Дженни подняла голову, он наклонился, заглянув ей в глаза. И в подернутой дымкою синей бездне видел такое же изумление и смятение.

— О чем ты думаешь? — спросил он, нежно улыбаясь.

Ответная улыбка тронула ее губы? пальцы забегали по заросшей волосами груди.

Дженни занимали только две мысли, и вместо того чтоб открыться в непреодолимом желании услышать от него признано в любви, она поделилась другой.

— Я думала, — горестно прошептала она, — что если б так было… в Хардине… я наверняка не убежала бы с Уильямом.

— Если б там было так, — заявил Ройс с улыбкой, перерастающей в широкую кривую ухмылку, — я кинулся бы за тобой вдогонку, Не ведая, с какой легкостью может снова разжечь его, Дженни провела пальцами по твердому плоскому животу.

— А почему не кинулся?

— В то время я был под арестом, — сухо отвечал он, перехватил любопытную ручку, накрыл ладонью, чтобы она не двинулась ниже, — за отказ выдать тебя Греверли, — добавил он и выпустил руку.

У него тут же захватило дух, ибо ладошка скользнула по внутренней стороне бедра.

— Дженни… — хрипло предупредил он, но желание уже затопило его. Глухо усмехнувшись, он подхватил ее, приподнял и нежно, но твердо усадил на себя.

— Делай что хочешь и сколько хочешь, крошка, — поддразнил он. — Я целиком и полностью к твоим услугам.

Но смех его оборвался, когда жена прильнула к нему и прижалась ко рту своими губами.

Дженни стояла у окна на балкон, глядела во двор, на лице ее плавала улыбка, воспоминания о прошедшей ночи переполняли душу. Судя по положению солнца, утро было в самом разгаре, а она поднялась меньше часа назад, заспавшись дольше, чем когда-либо в жизни.

Утром Ройс долго и настойчиво занимался с нею любовью, на сей раз с такой редкостной сдержанной нежностью, что даже сейчас сердечко Дженни усиленно билось. Он не сказал, что любит ее, но любил ее — она, будучи совершенно неискушенной в любовных делах, была в этом уверена. Зачем бы ему иначе так ее одаривать? Зачем так заботиться о ней в постели?

Дженни погрузилась в раздумья и не заметила, как в комнату вошла Агнес. По-прежнему улыбаясь, она обернулась к служанке, державшей еще одно поспешно перешитое для нее одеяние, теперь из мягкого кремового кашемира. Невзирая на суровое, полное мрачных предзнаменований выражение лица горничной, Дженни окончательно преисполнилась решимости разбить все преграды и подружиться с прислугой. Разумеется, раз уж она покорила Волка, наладить добрые отношения со слугами не составит труда.

Подыскивая, что бы сказать горничной, она взяла платье, и на глаза ей попалась бадья в алькове. Уцепившись за это как за безопасную тему для разговора, она заметила:

— Этот чан так велик, что в него можно засунуть человека четыре, а то и пять. Мы дома купаемся в озере или в маленьких деревянных бадьях, вмещающих столько воды, чтоб покрыла тебя по грудь.

— Тут Англия, миледи, — указала Агнес, собирая наряд, который Дженни надевала прошлым вечером. Госпожа бросила на нее изумленный взгляд, не уверенная, прозвучала ль в ответе нотка превосходства или нет.

— А что, разве в Англии во всех больших домах такие огромные чаны, и настоящие камины, и… — она подняла руку, широким жестом охватив роскошную комнату с бархатными драпировками и толстыми коврами, устилающими пол, — …и все такое?

— Нет, миледи. Да только вы в Клейморе, а сэр Альберт — управляющий нашего хозяина и управляющий старого лорда — получил указание содержать Клеймор как замок, достойный самого короля. Серебро чистят каждую неделю и пыли не дозволяют садиться ни на ковры, ни на пол. А если что-то приходит в негодность, его выбрасывают и. приносят другое.

— Должно быть, надо много трудиться, чтобы держать все в таком идеальном порядке, — заметила Дженни.

— Правда, но раз новый хозяин сказал сэру Альберту, что тот должен делать, сэр Альберт, хоть он упрям и горд, подчинится, чего бы он там про себя ни думал про того, кто ему приказывает.

