Она прекрасна, — подумал ДеКей. У нее были длинные светло-каштановые волосы, ниспадающие на плечи, глаза на тон или два светлее, высокие скулы, твердый подбородок и плавный изгиб носа. На ней была соломенная шляпка, слегка сдвинутая набок, к полям которой была прикреплена голубая лента, а платье было темно-синего цвета с белой оборкой у горла и спереди.

Затем ДеКей заметил, что рядом с женщиной стоит хорошо одетая маленькая девочка с каштановыми волосами лет десяти и глядит на него снизу вверх. Не задумываясь о языковой разнице, ДеКей сказал ребенку с широко раскрытыми глазами:

— Привет. Как тебя зовут?

Девочка посмотрела на женщину, которая вежливо кивнула ДеКею и пошла дальше, держа ребенка за юбку. Они завернули за угол и скрылись из виду.

ДеКей потратил мгновение, чтобы взять себя в руки. Для него это была очень красивая женщина. Он предположил, что ей около тридцати. Прошли те времена, когда он мог рассчитывать на женское внимание. То, что он вовлекал в проституцию девушек, ненамного старше маленькой незнакомой девочки, что встретилась ему сейчас, навсегда лишило его надежд иметь нормальную семью. Да и надеялся ли он когда-нибудь обзавестись семьей? Если только очень давно.

Он вдохнул воздух, который, как ни странно, слабо отдавал тушеными яблоками. Аромат пробудил еще одно воспоминание, но он отбросил его прочь, потому что в нем было слишком много боли.

Расправив плечи, он направился дальше, из света в тень, сквозь свет и снова в тень.

Пока ДеКей шел по улицам, кардинал Блэк в своей освещенной лампами комнате на верхнем этаже дворца сидел на койке и смотрел в угол.

Они не верят в тебя, — сказал он мысленно, потому что слова были не нужны.

В углу он заметил фигуру, закутанную в длинный темно-фиолетовый плащ в пол с большим капюшоном. Лица не было видно — его никогда не было видно, — но руки, сложенные вместе, были бледно-белыми, почти прозрачными, с такими же длинными пальцами и острыми ногтями, как у единственного человека в комнате.

Доминус заговорил голосом, который Блэк слышал в своем сознании. Голосом, иногда похожим на мягкий мужской, иногда на женский, а иногда на оба сразу. Голосом, который ласкал и успокаивал.

Он сказал:

— Они поверят.

За завтраком из пшеничного печенья с медом Мэтью узнал от вялого Тэллоу, что ДеКей с первыми лучами солнца отправился в море на лодке вместе с Фалькенбергом, Страудом, Брэндом и Фрателло, чтобы проверить экипаж, который охранял «Немезиду» ночью. Поэтому с намерением Мэтью расспросить о татуировке Фрателло пришлось повременить и неспешно насладиться угощеньем.

Тэллоу также рассказал, что видел, как Хадсон целеустремленно спускается к гавани около шести часов поутру. Похоже, он стремился занять место в рыбацкой лодке и преуспел, так как сейчас на часах было уже полвосьмого, а Великого нигде не было видно. Это означало, что с бритьем и ванной Мэтью также придется повременить, так как без Хадсона он вряд ли найдет нужное заведение.

Разум решателя проблем погрузился в новую загадку: чем заняться на острове с почти тропическим климатом, где некуда спешить и никто не знает английский язык? Прошлой ночью, удалившись в свою довольно уютную комнату, где стояла простая койка с набитым соломой матрасом, Мэтью вернулся к изучению классических шахматных партий по книгам, которые взял с собой. Он надеялся, что чтение поможет ему прочистить голову и погрузиться в сон. Однако книги так сильно увлекли его, что он почти не спал и встретил новый день с полным непониманием, чем же ему заняться. Он знал, что, по сути, может делать все, что ему заблагорассудится, и таких дней — а, возможно, даже недель или месяцев, — будет еще очень много. Мэтью понимал, что должен найти себе какое-то занятие, которое поможет ему справиться с мучительным ожиданием. Только он понятия не имел, какое.

