— И эту проблему ты должен решить для Профессора? — вспыхнула Берри. — А он платит достаточный взнос в агентство «Герральд»?

— Да. Можно сказать и так. Одежда, которую мы оба носим, еда и вино, которыми мы наслаждаемся, отель… где мы проводим вместе ночи… твоя жизнь и твоя свобода. Это, вне всякого сомнения, лучшая плата, которую агентство когда-либо получало.

— А, как по мне, худшая. Если такой, как он, заполучит это зеркало, и если все то, что ты рассказываешь, действительно правда… Господи, Мэтью, что же тогда может случиться со всем миром?

— Это не правда. Не может быть правдой. Сам Господь никогда не позволил бы чему-то подобному существовать.

— Может, сам Господь в таком случае и повредил зеркало рукой Киро и не дал демону выйти на свет. Тогда… сам Сатана мог заставить Киро починить его и покончить с собой, чтобы больше некому было его уничтожать…

— И кто из нас теперь звучит, как безумец? — тихо спросил Мэтью, однако идея о человеке, оказавшемся меж двух великих сил в вечной войне, не казалась ему лишенной смысла, учитывая его собственный опыт. — Я убежден, что, если зеркало действительно существует и его можно найти, оно окажется не более чем предметом мебели. Да, в его изготовлении помогал человек, считавший себя своего рода колдуном. Да, в это даже верил не только он. Но, в конце концов, это всего лишь зеркало, не более того. Если оно, опять же, еще существует.

— Где-нибудь в Италии? А откуда тебе знать, что оно там? Почему не где-то еще?

— Никаких гарантий нет. Но мне известно кое-что, что не известно Профессору: я знаю, с чего начать. Я сказал ему, что мы плывем в Венецию, но больше ничего.

— Почему именно Венеция?

— Потому что, — сказал Мэтью, — во время нашего разговора с Розабеллой она поведала мне, что на похоронах Киро Бразио интересовался ее возрастом. Когда она сказала ему, что ей тринадцать, он заметил, что тринадцать лет — хороший возраст для вина, особенно для Амароне. Это навело меня на мысль, что Бразио может заниматься виноделием и наверняка сам является владельцем виноградника. Позже я узнал, что Амароне родом из провинции Верона региона Венето, недалеко от Венеции. Вот, почему это наша отправная точка.

— Значит, сначала вы собираетесь найти сына Киро? Вот, почему Профессор хотел получить информацию от Розабеллы?

— Именно. — Мэтью откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. Самая тяжелая часть рассказа наконец миновала. — Точнее, я сказал Профессору, что найду для него Бразио. Остальное, связанное с зеркалом, в мои обязанности не входит.

— Я бы хорошенько подумала над твоим последним утверждением, — возразила Берри. — Если ты думаешь, что он так легко отпустит тебя после того, как ты найдешь для него сына Киро или даже после того, как найдется зеркало, мне кажется, я знаю его лучше, чем ты. В конце концов ты добьешься успеха. Только я боюсь, что ты будешь о нем жалеть.

Ты права, — подумал Мэтью, но не произнес этого вслух. Некоторое время он сидел молча, слушая, как девушка с гитарой поет «Плач Клорис». Эта песня виделась ему очень подходящей ввиду того, как долго им с Берри предстояло прожить в разлуке. Если бы Берри решила пойти по пути Клорис, то от отчаяния ей следовало бы раскрыть свое сердце Эштону МакКеггерсу и пустить его в свою постель — это был самый неприятный из образов, приходивших Мэтью в голову.

Словно прочитав мысли Мэтью — а, возможно, просто увидев его посуровевшее лицо, — Берри спросила:

— И как долго ты собираешься искать этого человека? Год? Два? Пять? Он ведь может вообще ничего не знать об этом зеркале. Вероятно, он продал его старьевщику после похорон своего отца.

— Возможно все. Что касается сроков, я считаю, что поездка на виноградники Амароне в регионе Венето может дать довольно быстрые результаты.

