Франциск же был раздражен. Он понимал, что его мать права, давая совет уступить Жанну Саффолку, но сейчас, когда рядом не было королевы, а мадам Дизоме была самой красивой дамой в их свите и сама выказывала свое благоволение к англичанину, он чувствовал себя словно отодвинутым на второй план. Да, этот Саффолк явно обходит его во всем – победил на турнире, добился, как утверждает мать, любви королевы, спас Жанну, как рыцарь... Но было ли это спасением или просто фарсом, как утверждали Гриньо и Бониве? Последнее утверждение несколько развеяло его предубеждение к Саффолку. Может, тот просто обманут?.. Тогда положение даже забавно. А малышка Жанна? Ох, эти женщины! За их сердце никогда нельзя поручиться.

Когда за изгибом реки показались башни и светлые стены его любимого Амбуаза, Франциск уже пришел в прекрасное расположение духа.

– Взгляните, милорд, разве это не величественное и волнующее зрелище?

Среди лесов и нив замок Амбуаз, возвышавшийся над гладкой Луарой на каменистой возвышенности, представлял собой в самом деле грозное и красивое зрелище. Толстые крепостные стены, мощные подпорки, круглые башни, высокие окна и внушительные островерхие кровли – это был замок, достойный королей. Но, величественный и неприступный снаружи, он оказался обжиги комфортабелен внутри: изящно отделанные апартаменты, библиотеки, роскошные банкетные залы, расписные потолки – Франциску было что показать иноземному гостю. И он с удовольствием водил его в недавно отделанную часовню Святого Губерта и демонстрировал трехъярусную галерею, на которой расшиб голову о входную арку Карл VIII.

Франциск Ангулемский обладал неуемной энергией, чем невольно напоминал Чарльзу его повелителя. Такие несхожие внешне, Генрих и Франциск в то же время показывали до удивления подобные черты характера: живость, тщеславие, зажигательность, обаяние. В них таилось много общего, и Брэндону оказалось так легко подстроиться под Ангулема, что почти не приходилось притворяться. Наоборот, он даже заметил, что ему нравится Франциск. Здесь, вдали от Мэри, он не испытывал к французскому герцогу ревности, ему не хотелось постоянно доказывать свое превосходство над ним, дабы увидеть восхищенный взгляд красивых серых глаз.

Правда, одни красивые глаза и так смотрели только на него. Мадам Жанна, «тюльпан» Франции. Чем-то она напоминала Брэндону королеву: тоже хрупкая, хотя и более высокая, к тому же, как и она, блондинка с нежным румянцем и серыми глазами. Не того серого цвета голубиного крыла, как у Мэри, а более светлого, почти жемчужного оттенка... Правда, взгляд более опытный, изощренный, манящий. И оделась она сегодня в платье розового бархата – цвет, который так любит Мэри...

В замке ещё слышался молоток обойщиков, а двор после прекрасного ужина уже решил развлечься изысканным весельем. В одном из залов соорудили помост в виде башни, на верхушке которой усадили даму (которой все единодушно выбрали мадам Дизоме), изображавшую пленную красавицу. Вход в башню должен был охранять дракон – чудовище из зеленой ткани с нарисованными глазами, внутри которого сидели два карлика, заставлявшие дракона извивать длинным хвостом и вращать головой. Драконом, видимо, уже неоднократно пользовались, золотая мишура на нем изрядно поистрепалась, а один глаз несколько стерся, отчего казалось, что чудовище заметно косит. И, тем не менее, он загораживал вход в башню к красавице и открывал вход только перед победителем. Победить должен был тот, кто наиболее искусно продекламирует стих, споет или сыграет на музыкальном инструменте; видимо, считалось, что дракой тонкий ценитель изящных искусств и сочтет себя пораженным только наиболее талантливым исполнителем.

Брэндон поначалу не собирался принимать участие в состязании, лишь наблюдая со стороны за выступлениями то одного, то другого претендента на роль освободителя. Изящные стихи, пение баллад и лэ, даже танцы... Конечно, особенно отличился Франциск, спев под звуки лютни известную итальянскую песню миланского герцога Лоренцо Великолепного:

Qant`e nella giovinezza,

Ma si fugg tuttavia;

Chi vuol esse `lieto, sia

Di doma` non c`e certezza[20].

