в один из тюремных коридоров и начал пробираться через металлические лестницы, кровати и расстеленные матрасы. Люди были везде. На лестницах, в коридорах, в открытых камерах, четверо или пятеро в камере, рассчитанной на одного. Он почувствовал ужас от этого копошащегося людского муравейника. Вонь была тошнотворной. Вонь от гниющих тел. Вонь от немытых человеческих тел. Вонь от людей, длительное время прикованных к постели. Вонь от стен, от тюремных стен.

Питер Марлоу нашел камеру 54. Дверь была закрыта, но он открыл ее и вошел. Мак и Ларкин уже были там.

– Господи, от этого запаха с души воротит!

– Меня тоже, приятель.

Ларкин обливался потом. Мак обливался потом. Воздух был спертым, бетонные стены влажными, они тоже потели и были в пятнах плесени от многолетнего потения.

Камера – семь футов в ширину, восемь в длину и десять в высоту. Основное пространство занимала кровать – бетонный блок, вмонтированный в стену, высотой три фута, шириной тоже три и шесть футов в длину. Из кровати выступало бетонное изголовье. В одном углу камеры была уборная – дыра в полу, соединенная с канализационной трубой. Канализация давно не работала. На высоте девяти футов от пола крошечное зарешеченное окно, но увидеть из него небо было невозможно, потому что стены были толщиной два фута.

– Мак, мы подождем его несколько минут, потом смоемся из этого проклятого места, – заявил Ларкин.

– Хорошо, приятель.

– По крайней мере давайте откроем дверь, – предложил Питер Марлоу, который начал задыхаться.

– Лучше держать ее закрытой, Питер. Безопаснее, – тревожно возразил Ларкин.

– Я бы скорее умер, чем согласился бы жить здесь.

– Да. Хвала Господу, мы живем не здесь.

– Эй, Ларкин. – Мак показал на одеяла, лежавшие на бетонной кровати. – Не понимаю, где люди, которые живут в этой камере. Не могут же они все быть на работах.

– Я тоже не знаю. – Ларкин все больше нервничал. – Давайте сматываться... Дверь открылась, и, сияя улыбкой, вошел Кинг.

– Привет, ребята! – В руках у него были какие-то свертки. Он отступил в сторону, пропуская Текса, тоже нагруженного. – Положи все на кровать, Текс.

Текс поставил электроплитку, большую кастрюлю и ногой закрыл дверь. Все удивленно наблюдали за происходящим.

– Принеси воды, – распорядился Кинг.

– Хорошо, – ответил Текс.

– Что происходит? Вы хотели видеть нас? – спросил Ларкин.

Кинг рассмеялся.

– Предстоит небольшая стряпня.

– Господи! Вы хотите сказать, что собрали нас ради этого? Почему, черт побери, мы не могли сделать это у нас дома?

Ларкин был разъярен. Кинг же смотрел на него и ухмылялся. Затем повернулся и раскрыл какой-то сверток. Вернулся с водой Текс и поставил кастрюлю на плитку.

– Раджа, послушайте, что... – Питер Марлоу запнулся. Кинг высыпал в воду не меньше двух фунтов бобов, посолил и положил две полные ложки сахара. Потом развернул другой сверток, завернутый в банановый лист, и показал его содержимое.

– Матерь Божья!

Все замолкли, ошеломленные.

Кинг был доволен произведенным впечатлением.

– Говорил я тебе, Текс, – ухмыльнулся он. – Ты должен мне доллар.

Мак протянул руку и потрогал мясо.

– 'Mahlu! Да оно настоящее!

Ларкин тоже потрогал мясо.

– Я и забыл, как оно выглядит, – сказал он голосом, полным благоговейного трепета. – Проклятье, вы гений. Вы гений!

– Сегодня мой день рождения. Поэтому я решил отпраздновать его вместе с вами. И у меня есть еще вот что, – сказал Кинг, показывая бутылку.

– Что это?

– Саке!

– Я не верю, – сказал Мак. – Да здесь целая задняя част свиньи. – Он наклонился и понюхал.

– Бог мой, она настоящая, настоящая, настоящая и свежа, как майский день, ура! Все засмеялись.

– Лучше запри дверь, Текс. – Кинг повернулся к Питеру Марлоу. – Все в порядке, компаньон?

Питер Марлоу никак не мог оторвать взгляд от мяса.

– Где вы его взяли, черт побери?

– Долгая история! – Кинг вынул нож, ловко разделал окорок и положил мясо в кастрюлю. Они смотрели, как он добавил щепотку соли, поставил кастрюлю точно на середину плитки, потом сел на бетонную койку, скрестив ноги. – Не плохо, а?

Долгое время все молчали.

Поворот дверной ручки разрушил очарование. Кинг кивнул Тексу, который отпер дверь, приоткрыл ее, потом широко распахнул. Вошел Браф.

Он удивленно огляделся. Потом увидел плитку. Подошел и заглянул в кастрюлю.

– Будь я проклят!

Кинг ухмыльнулся.

– У меня день рождения. Вот я и пригласил вас пообедать.

– Гость уже пришел, – Браф протянул руку Ларкину. – Дон Браф, полковник.

– Меня зовут Грант! Вы знакомы с Маком и Питером?