— Слуги болтают, будто вы — нечто среднее между ангелом и святой. Нам рассказывали, — поддразнила она, — как вы два дня назад разжаловали своего управляющего за то, что он высек кого-то из ваших вассалов. А с провинившимся пареньком, поразительно метким охотником, обошлись более чем милосердно.

С этого момента завязалась их дружба, и Катарина постоянно оказывалась у Дженни под рукой, помогая вести дела и распоряжаться слугами, когда они с тетушкой Элинор разрывались на части.

В данный момент она отвлекла внимание Дженни от сэра Бадрика, шутливо заметив:

— Известно ли вам, что ваш супруг и сейчас сверлит вас взглядом, который даже мой совершенно неромантический муж называет «нежным»?

Дженни невольно устремила взор в ту сторону, куда смотрела Катарина Мельбрук. Ройса окружала толпа гостей, среди которых был и лорд Мельбрук, и он, кажется, был поглощен завязавшейся среди мужчин беседой.

— Он отвернулся в тот самый момент, как вы взглянули, — фыркнула Катарина. — Однако вчера вечером он смотрел совсем по-иному, когда лорд Брафтон таскался за вашими юбками. То был взгляд бешеного ревнивца. Кто б мог подумать, — перескакивая с одного на другое, болтала она, — что наш дикий Волк станет ласковее ручного котенка меньше чем за два месяца после женитьбы?

— Он не котенок, — возразила Дженни с таким чувством, что у Катарины вытянулось лицо.

— Я… пожалуйста, Дженни, простите меня, ведь вы в самом деле попали в ужасное положение. Мы все понимаем, поверьте.

Глаза Дженни тревожно расширились при мысли о том, что ее чувства к Ройсу каким-то образом могли стать общим достоянием. Несмотря на отчуждение, они более двух недель назад, когда в ворота начали въезжать нежданные гости, прибывающие на турнир, договорились не посвящать посторонних в свои разногласия.

Все понимаете? — осторожно переспросила Дженни. — Что именно?

— Ну, как трудно вам будет завтра… сидеть на турнире на галерее мужа и оказывать ему знаки внимания на глазах у своих родичей.

— Я этого делать не собираюсь, — со спокойной решимостью заявила Дженни.

— Дженни, но не собираетесь же вы сесть на другой стороне… с шотландцами?

— Я и есть шотландка, — провозгласила Дженни. но внутри у нее что-то мучительно сжалось. — Теперь вы Уэстморленд… Сам Господь заповедал жене прилепиться к мужу! — Прежде чем Дженни смогла ответить, Катарина схватила ее за плечи и отчаянно проговорила:

— Вы даже не представляете, что наделаете, если публично уйдете на сторону его противников! Дженни, здесь Англия, а ваш муж — это… это легенда! Вы выставите его на посмешище! Все, кто успел полюбить вас, сменят любовь на ненависть, пусть даже в тот же момент будут презирать вашего мужа, не сумевшего покорить собственную жену! Пожалуйста… я умоляю, не делайте этого!

— Я… мне надо напомнить мужу о времени, — безнадежно отвечала Дженни. — Еще не зная, что у нас будет столько гостей, мы отвели этот вечер вассалам, прибывшим в Клеймор для принесения присяги на верность.

Торчавшие позади нее слуги глядели ей вслед как побитые, потом кинулись к кузнецу, стоявшему в компании двух десятков конюших из Клеймора.

— Ее лордство, — не веря самому себе, выпалил один из слуг, — будет завтра сидеть с шотландцами. Она усядется против нас!

— Врешь! — взорвался юный лакей, обожженную руку которого Дженни вчера самолично лечила и перевязывала. — Она никогда так не сделает. Она наша.

— Милорд, — молвила Дженни, добравшись до Ройса, и он мгновенно повернулся к ней, оборвав лорда Мельбрука посреди фразы, — вы сказали… — попыталась напомнить она, не в силах выбросить из головы слова Катарины об обращенном на нее взгляде мужа.

«Похоже, — опасливо думала Дженни, — что-то такое в глазах его есть, когда он вот так смотрит…»

— Что я сказал? — спокойно переспросил он.

