Ему все равно больше некуда было бежать, и наверху ждала неминуемая гибель, так что Айвен, надеясь на общую суматоху, решил попытаться спастись от когтей огромного ящера и полез вниз.

К его счастью, под ногу разъяренного драколича угодили и несколько преследовавших дворфа ползунов, и их кровь и останки, разлетевшиеся по всей пещере, послужили Айвену прекрасным прикрытием.

И еще больше ему повезло в том, что трещина не уходила вниз вертикально, а немного отклонялась в сторону, и это несколько смягчило удар, когда Айвен рухнул на камни и грязь, скопившуюся на дне. А дальше трещина расширялась, и он мог ползти глубже, и даже перевернуться вперед ногами, обутыми в крепкие сапоги, и тормозить, упираясь каблуками в нижнюю стенку. Следующее падение оказалось наиболее болезненным — двадцать футов отвесно вниз в полной темноте, после чего он пробил потолок подземной пещеры, но и здесь ему сопутствовала удача, о которой так не любят рассуждать истинные герои.

Он упал в воду. Озерцо оказалось не слишком глубоким и не слишком чистым, но воды было достаточно, чтобы смягчить удар. Айвен еще наверху потерял свой рогатый шлем, но сохранил топор, остался жив и оказался в таком месте, где чудовищный драколич не сможет его достать.

Удача предоставила ему еще один шанс.

Но очень скоро Айвен Валуноплечий обнаружил, что на этом милости фортуны иссякли.

До конца дня он наугад шлепал по воде, не в силах отыскать ни выхода из этой пещеры, ни даже клочка сухого места. В грязной жиже, доходившей до середины бедра, он ощущал какое-то движение и понимал, что в этом подземном бассейне водится какая-то рыба или другие существа и можно попытаться поймать их, чтобы некоторое время продержаться.

Так или иначе, он убедился, что обречен рано или поздно умереть в полной темноте и одиночестве.

Что ж, так тому и быть.

А потом появился иллитид, попытавшийся что-то нашептывать ему и вернуть контроль над его телом.

Айвен воздвиг перед незваным пришельцем стену ярости и откровенного дворфского упрямства, чтобы не дать иллитиду ни малейшего шанса. Он был уверен, что сможет бесконечно долго сопротивляться вторжению и больше не уступит контроля над своим разумом.

— Пошел прочь, глупое создание, — произнес Айвен, сосредоточиваясь на каждом слове. — Что тебе надо от меня, когда отсюда нет выхода?

Довод казался ему вполне логичным. Но какую же цель преследовал иллитид?

Тем не менее, существо продолжало стучаться в его сознание, требуя контроля.

— Ты что, собираешься заставить меня летать, дурень? — крикнул дворф в темноту. — Хочешь, чтобы я поднялся к твоему мертвому дракону и твоим любимым темным бестиям?

Он ощутил гнев и легкое содрогание и понял, что на какое-то мгновение нарушил концентрацию пожирателя разума.

И тогда Айвен чуть-чуть ослабил свою защиту.

И сразу же отчетливо ощутил, как настойчиво требует это существо контроля над его сознанием и телом. От нахлынувшего отвращения у дворфа едва не подогнулись колени. Но он быстро оправился и еще немного опустил барьер.

Вскоре он уже пробирался к северному краю обширной пещеры. Он едва мог различить сваленные у той стены булыжники. Но он подчинился настоянию Яраскрика, который, по мнению дворфа, мог лучше рассмотреть окружавшую его местность, и поднялся на груду камней. Отбросив в сторону верхний булыжник, он ощутил едва уловимое движение воздуха, а как только глаза привыкли к еще более плотной темноте, понял, что за каменной насыпью открывается широкий туннель.

«С тебя хватит!» — забилась в его голове мысль, и Айвен Валуноплечий начал борьбу за жизнь. Он снова выставил против настойчивых попыток чужого разума всю силу ярости и упрямства, на какую только был способен. Он думал о брате, о своем клане, о короле Бреноре, о Кэддерли, Данике и их детях, обо всем, что напоминало ему о его личности, что придавало смысл его жизни и силу рукам.

