Примерно в середине галереи Мак бросил взгляд направо, на пустое стойло. Оно было чистым, над дверью висела медная табличка с надписью «Янгер», а прямо над ней красовалась перевернутая подкова, означавшая удачу.

Янгер. Великолепная лошадь соболиного окраса. Любимчик матери Мака и конь с определенным чувством юмора. Частенько, когда Янгер бывал на пастбище, а десятилетний Мак резвился там, Янгер держался прямо позади него, шел по его стопам. Сначала это пугало мальчика до смерти, но потом он понял, что лошадь тоже резвится. Однажды холодным ноябрьским днем Янгер схватил зубами отороченный овечьей шерстью воротник теплого жакета Мака и медленно, очень медленно опускал голову, пока мальчик не оказался на коленях. Затем, выпустив воротник, конь с заливистым ржанием ускакал прочь, как самый большой проказник в мире. К шуткам Янгера добавлялось то, что он выигрывал скачки в Хересфорде и Кенингтоне в одном сезоне, а в следующем — когда ему стукнуло уже тринадцать лет — выиграл четыре из восьми гонок и занял второе место еще в двух. Но после того, как Эстель ДеКей скончалась от отравления крови, когда Маку было двенадцать (доктора сделали все возможное, привлекался даже специалист, чье использование пиявок для выведения ядов показывало удивительные результаты на других пациентах), Янгер растерял все свое чувство юмора, как и желание соревноваться. Со временем его оставили в покое, выводя только на пастбище, и в возрасте двадцати лет лошадь тихо скончалась прямо на улице.

Рубен, который был убит горем после смерти своей жены, приложил все силы, чтобы остаться хорошим отцом для мальчика. В память о жене и шестнадцати годах брака он оставил стойло Янгера в конюшне пустым.

Мак добрался до стойла Немезиды и, заглянув внутрь, обнаружил, что лошадь стоит задом к двери, а головой к углу.

— Доброго тебе утра, — сказал Мак.

Уши лошади встали торчком, а кожа вдоль позвоночника задрожала, однако Немезида больше никак не отреагировал.

— Я принес тебе кое-что. — Мак постучал яблоком по верхней части двери, которая была ему чуть выше носа.

И снова реакции не последовало.

— Знаешь, тебе нужно поесть. Я заплатил шиллинг не для того, чтобы смотреть, как ты превращаешься в ходячий…

Скелет, — хотел сказать он, но Немезида резко развернулся к нему. Голова животного с оскаленными зубами приблизилась к его лицу так быстро, что он едва успел отскочить назад. Отшатываясь, он потерял равновесие. Звук сомкнувшихся зубов Немезиды напоминал треск ломающейся метлы. Мак упал на спину, дыхание со свистом вырвалось из его легких. Животное тем временем так же быстро убрало голову из-за двери и отступило, но Мак успел мельком увидеть глаз, в котором блеснул красный огонек чистой ненависти.

Он встал и отряхнулся. Осмотрев галерею, он заметил, что Храбрый Воин и Песнь Ветра наблюдают за происходящим с большим интересом. Мак подобрал яблоко, которое уронил, расправил плечи и решил сделать еще одну попытку. Он снова приблизился к стойлу, на этот раз с большей осторожностью. Немезида оставался неподвижным, как резная статуя, и смотрел в угол.

— В чем твоя проблема? — спросил Мак, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. Он еще раз постучал яблоком по двери, чтобы привлечь внимание лошади, но лошадь не отреагировала. С таким же успехом Мак мог постукивать яблоком по стойлу Янгера. — Посмотри на меня, — сказал он с чуть большей силой. Это также ни к чему не привело. — Так, — протянул он после минуты бесплодного ожидания, — значит ты решил упрямиться, да? Что ж, скоро ты увидишь, что я так легко не сдаюсь. Я клянусь, что здесь с тобой будут хорошо обращаться, но тебе нужно будет проявить хотя бы небольшую готовность…

Сотрудничать, — хотел закончить он, когда Немезида подошел ближе к углу и прижался к нему мордой.

На этом первый разговор закончился. Мак откусил яблоко и бросил его в сено рядом с Немезидой, который не проявил никакого интереса к тому, что другие лошади сочли бы удивительным лакомством.