Последнее поразительное замечание было наполнено такой колкостью и негодованием, что Дженни ушам своим не поверила. Нахмурившись; она повернулась кругом и посмотрела на горничную:

— Агнес, что вы хотите сказать?

Агнес явно сообразила, что сболтнула лишнее, побледнела, замерла и глянула на Дженни с неописуемым испугом.

— Я ничего не сказала, миледи! Ничего! Мы все очень гордимся, что новый хозяин вернулся домой, и ежели все его враги нагрянут сюда, мы с гордостью отдадим ему свой урожай, и своих мужчин, и своих детей, если это понадобится для битвы. С гордостью! — выкрикнула она низким, отчаянным голосом. — Все мы — люди добрые, верные и не держим на хозяина никакого зла за то, что он сделал. И надеемся, что и он на нас зла не держит.

— Агнес, — мягко проговорила Дженни, — вам не надо бояться меня. Я вас не выдам. О чем вы говорили, упоминая «то, что он сделал»?

Бедную женщину била сильная дрожь, и когда Ройс, приоткрыв дверь, просунул внутрь голову, напоминая, что Дженни пора присоединиться к нему внизу за завтраком, Агнес уронила бархатное платье, подхватила его и выскочила из комнаты. Прорываясь в тяжелую дубовую створку, она оглянулась на Рейса, и Дженни на сей раз определенно увидела, как горничная опять крестится.

Забыв в руках кашемировый наряд, Дженни уставилась на захлопнувшуюся дверь, задумчиво сморщив лоб.

В большом зале почти не осталось следов вчерашнего веселья; пиршественные столы, заполнявшие помещение, сложили и убрали на место. Собственно говоря, единственным напоминанием о ночной пирушке служил десяток-другой рыцарей, все еще спавших на скамьях вдоль стен, ритмично и монотонно похрапывая. Несмотря на кипящую вокруг видимость бурной деятельности, Дженни сочувственно отметила, что слуги еле ноги таскают и почти ни один из них не сумел увернуться от полновесных пинков одного рассерженного рыцаря на скамейке, не желающего, чтоб тревожили его сон.

Ройс поднял глаза на подходившую к столу Дженни и вскочил на ноги с той легкой, кошачьей грацией, которая всегда восхищала ее.

— Доброе утро, — интимно молвил он низким голосом. — Надеюсь, ты хорошо выспалась?

— Очень, — смущенным шепотом отвечала она, но, когда усаживалась с ним рядом, глаза ее сверкали.

— Доброе утро, моя дорогая! — радостно вскричала тетушка Элинор, отводя взгляд от стоящего перед нею подноса с холодной закуской, на котором она изящно резала тонкими ломтиками кусок оленины. — Кажется, ты в прекрасном расположении духа нынче.

— Доброе утро, тетушка Элинор, — проговорила Дженни и окинула любопытным взором молчаливых присутствующих — сэра Стефана, сэра Годфри, сэра Лайонела, сэра Юстаса, Арика и брата Грегори. Заметив странное безмолвие и потупленные глаза мужчин, она с нерешительной улыбкой сказала:

— Всем доброе утро.

Ей навстречу медленно подались пять мужских физиономий — бледных, натянутых, выражавших разнообразные чувства, от глухого страдания до полного смятения.

— Доброе утро, миледи, — вежливо откликнулись присутствующие, но трое при этом скривились, а двое заслонили глаза руками. Этим утром один только Арик оставался нормальным. Полностью его проигнорировав, Дженни посмотрела на брата Грегори, который выглядел не лучше других, а потом на Ройса.

— Что со всеми стряслось? — спросила она. Ройс взял себе белого пшеничного хлеба и холодного мяса, стоявшего на столе, и мужчины неохотно последовали его примеру.

— Расплачиваются за вчерашнюю ночную оргию с попойкой и дев… гм… и с попойкой, — ухмыляясь, растолковал Ройс.

Изумленная Дженни оглянулась на брата Грегори, только что поднесшего к губам кружку с элем.

— И вы тоже, брат Грегори? — поинтересовалась она, и бедняга поперхнулся.

— В первом грешен, миледи, — виновато признался он, — но утверждаю полнейшую свою невиновность во втором.

Дженни, не успевшая расслышать поспешно проглоченное Рейсом второе слово, удивленно уставилась на монаха, но тут встряла тетушка Элинор: