Мрак сгущался. Люди первоправителя все не появлялись. Время тянулось с удручающей медлительностью. Левая нога Николаса предательски заныла и, чтобы боль унялась, он постарался о ней не думать и переключил свои мысли на другое. Николас стал припоминать мельчайшие детали спланированной им операции, прикидывая, не упустил ли он чего-нибудь важного, не совершил ли какого-нибудь просчета. Через несколько минут он уже и думать забыл о своей ноге, и боль прошла без следа.

Принц был так поглощен своими размышлениями, что, когда в воздухе неподалеку от того места, где он лежал, просвистела стрела и вонзилась в землю, он вздрогнул от неожиданности. Но ему понадобилось лишь мгновение, чтобы вернуться к действительности и вспомнить, что это означало. Вскоре вслед за этим где-то вдалеке послышался топот копыт. Воины первоправителя во весь опор мчались к трактиру. Николас машинально сжал ладонью рукоятку меча.

Вот стук лошадиных копыт сделался громче. Всадники выехали на широкую поляну к югу от постоялого двора и осадили лошадей. Один из мужчин смачно выругался.

— Ну и где ж эти проклятые повозки?

— Не знаю, капитан, — с подобострастием отозвался чей-то хриплый, грубый голос. — Им давно уже надо было здесь быть.

— Смотрите, капитан, — вступил в разговор третий из воинов, — в небе зарево. Значит, там, за холмом, кто-то развел костер.

— Этим ленивым ублюдкам не под силу было проехать лишних четверть мили! — проревел тот, кого другие называли капитаном, и презрительно сплюнул на землю. — Ну, это ничего! Мы сами до них доберемся и сделаем то, за чем нас посылали! Вперед!

Николас услыхал лязг оружия, вынимаемого из ножен. Всадники пришпорили коней и ускакали прочь.

Николас проворно поднялся с земли и негромко, так, словно вражеские воины могли его услыхать, скомандовал своим людям:

— В атаку!

В считанные минуты они добежали до пыльной дороги и устремились к холму. У его подножия заняли позиции лучники. Когда конники поднялись на гребень, их силуэты, как и рассчитывал Николас, стали отчетливо различимы в ярком свете костров, которые разожгли по другую сторону холма Амос и воины, находившиеся под его началом.

— Стреляйте! — крикнул Николас. Всадники в тот же миг очутились под градом стрел, которые летели в них с обеих сторон. Амос, услыхав приказ Николаса, велел и своим лучникам вступить в бой. С десяток конников свалились наземь, сраженные меткими выстрелами.

Воины под командованием Амоса и Николаса быстро взбежали на вершину холма с обнаженными мечами в руках. Противники, ожидавшие легкой победы над шестнадцатью желторотыми мальчишками, вдобавок еще и хмельными, которые, по их расчетам, оставались стеречь фургоны, были вконец обескуражены этим внезапным нападением трех десятков опытных солдат.

Один из всадников попытался было покинуть поле боя, погнав свою лошадь вдоль гребня холма, но кто-то из лучников вскинул свое оружие и спустил тетиву ему вдогонку, и тот на всем скаку вывалился из седла со стрелой между лопаток.

Капитан конников хрипло выкрикнул команду. Все девять оставшихся в живых воинов направили коней вниз, в сгущавшуюся тьму. Они решили спасти свои жизни, уклонившись от сражения. Двоих выбили из седел пущенные им вслед стрелы, остальные, чтобы избежать подобной участи, низко пригнулись к лошадиным холкам и пришпорили коней.

— Стреляйте в лошадей! — приказал Николас. — Не дайте этим негодяям уйти отсюда живыми!

С вершины донеслись воинственные выкрики и лязг стали. Николас догадался, что те из вражеских воинов, кого стрелы лишь легко ранили, теперь поднялись с земли и вступили в бой с его людьми. А между тем к принцу на всем скаку приближался первый из цепочки конников. Николасу случалось прежде, в Крондоре, пешим драться на мечах со всадниками, но те сражались с ним далеко не в полную силу, опасаясь ненароком поранить сына своего господина. Теперь же пощады ему ждать не приходилось.