Вечером за ужином Мак объявил отцу о своем намерении взять гнедую кобылу Мелоди — одну из рабочих лошадей, а не скаковую, — и отправиться на следующее утро в поместье Бертрама Роби, расположенное к северо-востоку от Лондона. Это была однодневная поездка длиной в сорок две мили.

— Я хочу узнать побольше об этой лошади, — объяснил он. — Если мы не сможем заставить его есть, он скоро издохнет.

В тот же вечер он собрал вещи, парировав добродушный выпад Рубена в адрес желания сына не потерять ни единого шиллинга, вложенного в дело, и с первыми лучами солнца отправился в путь.

Роби был известным и очень уважаемым заводчиком, владельцем нескольких скаковых лошадей. Его поместье, расположенное за городом Челмсфорд предстало перед Маком в лучах послеполуденного солнца. Поместье было аккуратным изумрудным раем, поросшим молодой весенней травой, с холмистым пастбищем, на котором играли несколько лошадей. Белый особняк с зеленой отделкой, возвышался на холме, окруженный декоративным кустарником и деревьями.

Мак спросил у дворецкого, может ли переговорить с хозяином дома, и его препроводили в роскошный кабинет Роби, уставленный книгами в кожаных переплетах, блестящими кубками и наградами, которые его лошади завоевывали на протяжении многих лет. Сам Роби — подтянутый джентльмен среднего роста, пятидесяти с небольшим лет, с седыми волосами, собранными в низкий хвост, и седой козлиной бородкой, оканчивающейся острым навощенным кончиком, — встал из-за стола и жестом пригласил молодого человека войти.

— Визит от Маккавея ДеКея! — воскликнул Роби, пожимая Маку руку. — Это большая честь для меня. О, вы, кажется, хотите вернуть шиллинг с вашей недавней покупки?

— Нет, сэр, ничего подобного. Я всего лишь надеялся получить некоторую информацию.

Роби предложил Маку сесть в одно из двух кресел из воловьей кожи перед его столом и попросил слугу принести бутылку бренди и пару бокалов.

— Приношу извинения за то, что не отправил посыльного заранее, чтобы договориться о встрече, — сказал Мак, когда Роби снова устроился в своем кресле. — Но, как вы уже, наверное, догадываетесь, дело срочное.

— Конечно. Вы ведь купили лошадь, настроенную на самоубийство.

— Сэр?

— Он убивает себя постепенно. О, у него бывают периоды, когда он ест, как и любая нормальная лошадь, но потом снова начинает упрямиться. Это продолжалось с ним весь год. Мне не хотелось выставлять его на аукцион, но у меня действительно не было выбора. Он нанес несколько травм людям и плохо действовал на других животных. Этого я не мог стерпеть, несмотря на все его заслуги. Я также должен сказать, что на моей территории ни одна лошадь никогда не умирала, и я намереваюсь поддерживать этот стандарт. Поэтому аукцион… один шиллинг… и вот вы здесь. Ах! А вот и наш бренди! Бенсон, пожалуйста, налейте нам по бокалу и оставьте бутылку на столе. А теперь скажите мне, Мак, как поживает Рубен и каким представляется будущий сезон для «ДеКей Энтерпрайз»?

Они провели некоторое время, обсуждая предстоящий сезон и скачки в целом. Не зря они были известны как «спорт королей», потому что, пусть люди, чьи лошади участвовали в скачках, и не были королями, суммы они в них вкладывали поистине королевские. Соревнования проводились на частных трассах, принадлежащий богатым спонсорам, которые получали процент от выигрышей. Скачки использовались не только как вид самого богатого развлечения, но и как средство подтверждения своего статуса — элиты из элиты, лучших из лучших.

Мак и Роби говорили об отличных лошадях, которых они видели в действии. Взгляды Роби были намного шире за счет его преклонных лет, но он, как и Мак, легонько посмеивался над тем, как Данстон Дули перепрыгнул через ограждение в Парментере, сбросил своего жокея и устроил всем веселую погоню по окрестным лесам; или над тем, как Сладкий Апрель в поместье лорда Ринггольда решил пожать хвост и броситься в противоположном направлении от других лошадей, в результате чего Ринггольд вырвал на себе остатки волос.