Кто— то называет это творчеством. Кто-то -потребностью в самореализации. Для Олега Старцева это — бизнес, бизнес, которым он живет…

Старцев снова потер нос. Что из всего это услышит корреспондент?… Ничего. Есть привычная, годами отработанная схема ответов, что-нибудь вроде: «Это продиктовано законами бизнеса», или «Существует социальная ответственность, во многом обуславливающая поведение хозяйствующего субъекта».

Журналистам не нравятся обтекаемые формулировки. Журналисты чувствуют недосказанное. Они ждут откровений, как будто забывая о том, что никто и никогда, будучи в здравом уме, не станет раскрывать человеку чужому и чуждому свою душу. Почему же он, Олег Старцев, должен выворачиваться на изнанку перед незнакомкой из делового еженедельника и ее неведомым читателем?…

— Олег Андреевич, — проговорил голос секретаря, — Подошел Леонид Щеглов и госпожа Раскольникова из «Портфеля». Вы свободны?…

— Да, Наташа, да… Пусть заходят…

* * *

Отчет «Завершение размещения облигаций „Росинтербанка“ Малышеву понравился. Толково, дельно, а главное — результаты этого самого размещения очень греют душу. Западные кредиторы, потерявшие до 80 процентов своих денег в России, рады были уже и тому, что оставшиеся 20 удалось спасти, а на часть сгоревших средств получить облигации, гарантирующие погашения задолженности в течение десяти лет. Фактически, реструктуризация задолженности ЮНИМЭКСа завершилась. Банк просуществует номинально какое-то время, необходимое для утрясения юридических вопросов, а потом умрет собственной смертью — тихой и незаметной. Обязательства же ЮНИМЭКСа примет на себя „Росинтербанк“ — организация солидная и с кристально чистой репутацией.

В добром расположении духа Малышев закрыл последнюю страницу отчета и посмотрел на часы — без четверти девять. На улице было еще светло — лето все-таки! — но уже дышала Москва по-вечернему, и низкое закатное солнце отражалось в зеркальных стеклах здания напротив.

В дверь заглянула секретарша:

— Время ужина, Сергей Константинович, вы просили напомнить…

Спасибо, спасибо, но он и сам об этом помнит, ибо приятно помнить, что ужинать сегодня предстоит не с толстомордыми германскими коллегами, не со скучными госчиновниками, а с девицей Артемьевой.

Секретарша, как было велено, девицу отыскала, соединила с Малышевым, и банкир, изображая невероятную серьезность, попросил девушку разделить с ним скромную холостяцкую трапезу. Надеюсь, девять вечера для вас не поздно?… Куда прислать машину?… Нет, нет, спасибо, я доеду сама…

Через пятнадцать минут черный малышевский BMW затормозил у мраморного крылечка ресторана, где истуканом стоял усатый швейцар с офицерской выправкой.

— Я даму жду, — предупредил Малышев, — Проводите ее ко мне, пожалуйста…

Дама явилась ровно через две минуты, и первой мыслью, пришедшей в голову Малышева, было: гос-с-с-споди… что я в ней нашел-то?!…

Она замерла на пороге сумрачного зала — в сером своем немодном костюме, с прямой своей спинкой, и лицо у нее было совершенно потерянным. Дурак, выругал себя Малышев тут же, затащил девчонку в такое место, а она, поди, круче «Макдоналдса» и не видела ничего…

Настя и вправду очень растерялась от этого праздного великолепия вокруг, от обилия зеркал и сияющего паркета под ногами, от роскоши драгоценной сервировки на столиках, от тихого перебора фортепьянной мелодии…

Несмотря на вечернее время, народу было немного — хорошо одетые усталые мужчины, миловидные дамы в неярких костюмах. Никаких голых плеч, никаких вызывающе длинных ног и сверкающих бриллиантов: господа обоего пола с очень высоким доходом мирно ужинали или решали какие-то свои дела.

Малышев поднялся навстречу, и Насте стало вовсе не по себе — у-у-у-у, какой нарядный, какой красивый… Она подала ему руку с коротко остриженными детскими ногтями.