— Может, — повторила Берри и покачала головой. — Тебе следовало попросить адвоката составить для тебя контракт.

— Единственный адвокат Фэлла, вероятно, настолько одурманен наркотиками, что думает, что живет в Шервудском лесу с компанией разбойников, — возразил Мэтью. — Нет, в качестве моего контракта выступает твоя жизнь. Мне этого достаточно.

— Но почему Хадсон не возвращается в Нью-Йорк?

— Я пытался убедить его, но он отказался. — Мэтью не знал, что еще может сказать.

Берри потянулась к его руке и сжала ее. Ее глаза были полны слез, готовых заструиться по щекам.

— Ты играешь с огнем, Мэтью, — сказала она. — И мне… мне чертовски страшно, но я знаю тебя. Я знаю, что когда ты даешь обещание, ты считаешь свои долгом его выполнить, даже когда ситуация становится совсем отчаянной. Если бы ты присоединился ко мне на борту корабля, в моей душе пели бы ангелы, а вместо того я должна отдать тебя дьяволам, потому что ты дал слово. — Теперь слезы полились из ее глаз, и, увидев их, девушка-гитаристка отвернулась, чтобы обратить свою песнь в менее накаленный участок зала. — Я люблю тебя, Мэтью, и мне нравится твое чувство долга. Но я должна сказать, что сейчас я ненавижу его больше, чем самый черный грех.

— Поверь, мне это и самому не нравится, — сказал он с самой нежной улыбкой, на которую был способен. Он наклонился вперед, чтобы поцеловать ее во влажную щеку. Более интимные поцелуи будут позже, когда не останется зрителей. — Давай закажем еще одну бутылку вина, что скажешь? — спросил он. — И у меня есть идея.

Он встал, подошел к девушке с гитарой и попросил спеть первый куплет песни «Лавандово-синий» у их столика.

Она приблизилась, когда Мэтью сел и, сыграв первые несколько аккордов, запела своим высоким мягким голосом:

— Прекрасно, — сказал Мэтью, обнимая Берри, которая, казалось, растворилась в нем. — Большое вам спасибо. — И он подкрепил свою благодарность хорошими чаевыми из денег Профессора Фэлла, которые наверняка были получены с чьей-то отсеченной головой.

Двигаясь в потоке людей, ведомые работниками с фонарями в этом городе доков и кораблей, Мэтью, Берри и наемные рабочие, толкающие тележки с багажом, добрались до «Леди Барбары». У самого корабля утренний хаос был в самом разгаре. Здесь раздавались приказы, а общий гул напоминал какое-то нелепое соревнование между участниками оркестра: скрипачами, барабанщиками и трубачами. Здесь же мельтешили цыгане, шуты и жонглеры, и каждый из них надеялся урвать свой лакомый кусочек из кармана проходящих. По пассажирскому трапу у самого носа корабля маршировала пожилая пара, державшаяся друг за друга так, словно боялась быть снесенной шумом и гамом причала. В то же время двух коров заталкивали по грузовому трапу ближе к корме. По одну сторону причала визжала в клетке свинья, а по другую хлопали крыльями и кудахтали куры. Проще говоря, здесь царило настоящее безумие.

— Пошевеливайтесь, увальни! — крикнула широкоплечая гора мышц с каштановой бородой в коричневом пальто с медными пуговицами и в шерстяной шапке. Мужчина обратил внимание на рабочих, толкающих багаж Берри, и в свете корабельных фонарей показался дьявольски зловещим. — Эй, вы! А ну тащите этот мусор на борт! Живо! — Завидев Мэтью и Берри он вдруг мило улыбнулся, снял шапку, обнажив безволосый череп, и громко крикнул: — Не обращайте внимания на мои выкрики, для меня это все мусор. Мисс, вы та самая леди, которая занимает нашу особую каюту?

— Я не знаю, я…

— Да, это она, — сказал Мэтью. Ему самому пришлось кричать почти до хрипа, чтобы прорваться через общий гомон.