На крики Карла, не отстававшего от кабана, все съехались на этой поляне.

Наступил самый увлекательный момент охоты. Зверь, видимо, решил оказать отчаянное сопротивление. Гончие, разгоряченные трехчасовой гоньбой, подстрекаемые криками и руганью короля, с остервенением накинулись на зверя.

Охотники расположились широким кругом – впереди всех король, за ним вооруженный аркебузой герцог Алансонский и Генрих с простым охотничьим ножом.

Герцог Алансонский отстегнул аркебузу от седельного крючка и зажег фитиль. Генрих то вынимал, то вкладывал в ножны свой охотничий нож.

Герцог де Гиз, довольно презрительно относившийся к охотничьим потехам, стоял со своими дворянами в стороне.

Съехавшиеся дамы тоже образовывали отдельную группу, подобную группе герцога де Гиза.

Все, в ком жил охотник, в тревожном ожидании не спускали глаз с кабана. Поодаль стоял доезжачий, напрягшись всем телом, чтобы сдержать двух одетых в панцири молосских догов короля, которые выли и рвались так, что, казалось, вот-вот разорвут свои цепи, – до того не терпелось им броситься на кабана.

Кабан, защищаясь, делал чудеса. Штук сорок гончих с визгом нахлынули на нею разом, точно накрыв его пестрым ковром, и норовили впиться в морщинистую шкуру, покрытую ставшей дыбом щетиной, но зверь каждым ударом своего клыка подбрасывал на десять футов вверх какую-нибудь собаку, которая падала с распоротым животом и, волоча за собой внутренности, снова бросалась в свалку, а тем временем Карл, всклокоченный, с горящими глазами, пригнувшись к шее лошади, яростно трубил «улюлю».

Не прошло и десяти минут, как двадцать собак вышли из строя.

– Догов! – крикнул король. – Догов!..

Доезжачий спустил с цепи двух молосских догов; доги ринулись в свалку. Расталкивая и опрокидывая всех и вся, они в своих панцирях мгновенно проложили себе путь, и каждый впился в кабанье ухо. Кабан, почувствовав на себе догов, щелкнул клыками от ярости и боли.

– Браво, Зубастый! Браво, Смельчак! – кричал Карл IX. – Смелей, собачки! Рогатину! Рогатину!

– Не хотите ли взять мою аркебузу? – спросил герцог Алансонский.

– Нет, нет, – крикнул король. – Ведь не чувствуешь, как входит пуля, – никакого удовольствия, а рогатину чувствуешь. Рогатину! Рогатину!

Королю подали охотничью рогатину с закаленным железным ножом.

– Брат, осторожнее! – крикнула Маргарита.

– У-лю-лю! У-лю-лю! – закричала герцогиня Неверская – Не промахнитесь, государь! Пырните хорошенько этого нечестивца!

– Будьте покойны, герцогиня! – ответил Карл. Взяв рогатину наперевес, он устремился на кабана, кабан же, которого держали два дога, не мог увернуться от удара. Но, увидав сверкающую рогатину, зверь сделал движение в сторону, и рогатина попала ему не в грудь, а скользнула по лопатке, ударилась о камень, к которому прислонился задом зверь, и затупилась.

– Тысяча чертей! Промазал! – крикнул король. – Рогатину! Рогатину!

Осадив коня, как это делали рыцари на ристалище, он отшвырнул уже негодную рогатину.

Один из охотников хотел было подать ему другую.

Но в это самое мгновение кабан, как бы предвидя грозившую ему беду, рванулся, вырвал из зубов молосских догов свои растерзанные уши и с налившимися кровью глазами, ощетинившийся, страшный, шумно выпуская воздух, как кузнечный мех, опустил голову и бросился на лошадь короля.

Карл был охотник очень опытный, и он предвидел возможность нападения: он поднял коня на дыбы, но не рассчитал силы и слишком туго натянул поводья; конь от чересчур затянутых удил, а может быть, и от испуга, запрокинулся. У всех зрителей вырвался крик ужаса; конь упал и придавил королю ногу.

– Государь! Отдайте повод! – крикнул Генрих. Король бросил поводья, левой рукой ухватился за седло, а правой старался вытащить охотничий нож, однако нож, придавленный тяжестью короля, не желал вылезать из ножен.

– Кабан! Кабан! – кричал король. – Ко мне, Алан-сон! Ко мне!

