Страх в его голосе вернул доктора Кеннеди на землю, и он секунду смотрел в побледневшее лицо.

– Это рана мягких тканей, но очень глубокая. И у вас началась токсемия. Послушайте, мой мальчик, это довольно просто. Если бы у меня была сыворотка, я бы дал ее вам, но у меня ее нет вообще. Если бы у меня были сульфамидные препараты, я положил бы их на рану, но у меня их нет. Единственное, что я могу сделать, это ампутировать...

– Вы, должно быть, сошли с ума! – заорал на него Питер Марлоу. – Вы говорите об ампутации руки, когда у меня только рана мягких тканей.

Рука врача стремительно схватила руку Питера Марлоу значительно выше раны. Он пронзительно вскрикнул.

– Вот видите! Это не просто рана мягких тканей. У вас токсемия, и она распространяется по руке и дальше в организм. Если хотите жить, мы должны остановить ее. По крайней мере это спасет вам жизнь!

– Вы не отрежете мне руку!

– Как вам будет угодно. Либо так, либо... – Доктор замолчал и устало сел. – Если хотите умереть, это ваше право. Не могу сказать, что я порицаю вас. Но Бог мой, разве вы не понимаете, что я пытаюсь вам объяснить! Вы умрете, если мы не ампутируем руку.

– Я не дам вам прикоснуться к себе! – прокричал Питер Марлоу с искаженным лицом. Он чувствовал, что убьет врача, если тот снова дотронется до него. – Вы сошли с ума! – закричал он. – Это рана мягких тканей.

– Хорошо. Вы не верите мне. Мы спросим у другого врача.

Кеннеди позвал другого врача, тот подтвердил диагноз, и Питер Марлоу понял, что этот кошмар ему не снится. У него действительно гангрена. О, Бог мой! Страх парализовал его силы. Он слушал, ослепленный ужасом. Они объяснили ему, что гангрена была вызвана бациллами, которые размножались глубоко в его руке, неся смерть, немедленную смерть. Его рука являлась распространителем болезни. Ее надо отрезать. Отрезать по локоть. Отрезать скорее, иначе придется отрезать всю руку. Но ему не нужно волноваться. Это будет не больно. У них полно эфира, не то что в прежние годы.

Потом Питер Марлоу оказался на улице, рука его была все еще с ним, – бациллоноситель в чистой повязке. Он, отрешенный от внешнего мира, спускался по холму. Он сказал им, этим докторам, что ему надо обдумать их предложение... Что обдумать? Что тут было обдумывать? Он очнулся от мыслей перед хижиной американцев и увидел, что Кинг один в хижине, настроен на встречу с Шагатой, если тот придет сегодня ночью.

– Боже, что с вами, Питер?

Кинг слушал, и по мере того, как Марлоу рассказывал, испуг его нарастал.

– Боже! – Он посмотрел на руку, которая покоилась на столе.

– Клянусь Богом, я лучше умру, чем останусь жить калекой. Богом клянусь! – Питер Марлоу взглянул на Кинга, трогательный и беззащитный, и из его глаз рвался крик: Помоги, помоги, ради всего святого, помоги!

А Кинг думал: «Боже правый, что бы я стал делать на месте Питера, и что делать с бриллиантом – Питер обязательно должен помочь мне в этом деле, должен...»

– Эй, – торопливо прошептал Макс от дверей. – Шагата идет сюда.

– Хорошо, Макс. А что Грей?

– Он внизу, около стены, под присмотром. Тимсен знает о нем. Его австралийцы следят за Греем.

– Хорошо, уматывай и будь готов. Извести всех.

– Хорошо, – Макс торопливо исчез.

– Давайте, Питер, нам надо быть готовыми, – предупредил Кинг.

Питер Марлоу был в шоке. Разговаривать с ним было бесполезно.

– Питер! – грубо тряхнул его Кинг. – Вставайте и соберитесь! – раздраженно сказал он. – Давайте. Вы должны помочь! Вставайте!

Он рывком поставил Питера Марлоу на ноги.

– Боже, что...

– Идет Шагата. Нам надо закончить дело.

– К черту дело! – взвизгнул Питер Марлоу, балансируя на грани безумия. – К черту бриллиант! Они собираются отрезать мне руку.

– Нет, они не сделают этого!

– Вы чертовски правы, они не сделают этого. Я только сначала умру... Кинг снова бесцеремонно дернул его, а потом со злостью надавал ему пощечин.

Помешательство кончилось, и Питер Марлоу затряс головой.

– Какого черта...

– Идет Шагата. Нам надо быть готовыми.

– Он идет? – тупо спросил Питер Марлоу, лицо его горело от пощечин.

