– Как же я давно здесь не была! – вздохнула Мэри, любуясь парящим над лесом замком.

Крепостной ров замка и зубчатые стены были данью прошлому, воинственному веку. А за ними царили мир и покой. Скученные башенки и бельведеры, возвышавшиеся на первый взгляд в хаотическом беспорядке, поражали своей внутренней гармонией и простотой.

А внутреннее убранство! Мэри только ахнула, оглядывая искусно выполненные створки лакированных дверей, резные панели на стенах, мраморные камины, отполированные до блеска полы...

Генрих наблюдал за восхищенной сестрой, и глаза его доброжелательно поблескивали. Он ходил за ней, уперев руки в бока, словно мальчик, игрушкам которого все завидуют, а он, добрый и великодушный, делится этими игрушками. На его широком берете сверкала бриллиантовая лилия, когда-то подаренная эрцгерцогом Мэри, но которую Генрих и не думал ей возвращать.

На другой день двор собирался отметить один из своих любимых празднеств – день Мая. И с утра молодежь отправилась в лес собирать Май – нежную свежую зелень, какой полагалось украсить в этот день все вокруг. Не обошлось и без шуток и ядовитых намеков в виде «постылого мая», когда у дверей леди, славящихся сварливостью, привязывали терновник, ленивым – черемуху, а легкомысленным – ветки вишни. Но в основном все дарили друг другу ландыши, и весь замок пропах их сладковатым, дурманящим запахом.

В парке, возле замка, установили увитый гирляндами зелени помост для королевы Мая, которой все безоговорочно избрали Мэри Тюдор, увенчав её венком из живых цветов. А возле украшенного лентами и зеленью Майского шеста устроили соревнования и танцы, и стекшиеся со всей округи простолюдины с восторгом взирали на традиционные пляски в костюмах Робин Гуда, где сам король изображал благородного разбойника, Бесси Блаунт – леди Марианну, а Чарльз Брэндон был просто великолепен в роли шерифа.

Пир устроили прямо на лужайке в лесу, где установили навес для придворных и дам. На столах возвышались горы булок, круги золотистого сыра, корзины со всякой снедью, зелень, огромные мясные пироги. Кравчие разносили легкое белое вино и красное бордосское, заправленное фисташками, корицею и гвоздикою. На траве расстелили ковры и шелковые подушки, дамы располагались на них в непринужденных позах, расправив вокруг разноцветные юбки, напоминавшие лепестки цветов; мужчины и сам король, сняв камзолы и закатав рукава рубашек, играли в шары и кегли, весело перекликаясь с наблюдавшими за ними леди. Некоторые парочки уединились, или бегали и ловили друг друга меж кустов цветущих роз, более старшие и солидные вели беседы, покачиваясь на подвешенных к ветвям цветущих каштанов скамеечках, или сидели на складных стульях, играя в шашки или шахматы.

Мэри, воспользовавшись передышкой, увлекла Брэндона в сторону:

– Чарльз, я хочу покататься на лодке. На озере уже покачивалась не одна лодка, и Брэндон не счел в этом ничего предосудительного, к тому же ему самому так хотелось побыть с ней. Но когда он несколькими сильными гребками вывел лодку на середину озера, Мэри устроила ему подлинный допрос. Почему он уделяет столько внимания этой Бесси Блаунт? И что это за заговорщические улыбки, какими он то и дело обменивается с Нэнси Керью?

Брэндон смеялся над её ревностью и сам забросал её ответными выпадами. Не слишком ли она мила с Лонгвилем? А эти её шуточки и улыбки с Сурреем? Не говоря уже об этом олухе Илайдже Одли, который ходит за ней как тень. И Мэри смутилась, тут же начав оправдываться, как школьница. Брэндон, улыбаясь, глядел на неё, но сердце его болезненно сжималось. Он то был одним из тех, кто вел переговоры с французами, и знал, что Мэри фактически уже невеста Валуа.

И все же его чувства к этой девушке удивляли его. Умом он понимал, что играет с огнем, но уже не имел сил сбросить её обольстительные чары. Он хотел ее, хотел до дрожи! И одновременно желая её и не смея к ней прикоснуться, он испытывал почти физические муки.

Сейчас он любовался Мэри, когда она в своем венке королевы Мая, сидя на носу лодки, дурачилась и кокетничала с ним.

– Брэндон, я хочу научиться грести. Покачиваясь в лодке, она подобралась к нему и, сев рядом, положила свои ладошки на его руки, державшие весла. Чарльз вздрогнул, словно его ударила молния.

