– Ваше величество! – сказал он. – Пока наши придворные примеряют парадные костюмы, я решил сказать вам несколько слов о моих делах в надежде, что вы по-прежнему считаете их своими, не так ли?

– Конечно, государь! – отвечала Маргарита. – Ведь наши общие интересы остаются теми же?

– Вот поэтому-то мне и хотелось спросить вас, как вы расцениваете то обстоятельство, что герцог Алансонский последнее время подчеркнуто меня избегает, а третьего дня даже уехал в Сен-Жермен. Что это – желание бежать одному, коль скоро за ним почти не следят, или желание остаться здесь? Какого вы мнения? Признаюсь, оно будет иметь большой вес для утверждения моего собственного мнения.

– Ваше величество, вы имеете все основания беспокоиться по поводу молчания моего брата. Я думала об этом целый день и пришла к такому заключению: изменились обстоятельства, изменился и он.

– Другими словами, увидав, что король Карл заболел, а герцог Анжуйский стал польским королем, он рассудил за благо остаться в Париже и не спускать глаз с французской короны?

– Совершенно верно.

– Что ж, пусть остается здесь – этого-то мне и нужно, – отвечал Генрих. – Но это меняет весь наш план, так как теперь для моего бегства мне требуется гарантий втрое больше, чем если бы я бежал вместе с вашим братом, чье имя и участие в деле обеспечивали мою безопасность. Но что меня удивляет, так это молчание де Муи. Бездействовать – не в его обычае. Нет ли о нем каких-нибудь известий?

– У меня, государь? – с удивлением спросила Маргарита. – Откуда же?

– Э, черт возьми! Это же могло получиться совершенно естественно, душенька моя: чтобы доставить мне удовольствие, вы соблаговолили спасти жизнь малышу Ла Молю… Этот мальчик должен был уехать в Мант… Но если люди уезжают, то ведь они могут и вернуться…

– А-а! Вот где ключ к загадке, которую я тщетно пыталась разгадать! – ответила королева. – Я оставила у себя окно открытым, и, вернувшись в комнату, нашла на ковре записку.

– Вот видите! – сказал Генрих.

– Но сначала я ничего в ней не поняла и не придала ей никакого значения, – продолжала Маргарита. – Может быть, я не сообразила, и она пришла оттуда?

– Возможно, – ответил Генрих, – и я даже осмелюсь заметить, что это весьма вероятно. Нельзя ли мне прочитать эту записку?

– Конечно, можно, государь. – сказала Маргарита, подавая ему ту половинку, которую она спрятала в карман.

Король Наваррский взглянул на записку.

– А разве это почерк не Ла Моля? – спросил он.

– Не знаю, – отвечала Маргарита, – мне показалось, что это подделка.

– Все равно прочтем, – сказал Генрих и прочел: «Мне необходимо переговорить с королем Наваррским. Дело спешное. Жду». Ага! Вот как! – продолжал Генрих. – Видите, он ждет!

– Конечно, вижу, – сказала Маргарита. – Но чего же вы хотите?

– Ах ты, Господи! Хочу, чтобы он пришел сюда.

– Пришел сюда? – удивленно глядя на мужа своими красивыми глазами, воскликнула Маргарита. – Как вы можете говорить такие вещи, государь? Человек, которого король хотел убить… человек приговоренный, обреченный… И вы говорите, чтобы он пришел сюда? Да разве это возможно? Двери существуют не для тех, кому пришлось…

–..бежать через окно, вы хотите сказать?

– Вы совершенно верно закончили мою мысль.

– Превосходно! Но если человеку знаком путь в окно, пусть он и воспользуется этим путем, коль скоро он никоим образом не может войти в дверь. Ведь это же так просто!

– Вы думаете? – спросила Маргарита, краснея от радости при мысли, что она увидится с Ла Молем.

– Уверен.

– Но как же он сюда влезет? – спросила Маргарита.

– Неужели вы не сохранили веревочную лестницу, которую я вам прислал? Ай-ай-ай! Не узнаю вашей обычной дальновидности.

– Конечно, сохранила, государь, – отвечала Маргарита.

– Тогда все складывается как нельзя лучше! – сказал Генрих.

– Что прикажете, ваше величество? – спросила Маргарита.

– Да все проще простого, – сказал Генрих. – Привяжите лестницу к балкону и спустите на землю. Если это де Муи, как мне хочется думать… если это де Муи, то пусть наш достойный Друг влезет сюда, коли захочет лезть.