Он рассудил, что поначалу было бы неплохо просто прогуляться по городу и научиться ориентироваться в нем, поэтому, покончив с завтраком, он покинул дворец. Утро было ясным и безоблачным, небо голубело над головой, в синих морских водах играли солнечные блики. Вдалеке под утесами виднелись хаотично разбросанные по воде рыбацкие лодки.

Мэтью пересек двор и зашагал вниз по склону холма, думая свернуть на первую попавшуюся улицу, которая привлечет его внимание.

Город уже проснулся и радовал глаз своим идиллическим видом: яркие навесы и красочные одежды туземцев пестрели тут и там. Островитяне занимались своими делами, никуда не спеша.

Неторопливость, — подумал Мэтью, — это, пожалуй, лучшее слово, чтобы описать местный уклад. И действительно, все, что делали островитяне, было очень размеренно. Даже повозки, запряженные лошадьми, двигались по улицам очень медленно. В Нью-Йорке такой темп назвали бы мечтой лентяя.

Мэтью замечал группки островитян, которые переговаривались друг с другом. Некоторые из них кидали быстрые взгляды в его сторону, но тут же возвращались к своим делам, оставаясь приятной частью пейзажа.

На ближайшем перекрестке Мэтью решил повернуть направо и, пройдя чуть дальше по извилистой дороге, обнаружил открытый рынок, где две женщины с детьми обменивали маленькие корзинки с фруктами и овощами на такие товары, как подковы, гвозди, деревянные колышки, керамические кувшины, свечи, связки хвороста для очага, мешки с зерном и тому подобное. Похоже, местное производство, несмотря на неспешный темп, было довольно разнообразным. Мэтью подумал, что экономика Голгофы с ее бартерной системной и впрямь была полностью самодостаточной, обеспечивая всем жителям примерно одинаковый уровень жизни. Здесь никогда не будет ни слишком богатых, ни нищих людей. Хорошо это или плохо? Мэтью не мог дать однозначного ответа на этот вопрос, он лишь понимал, что экономически это место разительно отличается от Лондона или Нью-Йорка.

Он завороженно наблюдал за тем, как разворачивается островная торговля, когда кто-то вдруг дернул его за правый рукав рубашки. Мэтью оглянулся и увидел молодую девушку лет четырнадцати, улыбавшуюся ему и протягивающую соломенную шляпу. Видимо, она предлагала ему надеть ее, так как большинство островитян носили такие головные уборы, чтобы защититься от солнца. Поскольку Мэтью было нечего предложить взамен, он лишь улыбнулся и покачал головой. Однако девушка все равно вложила шляпу ему в руку и пожала плечами, словно говоря, что он может заплатить позже, когда у него появится что-то ценное. Когда он принял подарок, девушка сделала небольшой реверанс, хихикнула и убежала.

Мэтью подумал, что пока он увлеченно наблюдал за тем, как разворачивается местная торговля, кто-то другой с интересом наблюдал за ним самим и решил сделать доброе дело для новоприбывшего на остров. Он надел шляпу, которая оказалась ему немного велика, однако ее широкие поля, защищавшие от солнечных лучей, он оценил по достоинству. Безусловно, эта деталь должна была стать частью его гардероба на Голгофе.

Еще немного понаблюдав за торговлей, Мэтью, впечатленный не только организацией местного рынка, но и царившей здесь атмосферой взаимопомощи, решил отправиться дальше и продолжить свои исследования.

Достопримечательности помогали изучать это место и познавать его тонкие детали.

Несколько раз Мэтью улавливал аромат горящих листьев и замечал, как мужчины и женщины курят маленькие глиняные трубки, в которых, разумеется, использовался местный табак. Идя дальше по дороге, он наткнулся на мастерскую, где чинили колеса для телег, и на лавку, где торговали специями — вокруг нее воздух наполнялся ароматами лимона, апельсина и другими экзотическими запахами, которые Мэтью не мог определить. По пути ему встречались плетельщики корзин, бондари, изготавливающие бочки, сапожные мастерские и лавки стеклодувов. В какой-то момент Мэтью вышел на небольшую площадь, где пожилая женщина учила четверых детей играть на деревянных флейтах, звук которых запомнился Мэтью с пиршества.