– Ради Бога, Мэри... На нас смотрят.

– Тогда не глядите на меня так. Просто подвиньтесь и дайте мне весло.

Они смеялись и кружили на месте, когда она неумело глубоко загребала воду, а потом взяла и второе весло, велев Брэндону занять её место на носу лодки. Глаза её блестели, когда она, отклоняясь назад и смеясь, неуклюже работала веслами, глядя, как он хохочет оттого, что его возницей стала сама сестра короля.

– Вам бы немного попрактиковаться, Мэри, и вы могли бы получить лицензию на право иметь свою лодку на Темзе.

К ним подплыла большая лодка, полная молодых леди и кавалеров во главе с Бэкингемом.

– О, небо! Что я вижу! – воскликнул герцог. – Наш повеса Брэндон увез от всех сестру короля.

– Боюсь, вы плохо видите, сэр, – смеялась Мэри. – Это не Брэндон, а я увезла его от всех вас. Попросту говоря – похитила!

И нарочно неумело плеснув веслом, она обрызгала всю их веселую кампанию. Когда их лодка удалилась и все отряхнулись, Бэкингем заметил с нарочитым вниманием:

– Надеюсь, вы понимаете, господа, что рано или поздно король поймет, что его любимчик Брэндон имел дерзость наметить своей очередной жертвой ни более ни менее, как саму английскую принцессу.

Все охотно согласились, но никто не решался высказаться об этом в присутствии Генриха. К тому же Чарльз Брэндон этой весной как никогда был в фаворе у его величества.

Не прошло и недели, как Брэндону был пожалован высший орден Англии – Орден Подвязки; ещё через пару дней он был утвержден в должности маршала королевского двора, устроителя турниров и смотрителя замка Маршальси, а в один из дней, когда заседал Совет, канцлер Вулси заявил:

– Король и я решили, что сэр Чарльз Брэндон, виконт Лизл, достоин, чтобы стать членом Государственного Королевского совета.

Это «король и я» перевешивало все остальные «за» и «против», и Брэндон вошел в верховный орган управления королевством. Теперь его называли «милорд» и самые именитые вельможи королевства вынуждены были снимать перед ним шляпу. Да, взлет Брэндона был столь неожиданным и стремительным, что весь двор был удивлен и почти шокирован.

– Его так возносят для того, чтобы он вновь смог просить руки Маргариты Австрийской. Наш Генрих так и не отказался от этого проекта, – говорили одни.

– Что вы! – говорили более осведомленные. – Этот план уже в прошлом. Просто Генрих решил возвысить Брэндона в благодарность за то, что он захватил Турне. Этим король хочет показать, что и его завоевания во Франции что-то да значат, особенно если учесть, что они добрым англичанам кажутся менее значительными после их великой победы над шотландцами при Флоддене.

– Ничего подобного, – уверяли третьи. – Все дело в том, что наш Генрих благодарит Брэндона за то, что тот, рискуя жизнью, спас принцессу Мэри в Саффолкшире. Говорят, её высочество сама просила короля отблагодарить сэра Чарльза.

И головы сближались, голоса становились тише. Теперь все говорили исключительно о Чарльзе и сестре короля, смакуя подробности и строя предположения. Ведь уже ни для кого не было секретом, что когда принцесса нетерпеливым взглядом окидывает зал, то она ищет именно Чарльза Брэндона. Когда же их взгляды встречаются, что-то словно вспыхивает меж ними. И придворные обсуждали это, делились мнениями, даже заключали пари, к чему приведет эта история.

Чарльз понимал все происходящее, но уже не мог контролировать ситуацию, к тому же его резкий взлет и в самом деле вскружил ему голову. Он был благодарен Мэри, понимая, что это ее заслуга. Наверняка именно она настояла, чтобы, в довершение ко всему, Брэндона назначили еще и смотрителем ее Ванстедского замка, и у Чарльза появился лишний повод посещать Мэри. Он дал себе слово не злоупотреблять этой возможностью, но в Ванстед стал то и дело наведываться герцог Лонгвиль, и Чарльз, забыв свои благие намерения, скакал в резиденцию принцессы, едва узнав, что француз уже отбыл туда. Приезжая, Брэндон сразу начинал перебрасываться с герцогом дерзкими замечаниями, шутил, оттесняя того от Мэри, отсылая под любым предлогом. Он ревновал и даже не замечал, как уступчив был герцог де Лонгвиль, охотно уходя в сторону, а вскоре исчезая вместе с Джейн Попинкорт.