Не теряя хладнокровия, Генрих взял свечу, чтобы посветить Маргарите, пока она будет искать лестницу, но искать пришлось недолго – она оказалась в шкафу, стоявшем в пресловутом кабинете.

– Она самая, – сказал Генрих. – Теперь я попрошу вас, если только я не слишком злоупотребляю вашей любезностью, привязать лестницу к балкону.

– Почему я, а не вы, государь? – спросила Маргарита.

– Потому что лучшие заговорщики – наиболее осторожные. Вы сами понимаете, что появление мужчины может испугать нашего друга.

Маргарита улыбнулась и привязала лестницу.

– Так! – сказал Генрих, прячась в углу комнаты. – Будьте как можно более очаровательны; теперь покажите лестницу! Чудесно! Я уверен, что де Муи будет здесь.

В самом деле, минут через десять, как на крыльях, прилетел молодой человек и перелез через балконную решетку, но, видя, что королева не вышла к нему навстречу, остановился в нерешительности.

Вместо Маргариты появился Генрих.

– Ба! Да это не де Муи, это господин де Ла Моль! – приветливо сказал он. – Добрый вечер, господин де Ла Моль, входите, прошу вас!

Ла Моль был ошеломлен.

Если бы он не стоял твердо на балконе, а все еще висел на лестнице, он, уж верно, упал бы.

– Вы желали поговорить с королем Наваррским о делах, не терпящих отлагательства, – сказала Маргарита, – я послала за ним – он перед вами.

Генрих отошел закрыть балкон.

– Люблю, – шепнула Маргарита, порывисто сжав руку молодого человека.

– Итак, господин де Ла Моль, – сказал Генрих, подставляя Ла Молю стул, – что скажете?

– Скажу, государь, – отвечал Ла Моль, – что я расстался с де Муи у заставы. Ему хочется знать, заговорил ли Морвель и стало ли известным, что он был в спальне вашего величества.

– Пока нет, но это не замедлит; следовательно, нам надо поторопиться.

– Государь, де Муи того же мнения, и если герцог Алансонский готов уехать завтра вечером, то у Сен-Марсельских ворот его будут ждать пятьсот всадников; другие пятьсот будут ждать вас в Фонтенбло: оттуда вы поедете через Блуа, Ангулем и Бордо.

– Сударыня! – обратился Генрих к жене. – Я буду готов уехать завтра, а вы успеете?

Глаза Ла Моля с глубокой тоской посмотрели в глаза Маргариты.

– Я дала вам слово: куда бы вы ни ехали, я еду с вами, – отвечала королева, – но вы сами понимаете: необходимо, чтобы и герцог Алансонский уехал одновременно с нами. Средины тут быть не может: или он наш, или он нас предаст; если он начнет колебаться – мы останемся.

– Господин де Ла Моль! Ему известно что-нибудь об этом замысле? – спросил Генрих.

– Несколько дней тому назад он должен был получить письмо от господина де Муи.

– Вот как! Мне он ничего об этом не сказал, – заметил Генрих.

– Берегитесь, берегитесь его, государь! – воскликнула Маргарита.

– Будьте спокойны, я начеку. А как дать ответ де Муи?

– Не волнуйтесь, государь: завтра, видимо или невидимо, справа или слева от вашего величества, де Муи будет на приеме послов; надо только, чтобы королева ка кой-нибудь фразой в своей речи дала ему понять – согласны вы или нет, должен он ждать вас или бежать один. Если герцог Алансонский откажется, то де Муи потребуется только две недели, чтобы все перестроить от вашего имени.

– Честное слово, де Муи – драгоценный человек! – сказал Генрих. – Сударыня, можете ли вы вставить соответствующую фразу в вашу речь?

– Нет ничего легче, – ответила Маргарита.

– В таком случае, завтра я повидаюсь с герцогом Алансонским, и пусть де Муи будет на месте и постарается все понять с полуслова.

– Он будет, государь.

– В таком случае, господин де Ла Моль, – сказал Генрих, – передайте ему мой ответ. Вероятно, вас поблизости ждут лошадь и слуга?

– Ортон ждет меня на набережной.

– Идите к нему, граф… Э, нет, не в окно! Это хорошо только в крайнем случае. Вас могут увидеть, а так как никто не будет знать, что это вы ради меня, то вы бросите тень на королеву.