— Вы сказали, что обычно все рано ложатся накануне турнира, — пояснила Дженни, приходя в себя и принимая то самое любезно-безразличное выражение, которое пыталась сохранять при нем после смерти Уильяма. — И ежели собираетесь предоставить всем такую возможность, разумно было б принять присягу на верность и покончить с этим, покуда не слишком поздно.

— Вы себя плохо чувствуете? — спросил он, оглядывая ее прищуренными глазами.

— Нет, — солгала Дженни. — Просто устала. Вассальную присягу принимали в большом зале, где собрались все феодалы Ройса. Почти целый час Дженни стояла с Катариною, Бренной, сэром Стефаном и другими, наблюдая, как каждый вассал Ройса подходит к нему в свой черед. В согласии с древней традицией каждый опускался пред ним на колено, вкладывал обе руки в ладони Ройса, покорно склонял главу и клялся в верности. Сей акт повиновения нередко изображался на портретах высокопоставленных дворян с их подданными, и сюжет моментально угадывался благодаря характерным позам. Дженни всегда считала обряд чересчур и без всякой надобности унижающим вассала. При мерно то же самое чувствовала и Катарина Мельбрук, которая тихонько заметила:

— Это, наверное, весьма унизительная процедура, — Так и должно быть, — заявил лорд Мельбрук, явно не разделяющий неблагоприятного мнения жены. — Впрочем, стоял же я точно в такой самой позе перед королем Генрихом, стало быть, это не столь уж позорно, как вам, леди, кажется. Однако, — оговорился он после минутного размышления, — возможно, все выглядит несколько иначе, когда вы — дворянин, преклоняющий колена перед государем.

Как только последний феодал, встав на колени, принес присягу, Дженни тихонько извинилась и проскользнула наверх. Не успела Агнес помочь ей переодеться в ночные одежды из мягкого белого батиста с вышитыми розовым шелком розами, как в дверь спальни, постучавшись, вошел Ройс.

— Я спущусь к леди Элинор узнать, не требуюсь ли ей, — доложила Дженни Агнес и присела в поспешном реверансе перед Рейсом.

Сознавая, что батистовая рубашка почти прозрачна, Дженни схватила бархатный серебристый купальный халат и быстро накинула на себя. Ройс не усмехнулся над этим стыдливым жестом, не поддразнил ее на сей счет, как обязательно сделал бы в счастливые времена, и Дженни отметила, что красивое лицо его осталось совершенно бесстрастным.

— Я хочу поговорить с вами, — спокойно начал он, пока она завязывала халат. — Во-первых, о кокардах, которые вы вручили крестьянам…

— Если вы сердитесь из-за этого, я не стану вас упрекать, — честно сказала Дженни. — Я должна была сперва посоветоваться с вами или с сэром Альбертом. Тем более что раздавала их от вашего имени. Но вас в то время не оказалось, а я… я не люблю сэра Альберта.

— Я далек от того, чтоб сердиться, Дженнифер, — вежливо проговорил он. — И после турнира сменю Пришема. Собственно, я пришел сюда поблагодарить вас за то, что вы столь мудро разрешили эту проблему. А больше всего я благодарен вам за то, что не выказали перед моими крепостными своей ненависти ко мне. В сущности, вы совершили прямо противоположное. — Он взглянул на дверь, в которую только что выскочила Агнес, и иронически заметил:

— Никто больше не крестится, проходя мимо меня. Даже ваша горничная.

Дженни, не имевшая понятия, что он подмечал это прежде, не смогла найтись с ответом.

Он поколебался и сообщил, презрительно скривив губы:

— Ваш отец, ваш брат и трое других Мерриков по очереди вызвали меня завтра на поединок.

Почти осязаемое ощущение его присутствия, терзавшее Дженни с той самой минуты, как Катарина отметила устремленный на нее нежный взгляд Ройса, исчезло при следующих его словах:

— Я принял вызов.

— Естественно, — бросила она с нескрываемой колкостью.

— У меня не было выбора, — натянуто объяснил он. — Я получил особое распоряжение своего короля не уклоняться от поединков с вашими родичами.

— У вас будет весьма нелегкий день, — отозвалась она, пронзая его ледяным взглядом. Все знали, что Шотландия и Франция выставляют от себя двух своих первых рыцарей, с которыми Ройс завтра тоже должен сразиться. — Сколько всего вызовов вы приняли?