Сердце у Николаса сжалось от страха, по спине заструился холодный пот. Взмокла и ладонь, в которой он сжимал рукоятку меча. Но когда конник к нему подскакал, Николас выпрямился и воздел свой меч над головой, готовясь отразить нападение.

Он понимал, что выступать против вооруженного всадника на свирепом боевом коне, имея в руках всего лишь палаш, глупо и гибельно. Но отступать было уже поздно. Вооружись он кривой саблей или большим двуручным мечом, вроде того, какой всегда носил при себе Гуда, и можно было бы подсечь коню ноги, увернувшись от клинка наездника, с палашом же он должен был бы встать перед лошадью во весь рост и на нее замахнуться, чтобы заставить ее либо попятиться, либо свернуть в сторону. Это было крайне рискованно, ибо всадник тем временем мог бы его сразить своим огромным мечом.

Однако поединок, которого Николас так опасался и который мог стоить ему жизни, не состоялся: у лошади, которая надвинулась на принца, оскалив зубы, внезапно подкосились передние ноги, и она с протяжным ржанием тяжело рухнула на землю. Принц догадался, что кто-то из лучников пришел к нему на выручку и пустил в нее стрелу. Николас едва успел отскочить назад. Кавалерист перелетел через шею животного и кубарем покатился вниз по склону холма.

Через мгновение он, однако, вскочил на ноги и приготовился защищаться. Левая его рука повисла, как плеть, — по-видимому, он сломал ее при падении, правой же с зажатым в ней мечом он отчаянно размахивал из стороны в сторону, чтоб не дать противникам к нему подойти, но подбежавший Николас ухитрился нанести ему скользящий укол острием своего палаша. Удар пришелся воину по руке. Он выронил оружие, повернулся и бросился бежать. Но путь ему преградили двое матросов с «Орла». Повалив вражеского солдата на землю, они крепко связали ему руки за спиной. Николас еще перед боем приказал своим людям взять хотя бы одного-двух воинов первоправителя в плен.

Матросы потащили раненого к вершине холма, чтобы скорее добраться до повозок и погреться у костра. Следом за ними побрели и все остальные. Ночь стояла прохладная. Николас огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что битва закончилась.

Благодаря тому, что противник был застигнут врасплох, а нападение тщательно спланировано, отряд Николаса не понес в сражении никаких потерь. Лишь у одного из воинов была рассечена кожа на руке, что его крайне смущало, ведь кроме него раненых не оказалось. Неизбежные синяки, ушибы и ссадины, разумеется, в счет не шли.

Накор, осмотрев обоих пленных, которых людям принца удалось захватить, подошел к костру, где уже сидели Николас, Траск, Праджи, Гуда и Гарри, и доложил Николасу:

— Капитан будет жить. У него сквозная рана правой руки, а левая сломана. Но это пустяки. А вот у другого дела плохи. Бедняга ранен в живот, а перед самой битвой он плотно поужинал. Он мне сам это сказал. Как опытный воин он понимает, что это значит, и просит вас над ним сжалиться и предать его скорой смерти.

Николас передернул плечами и ничего на это не ответил. Гуда кивнул своему кривоногому приятелю и со вздохом пробормотал:

— Худо ему придется, ежели сей же час его не прикончить. Бедняга будет помирать долго и в страшных мучениях.

— Неужто же и ты совсем ничего не сможешь для него сделать? — раздраженно спросил Николас, повернувшись к крайдийскому чародею.

Энтони развел руками:

— Будь при мне все мои отвары и притиранья, может, я и помог бы ему, а теперь… Его наверняка исцелил бы с помощью молитв и волшебных умений кто-нибудь из наших святых отцов. Они и не такое умеют. А мне, увы, это не под силу.

Амос взял Николаса под руку и отвел в сторону от остальных. Понизив голос, он твердо сказал:

— Ники, до сих пор я в твои распоряженья не вмешивался, потому как ты действовал с умом и оглядкой. Мне тебя решительно не в чем упрекнуть. Но теперь послушай-ка меня, старика, и сделай так, как я скажу. Привыкай, дружок, к мысли, что правители, даже самые что ни на есть добросердечные да милостивые, бывают порой принуждены совершать жестокие поступки.