И — на всех фронтах без перемен. В прошлую пятницу пришла очередная бумажка из Генпрокуратуры. Угрозы… Кочет продолжает заявлять о намерении вытрясти из СГК налоги будущего года. Согласие он Денисову дал, но не замолкнет до той поры, пока кто-нибудь — Денисов ли, Фрайман ли — не закроет ему рот даровым электричеством. Ну, можно понять генерала… чего там…

Впрочем, есть кое-какие перемены, есть… Свежая сводка из Байкальска — Ларионов вплотную подошел к Терских, в затылок дышит: 30 процентов у Терских, 24 — у кандидата «Росинтера». Наблюдатели кричат в голос: две недели — и сравняются, и тогда никто и ничто Терских не спасет, прогорит на выборах…

А с ним и Фрайман прогорит. Не дотла, конечно, но ощутимо все же. Как-никак, ни один десяток миллионов вложил в акции «Байкалэнерго», а не станет у руля Терских — и напрасной окажется трата, будет сидеть Фрайман со своими сорока процентами и сопеть в две дырочки молча.

А это значит, что потянется цепочка фраймановских неудач дальше, потянется ниточка к алюминиевым заводам. Цена на алюминий скользит вниз, сверхдоходное производство превращается просто в доходное, и исправить положение можно только одним — удешевив энергию. А не будет дешевой байкальской энергии — и растают фраймановские алюминиевые деньги — как сон, как утренний туман…

Ох, велик соблазн — довести начатое до конца, не снимать Ларионова с дистанции перед голосованием. Ведь видно уже — возьмет он это кресло, станет губернатором, захоти этого Старцев…

Да ведь всей-то радости — Фрайману досадить. А дальше что?… На кой черт «Росинтеру» регион, в котором нет у него никаких интересов. «Байкалэнерго» контролировать не получится — тот же Фрайман, крупный акционер и не даст, вой подымет на всю страну. В алюминий руки не запустишь — там и так разных рук немеряно… Да и не в том сейчас положении «Росинтер», чтоб вести завоевательные войны. Не войн хочется — покоя… покоя…

Лучше подождать три года, сохранить Ларионова для Госдумы… Вложиться в него еще за это время, подраскрутить так, чтоб на всю страну зазвучало имя — потенциал у человека серьезный: и голова на плечах, и харизма в глазах, и женщинам нравится… К таким людям Старцев привык относиться трепетно, беречь и лелеять…

Да нет, есть и другие перемены… Вон пресса никак не уймется, дня нет, чтоб не мелькнуло где-нибудь — Цыпа… сенсационные показания свидетеля… новые подробности… адвокаты выражают уверенность… И Цыпин дегенеративный фейс на полполосы — улыбка, полная оптимизма…

Ну, пусть надеется человек. Не жалко. И будет надеяться на свободу до той поры, пока не уймется Кочет. Вот тогда разом исчезнут все свидетели, и чуда никакого не будет, ибо чуда здесь быть и не должно. «Вор должен сидеть в тюрьме! И будет сидеть…» Эх, хороший фильм был…

Можно, можно бороться. Есть и у Старцева в руках кое-какие козыри… Можно рискнуть!… Но — надо ли?…

Война вымотает Фраймана, но и «Росинтер» обескровит. И деньги, которые на нее уйдут — не те уже шальные первые деньги, которым, честно говоря, и счета-то особого не было… Обросли за десять лет хозяйством сложным, тонким. И рисковать теперь приходится не эфемерными цифрами на счетах, а вещами очень и очень конкретными — модернизацией производственной площадки в Снежном, новой технологической линией на Уральском авиамоторном, программой соцподдержки и обучения в «Энергии»… Людьми, производством приходится рисковать…

Да стоит ли желание поквитаться этого риска?… Десять лет назад Старцев, торгующий оружием, Старцев-боксер, человек азартный и самолюбивый, ответил бы не задумываясь — стоит!… Сегодня он, пожалуй, скажет — нет.

Покоя, покоя просит душа. И он этого покоя добьется. Он договорится с Фрайманом, ему есть, что предложить этому человеку.

23 сентября 2000 года, суббота. Снежный.

— Я вас спрашиваю!… — гремел Денисов, супя брови, — Ну?… Кто из вас когда последний раз за жилье платил?… За электричество?…

— А чего за него платить-то?… — удивился кто-то из глубины толпы.

Денисов только руками всплеснул, а Малышев задавил улыбку — ямочка на щеке мелькнула и пропала.