Франциск не обладал таким музыкальным талантом, как Генрих Тюдор. Однако у него был слух, а песню он не столько пел, сколько декламировал так живо и вдохновенно, словно слова шли из его сердца, от души. Чарльз зааплодировал ему, присоединяя свой голос к сонму других восхищенных отзывов и не понимая, отчего зеленый дракон по-прежнему хлопает хвостом и вращает головой, не желая уступать молодому герцогу плененную красавицу.

Но тут Маргарита Алансонская и юная Диана Пуатье стали просить Чарльза принять участие в состязании. Напрасно он отказывался, говоря, что он воин, а не исполнитель. Сам Франциск поддержал их, говоря, что истинный рыцарь должен одинаково хорошо уметь владеть мечем и восхищать прекрасных дам своим музицированием. Брэндону пришлось уступить. Он знал, что не обладает хорошим голосом, но слух у него был неплохой, и он, стоя перед бутафорским драконом и чувствуя себя дурак-дураком, сыграл на лютне одну из мелодий, сочиненных королем Генрихом. Слава Богу, он ни разу не сбился, и мелодия звучала даже красиво под сводами старого французского замка. Чарльза наградили бурными аплодисментами, а дракон по быстрому знаку Луизы опустил голову и перестал извивать хвост, видимо, давая понять, что признает себя побежденным. Тотчас красавица Жанна вышла из башни, веселая и очень красивая, с улыбкой протянув к «спасителю» руки. Заиграла музыка, и начались танцы, которые открыли Брэндон и Жанна, встав во главе шеренги танцующих.

Мадам Жанна сразу же пошла в наступление: прижимаясь к нему разгоряченным телом, она обещающе улыбнулась и защебетала:

– О, милый женамутье, в моей жизни не было лучших вечеров, чем этот. Если бы вы знали, как я счастлива танцевать с вами, быть вашей партнершей, слышать ваш голос...

В её прекрасных глазах засеребрились слезы. Кожа красавицы отливала перламутром, влажные губы блестели. Брэндон невольно залюбовался ею. Любовница Франциска... Да, этот ловелас Ангулем умеет выбирать себе женщин – она очень хороша. И неуловимо похожа на Мэри; даже в более нежных тонах. Более изысканна... Платье с глубоким вырезом обнажало её соблазнительную грудь, аромат духов кружил ему голову. Но даже более пленительным, чем её чувственная красота, было обожание в её глазах. Брэндон, как всякий придворный, не мог не ответить на этот призыв любезностью.

– Мадам Жанна, вы так прелестны – любой бы на моем месте рисковал, спасая вас.

Он нежно улыбнулся и передал её в танце Франциску. Они разошлись, меняясь партнершами. Теперь круг с Брэндоном делала Маргарита.

– Вы заметили, как следит за вами мой брат? О, мессир Шарль Брэндон, вы заставляете Франциска ревновать! Но я говорила с ним, и он, бесспорно, признает сегодня ваше превосходство. И мадам Дизоме тоже, отмечу.

Будь Брэндон не так очарован происходящим, он бы задумался, отчего все с такой охотой подталкивают его к Жанне.

Но он подумал совсем о другом: «Вот бы было забавно наставить рога этому хвастуну Франциску, который так увивается за моей Мэри». Франциск же, сделав круг с Жанной, с поклоном вернул ему партнершу. Жанна улыбалась, маня взглядом.

– Когда вы сегодня спасли меня, – почти заговорщически начала она, обходя его в танце, – то во мне пробудилось нечто, придавшее мне смелости, что-то такое, что я не могу удержать в себе. Но потом... О, музыка смолкает. Я должна уйти, потому что если я не уйду, побуду подле вас хоть минуту, я забуду, что за нами наблюдают мой муж и любовник, и брошусь вам на шею. Они не поймут причин моей измены.

«Очаровательная дама», – подумал Брэндон, глядя ей вслед. Ох, уж эти француженки! Она боится совершить измену, говоря одновременно о муже и о любовнике! И тем не менее он не мог не почувствовать, что слабая и влекущая Жанна Дизоме взволновала его. Вечером он снова встретил её, идя к себе. Жанна появилась светлой тенью в темном переходе, поймала его руки...