Он отвергал Яраскрика. Он орал на него во весь голос и отгонял каждой своей мыслью. Он вел физическую борьбу, отбрасывая камни и расширяя проход в туннель, игнорируя удары падавших булыжников. И вел борьбу мысленную, заставляя упрямое существо убраться из его сознания.

Из его сознания!

Айвен пришел в такую ярость, что разбил в кровь пальцы, но не ощутил боли. Гнев подкреплял его силы, и дворф поднимал камни в половину своего веса и швырял назад, так что они с плеском падали в грязный бассейн. Он не обращал внимания на синяки и ссадины, на спазмы в мышцах. Он позволил ярости полностью овладеть его сознанием и поддерживать барьер, преграждавший путь ненасытному иллитиду.

Отверстие стало уже достаточно широким, чтобы можно было проползти, — настолько широким, что пройти могли одновременно уже два Айвена, — но дворф продолжал расшвыривать камни разбитыми руками, поддерживая ярость ощущением боли.

Он и представления не имел, сколько прошло времени — несколько мгновений или десятки часов. В конце концов, Айвен Валуноплечий протиснулся в отверстие и выкатился в туннель. Он упал лицом в грязь и долго лежал так, пока не восстановил дыхание.

Несмотря на боль, бородатое лицо дворфа дрогнуло от слабой улыбки. Теперь он наверняка знал, что остался совсем один.

Существо со щупальцами вокруг рта было окончательно изгнано.

Потом он заснул прямо в грязи, среди камней, даже во сне готовый отразить любое вторжение и надеясь, что поблизости нет никаких хищников из Подземья, которые могли бы его сожрать.

Рорик припал к полу, едва избежав когтей огромной черной летучей мыши.

— Дядя Пайкел! — закричал он в надежде, что друид что-нибудь придумает.

Пайкел в отчаянии потряс в воздухе сжатым кулаком и затопал ногами. У него ничего не осталось, никаких средств. Магия исчезла, пропала даже его природная способность общаться с животными. Еще несколько дней назад он уговорил корни растений укрепить баррикаду из камней. Но, похоже, и это оказалось лишь временной мерой, поскольку преследователи появились с той стороны. Дворф понимал, что не в состоянии достичь того уровня волшебства и, возможно, навсегда лишился своих способностей, а потому был вне себя от отчаяния в этой темной пещере в глубине гор Снежные Хлопья.

— О-о-ох! — простонал он и еще сильнее топнул обутой в сандалию ногой.

Но стон сменился рычанием, когда он увидел, что летучая мышь, от которой только что увернулся Рорик, изменила курс и несется прямо на него.

Пайкел обратил свой гнев на крылатую тварь. Конечно, это было бессмысленно, но теперь ничто уже не имело смысла. И потому он во всем обвинил летучую мышь. Именно эту тварь. Только эту. Из-за нее он лишился своей магии, и это она отвратила от него бога.

Пайкел нагнулся и подхватил свою дубинку. Она больше не была волшебным посохом, а просто крепкой и увесистой дубинкой, и летучая мышь скоро в этом убедилась.

Черное кожистое крыло взметнулось над головой Пайкела, а дворф подпрыгнул и развернулся, нанеся самый мощный удар здоровой рукой, какого не сумел бы нанести, даже если бы действовал обеими руками. Крепкое дерево треснуло о череп твари и раскололо кость.

Темнокрыл рухнул, словно на него с высоты упал огромный валун, и дворф, сцепившись с огромной летучей мышью, покатился по земле.

Пайкел отчаянно бил ногами и головой. Он кусался и тыкал в бестию обрубком руки, а второй рукой неустанно продолжал колотить дубинкой, ломая чудовищу все кости.

Неподалеку раздался крик мужчины, которому темнокрыл впился в плечи острыми когтями, но Пайкел его не слышал. Еще несколько людей испуганно вскрикнули, а женщина пронзительно завизжала, когда гигантское чудовище с жертвой в лапах устремилось к стене и со всего размаху швырнуло человека на острые скалы, где у бедняги с ужасным треском переломались все кости.

Пайкел ничего не слышал. Он все с той же яростью размахивал дубинкой и бил ногами, хотя напавшая на него летучая мышь уже была мертва.

— Вставай, дядя Пайкел! — окликнула его Ханалейса, пробегая мимо.