Они сидели за шатким деревянным столом в «конторе» поселка Серегино. Контора — скособоченное кирпичное здание — вмещало в себя полдюжины комнат, где размещалась администрация поселка, руководство рыбсовхоза, класс начальной школы и эта вот длинная комната, именуемая «клуб». В клубе имелся уже упомянутый стол, пара выцветших плакатов с изображением Саманты Фокс и группы «Наутилус Помпилиус», а также полтора десятка стульев, на которых расположилась сейчас часть взрослого населения Серегина. Еще одна часть населения расположилась прямо на затоптанном полу, вольно вытянув ноги в косматых унтах и с необычайным вниманием слушая молодого губернатора. Несколько человек были в облезлых оленьих парках, большая же часть — в одежде вполне городской, но старомодной, ветхой и засаленной до полной неопределимости цвета.

— Я что велел?… — продолжал громовые раскаты Денисов, — Я всем велел прийти!… Важные же вещи обсуждаются, послушать же надо!… Где еще половина народа?…

— Известно где, — хихикнула сидящая поближе к губернатору плосколицая бабенка с глазами, как две черные запятые, — Пьяные валяются… Идти боятся…

— Правильно боятся! — Денисов сердито зыркнул на бабенку, — Откуда водку берете?…

— Какая водка?… — оживилась публика, и на бабу зашикали, — Нету у нас никакой водки!… Не продают нам!…

Денисов обернулся к тому углу, где сидела серегинская элита — несколько человек с неопределенно-славянскими лицами. Женщина в болоньевом пальто с накинутым поверх пуховым платком, возмущенно пожала плечами:

— Не торгуем спиртным, Александр Михайлович!… Как вы запретили, так и не торгуем!… У нас и на складе нет!…

— Нет, говорите, на складе?… — прищурился Денисов, — Вот и хорошо… Слышь, Олежек… сходи вот со Светланой Васильевной… убедись, что нету…

Один из денисовской свиты, коротко кивнув, жестом пригласил к выходу побледневшую женщину в болонье.

— …Они же что творят?… — объяснял Денисов, прыгая по разбитой поселковой улочке между горами мусора, ссыпанного всюду, — Они все, что наловят-настреляют — мясо, рабу, пушнину — все спускают еще осенью, в обмен на водку. Приходят сюда катера коммерсантов местных, мать их, со стеклянными бусами и огненной водой, собирают все за бесценок… Вот осенью они все пропьют, а потом до весны сидят на привозных консервах и китайской лапше, которые им в долг отпускают…

— Ну, а если округ будет у них продукцию закупать?… — спросил Малышев, останавливаясь и счищая с подошвы пятисотдолларового ботинка собачью какашку, — Немножко подороже и за живые деньги?… Все равно, как я понял, «горка» сюда каждую весну гуманитарную помощь прет — продукты, одежду… Лучше уж денег дать на дотирование промыслов…

— Вот один ты у нас такой умный!… — проворчал Денисов, — Налаживаем потихоньку… Но ты пойми, все зависит от объемов. Есть некий минимум, меньше которого закупать невозможно — слишком дорогой транспорт, накладные расходы велики. Если буду брать теми партиями, которые они готовы предложить, то, пока я эту рыбу до города довезу — она у меня золотой станет!… И кому я ее там продавать буду?…

— Так в чем проблема-то?… Рыбы мало стало?…

Денисов вздохнул:

— Рыбы, Сережа, до фига. И оленя до фига, и песца. Но надо ж работать, а работать некому!… Восемьдесят процентов поселкового населения — хронические алкоголики. У местных что-то такое в организме… то ли лишнее что-то, то ли чего-то не хватает… в общем, не могут они пить, как белые люди, спиваются моментально. Любой мальчишка к шестнадцати годам уже хроник…

— Вот первая задача, главная — прекратить поставки алкоголя в поселки!… — продолжал он уже в вертолете, пытаясь перекрыть шум двигателя, — Но как это сделаешь?… Кордоны выставлять на реках?… Противозаконно это… Ну, вложился я в транспортную милицию, в налоговой создали дополнительное подразделение, в санэпиднадзоре контроль усилили, в центре стандартизации — отслеживают хоть часть уходящего в поселки груза, везут-то туда не нормальную водку — самопал, на этом и ловим… Но тут, как ты знаешь, много не наловишь — умельцев «катать» и акцизы на бутылки шлепать у нас хватает…