Между тем конь, предоставленный сам себе, словно поняв, что хозяин в опасности, напряг мускулы и уже поднялся на три ноги, но тут Генрих увидел, как герцог Франсуа, услыхав призыв своего брата, страшно побледнел и приложил аркебузу к плечу, но пуля ударила не в кабана, который был в двух шагах от короля, а раздробила колено коню, и он ткнулся мордой в землю. В ту же минуту кабан одним ударом клыка распорол сапог Карла.

– О-о! – побелевшими губами прошептал герцог Алансонский. – Видно, королем французским будет герцог Анжуйский, а королем польским – я.

В самом деле, кабан уже добрался до ляжки Карла, как вдруг король почувствовал, что кто-то поднял его руку, затем у него перед глазами сверкнул клинок и вонзился под лопатку зверю, и чья-то рука в железной перчатке оттолкнула кабанье рыло, уже проникшее под платье короля.

Карл, успевший высвободить ногу, пока поднимался его конь, с трудом встал и, увидев, что он весь в крови, побледнел как мертвец.

– Государь! – все еще стоя на коленях и придерживая пораженного в сердце кабана, сказал Генрих. – Это пустяки! Вы не ранены, ваше величество, – я отвел клык.

Он встал, оставив нож в туше зверя, и кабан упал, истекая кровью, хлынувшей не из раны, а из горла.

Карл IX, стоя посреди задыхавшейся от волнения толпы, ошеломленный криками ужаса, способными поколебать мужество в самом отважном человеке, готов был упасть тут же, рядом с издыхавшим кабаном. Но он тут же взял себя в руки и, повернувшись к Генриху Наваррскому, пожал ему руку и посмотрел на него глазами, в которых блеснуло искреннее чувство, вспыхнувшее в сердце короля впервые за все двадцать четыре года его жизни.

– Спасибо, Анрио! – сказал он.

– Бедный брат! – подойдя к Карлу, воскликнул герцог Алансонский.

– А-а! Это ты, Алансон! – сказал король. – Ну, знаменитый стрелок, где твоя пуля?

– Наверное, расплющилась о шкуру кабана, – отвечал герцог.

– Ах, Боже мой! – воскликнул Генрих, прекрасно разыгрывая изумление. – Видите ли, Франсуа, ваша пуля раздробила ногу коню его величества. Как странно!

– Гм! Это правда? – спросил король.

– Очень может быть, – уныло ответил герцог, – ведь у меня так сильно дрожали руки!

– Как бы то ни было, для такого искусного стрелка, Франсуа, выстрел небывалый! – нахмурив брови, сказал Карл. – Еще раз спасибо, Анрио! Господа, – продолжал он, обращаясь ко всем присутствовавшим, – мы возвращаемся в Париж, с меня довольно.

Маргарита подъехала поздравить Генриха.

– Да, да. Марго, – сказал Карл, – похвали его от чистого сердца! Если бы не он, французского короля звали бы теперь Генрих Третий.

– Увы, сударыня, – сказал ей Беарнец, – герцог Анжуйский и без того мой враг, а теперь возненавидит меня еще больше. Но как быть? Каждый делает, что может, – спросите хоть герцога Алансонского.

Он нагнулся, вытащил из туши кабана охотничий нож и раза три всадил его в землю, чтобы счистить кровь.

Спасая жизнь Карлу, Генрих сделал больше, чем спас жизнь человеку: он предотвратил смену государей в трех королевствах.

В самом деле: если бы Карл IX погиб, королем французским стал бы герцог Анжуйский, а королем польским, по всей вероятности, – герцог Алансонский. Что же касается Наварры, то, так как герцог Анжуйский был любовником принцессы Конде, наваррская корона, вероятно, заплатила бы мужу за покладистость жены.

Таким образом, из всей этой великой перетасовки не могло выйти ничего хорошего для Генриха Наваррского. Он получал другого господина – только и всего. Но вместо Карла IX, относившегося к нему сносно, Генрих представлял себе на французском престоле герцога Анжуйского, умом и сердцем двойника своей матери Екатерины, который поклялся уничтожить Генриха и который сдержал бы свою клятву.

В то мгновение, когда кабан набросился на Карла IX, все эти мысли разом мелькнули в голове Генриха, и мы видели последствия быстрого, как молния, вывода, который он сделал: вывода, что жизнь Карла IX неотделима от его жизни.