Малышеву нравились другие руки — с длинными холеными пальцами, с острыми хищными коготками, с кольцами… Это так сексуально, черт возьми!… Детская же Настина ладошка неожиданно умилила. Прелесть какая!…

Лакей подсуетился, подвигая высокое, зеленоватым атласом обитое кресло, протянул обоим кожаные папочки меню. Настя, не знающая, куда спрятать глаза от внимательного молодого господина напротив, ухватилась за папочку и погрузилась внимательнейшим образом в ее изучение.

Названия какие-то непонятные… Как прикажете понимать это «Яйцо Поше в золотистой картофельной скорлупе, увенчанное трюфелями в соусе Периге»?… Зато, вроде бы, недорого, даже слишком недорого для такой роскошной обстановки. Вот цены проставлены — 20, 35, 50… Когда же до Насти, наконец, дошло, что цифры обозначены не в рублях вовсе, а в тех самых «долларах США», ей захотелось встать и немедленно отсюда уйти.

Это как же? Разве такое бывает? Разве можно просто прийти и за вечер проесть столько, сколько она, почитающая себя транжирой, тратит в месяц?… Да нет, в месяц столько и не выходит — вот пара-тройка блюд, винишко не самое дорогое — и ужин на двоих встанет долларов в 200…

Малышев, из-за прикрытия меню наблюдавший за переменой в Настином лице, поспешил прийти на помощь:

— Выбрали что-нибудь?…

Настя вздохнула, папку закрыла и отложила в сторону.

— Мне, к сожалению, эти загадочные названия ни о чем не говорят…

Ух ты, какая улыбка у девочки!… Да нет, не зря он положил на нее глаз, все правильно разглядел тогда на раздаче грантов. Чудесная улыбка, правда, чудесная!…

Настя, улыбаясь смело и весело, уговаривала себя: ну, наверное, он может себе это позволить… наверное, мне не из-за чего волноваться… Он состоятельный человек, он, поди, в любой момент может здесь поужинать. Почему бы и не пригласить за компанию девочку из народа, сам же говорил — холостяцкая трапеза… и о деле поговорим…

Насте, видите ли, никак не приходило в голову, что этот нарядный господин с лицом капризного ангела может пригласить ее с каким-нибудь «этаким» смыслом. Он красив и богат, у него, верно, ослепительной красоты подруга, может даже, киноактриса… Как Ариадна Кукулина, например. А что? Очень даже гармоничная пара получилась бы… Зачем ему Настя?… Поговорить о деле… об этой, как ее… программе стажировки молодых специалистов…

Если б даже и сказал кто-нибудь Насте, что Малышев сейчас бесконечно далек от программы стажировок, и, глядя на нее, мечтает только об одном — поскорей закончить ужин и увезти ее в квартирку на Ленинском, Настя бы все равно не поверила. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!…

Малышев же, именно этот нехитрый план и лелеющий, на Настино признание отреагировал самой очаровательной из своих улыбок и сделал заказ сам. Официант сменил перед ними бокалы и бесшумно умелся.

— Анастасия, — торжественно начал банкир, — Ваш руководитель столько лестного о вас наговорил…

— Валентин Петрович-то?… — и Настя снова улыбнулась. Передние зубы тоже детские — крупные, с крохотной щербинкой, — Он меня любит… и балует…

— Как я понял, есть за что любить. Вы, прямо-таки, надежда и опора кафедры… Валентин Петрович рассказывал мне, что вы открыли эти, как их… поверхностные…

— Поверхностно активные вещества, — засмеялась Настя, — Бог с вами, Сергей Константинович! Не открывала я их!… Это традиционная технология. Моя же задача — всего лишь сделать их… ну, что ли, более активными… сделать более эффективным процесс обеднения шлаков…

— Интересная, наверное, работа, — поддержал Малышев, сам не веря в свои слова.

— Очень!… — искренне откликнулась Настя, — Если посудить, сегодняшняя российская металлургия — это ограбление самих себя. Мы просто выбираем из земли самые богатые руды, вытягиваем из них какую-то часть полезного компонента — а остальное выбрасываем. Но ведь запасы жилистых руд не бесконечны, и даже в Снежном, насколько я знаю, их хватит разве что на ближайшие тридцать лет…

— Да-да, я в курсе, — поспешил кивнуть Малышев, представления не имевший о запасах каких-то там «жилистых руд» в Нганасанском округе.