– Да, – Кинг увидел, что взгляд Питера Марлоу снова стал настороженным, и понял: англичанин вернулся к реальности. – Боже, – сказал Кинг жалобным голосом. – Я должен был что-то сделать, Питер, вы орали как безумный.

– Неужели? Извините, какой же я дурак.

– С вами сейчас все в порядке? Вам надо собраться с мыслями.

– Сейчас я в порядке.

Питер Марлоу выскользнул через окно вслед за Кингом. Он обрадовался, когда после прыжка из окна его руку пронзила боль. Запаниковал, болван, твердил он себе. Ты, Марлоу, впал в панику, как малый ребенок. Дурак. Итак, тебе придется расстаться с рукой. Хорошо, что не с ногой, тогда ты был бы действительно калекой. Что такое рука? Пустяк. Можно сделать протез. Конечно. С крючком. Ничего плохого в протезе нет. Ничего. Прекрасное изобретение. Безусловно.

– Табе, – приветствовал их Шагата, подныривая под брезентовый полог, который отгораживал навес.

– Табе, – приветствовали его Кинг и Питер Марлоу.

Шагата очень нервничал. Чем больше он думал об этой сделке, тем меньше она ему нравилась. Слишком много денег, слишком велик риск. Он принюхивался, как собака в стойке.

– Я чую беду, – сказал он.

– Он говорит «Я чую беду».

– Скажите ему, Питер, чтобы он не тревожился. Я знаю, это опасно. Но меры приняты. Как там насчет Чен Сена?

– Я скажу тебе, – прошептал торопливо Шагата, – что боги были добры к тебе, ко мне и к нашему другу. Он лиса, этот друг, потому что несносная полиция выпустила его из тюрьмы. – Его лицо и одежда были мокрыми от пота. – У меня с собой деньги.

В животе у Кинга похолодело.

– Скажите ему, что нам лучше обойтись без болтовни и покончить с делом. Я сейчас принесу товар.

Кинг нашел Тимсена в темноте.

– Готов?

– Готов. – Тимсен по-птичьи свистнул в темноту. Ему тут же ответили.

– Давай быстрее, приятель. Я не могу долго гарантировать твою безопасность.

– Хорошо. – Кинг подождал, и из темноты вышел худой капрал-австралиец.

– Привет, приятель. Меня зовут Таунсенд. Билл Таунсенд.

– Пошли.

Кинг заторопился назад под навес, пока Тимсен караулил, а его австралийцы рассыпались вокруг, готовые организовать отход.

Внизу за углом тюрьмы нетерпеливо дожидался Грей, которому Дино только что шепнул, что пришел Шагата. Однако Грей знал, что предварительные переговоры займут некоторое время. Некоторое время, а потом он будет готов к броску.

Люди Смедли-Тейлора тоже были готовы, дожидаясь завершения сделки. Как только Грей начнет действовать, они тоже придут в движение.

Кинг был под пологом вместе с Таунсендом, который заметно нервничал.

– Покажи ему бриллиант, – приказал Кинг.

Таунсенд распахнул обтрепанную рубашку, вытащил шнурок, на конце шнурка было привязано кольцо с бриллиантом. Таунсенд дрожал, показывая его Шагате, который направил на камень луч своего фонарика. Шагата тщательно рассматривал камень – капельку ледяного света на конце веревки. Потом взял камень и поцарапал им стекло фонарика. Раздался скрип, и на стекле появилась царапина.

Шагата, обливающийся потом, кивнул.

– Очень хорошо. – Он обратился к Питеру Марлоу. – Это настоящий бриллиант, – сказал он, вынул штангенциркуль и тщательно обмерил камень. Потом снова кивнул. – Правильно, четыре карата.

Кинг дернул головой.

– Хорошо. Питер, идите и подождите вместе с Таунсендом.

Питер Марлоу встал, кивнул Таунсенду, и они вместе вышли из-под полога в темноту. Они чувствовали на себе взгляды. Сотни взглядов.

– Проклятье, – сморщился Таунсенд, – лучше бы у меня никогда не было этого камня. Клянусь, я умру от волнения. – Его дрожащие пальцы все время трогали бечевку и кольцо, в миллионный раз убеждаясь, что оно на месте. – Слава Богу, эта ночь последняя.

С нарастающим волнением Кинг следил, как Шагата открыл патронную сумку и выложил из нее пачку банкнот высотой три дюйма, потом расстегнул рубашку и вынул пачку высотой два дюйма и потом достал из боковых карманов еще пачки, пока на столе не оказалось две пачки банкнот, каждая высотой в шесть дюймов. Кинг кинулся пересчитывать деньги, а Шагата быстро и нервно поклонился и ушел. Он вылез из-под полога, и когда оказался на тропинке, почувствовал себя в безопасности. Он поправил винтовку, зашагал через лагерь и чуть было не сбил Грея, который торопился ему навстречу.