Ночные тени коснулись лёгким покрывалом сначала волн, потом нижнего края облаков. Наконец последний лучик солнца померк, и только искринки света время от времени нарушали печальный сумрак моря, прорывая чёрный бархат, окутавший весь мир.

Пристально всматриваясь в морскую даль, пытаясь проникнуть взглядом сквозь укрывавший её мрак, испанский вельможа ждал первого выстрела.

Все корабли эскадры подняли условный сигнал — связанные между собой две реи с фонарём на каждом конце.

Пиратская флотилия, паче чаяния, не подавала ни одного сигнала. Кораблей противника вообще было не разглядеть во мраке…

Испанский адмирал продолжал свои наблюдения. Внезапно блеснул огонь, совсем близко грянул выстрел, и ядро пронеслось среди мачт «Санта-Катарины», срезав канат, на котором держался флаг. В тот же миг корабль содрогнулся, один из его бортов, охватило пламя, и испанские ядра полетели в ответ на приветствие пиратов.

Так началась ожесточённая ночная перестрелка: пираты ответили на залп, и вскоре почти вся линия испанских кораблей открыла яростный огонь.

Рассвет встречали в пороховом дыму. Упавший флаг «Санта-Катарины» снова взвился над мачтой испанского флагмана. Дневной свет придал бодрости приунывшим было испанцам.

Многие из тех, кто презирает смерть при ярком свете дня, трепещут, встретившись с нею под покровом ночи. Поэтому корабли всю ночь предпочитали обстреливать пиратов, не подпуская к себе, но идти на абордаж никто не решился.

Наступивший день не сулил ничего хорошего. Море было таким спокойным, будто оно внезапно решило превратиться в пруд, — ни ветерка, ни тучки. Мёртвый штиль своими цепкими удушливыми объятиями захватил парусники в плен.

Солнце поднималось, заставляя водную поверхность сверкать золотистыми бликами. Вяло обвисли паруса. Клубы пушечного дыма, окутавшие корабли, держались в воздухе, словно мутные, огромные мыльные пузыри, едва заметно рассеиваясь тяжёлыми клочьями. Обе вражеские эскадры застыли друг против друга на расстоянии пушечного выстрела, будто одновременно наскочили на мели.

Однако на кораблях обеих эскадр понимали, что страшней, чем сражение с врагом, может быть лишь борьба со стихией. Все понимали, что это мрачное затишье почти наверняка предвещало бурю. Тёмно-синее небо, прозрачные серо-зелёные воды моря, подёрнутый лёгкой дымкой горизонт… Взгляды всех моряков устремились на поверхность моря, пушки стихли, как будто смысл перестрелки внезапно потерялся, утонул в воде, на которой даже волн почти не было видно.

И вдруг одновременно охваченные общей на всех тревогой, словно повинуясь приказанию одного адмирала, и пираты, и испанские моряки стремительно приступили к выполнению манёвров.

Раздались команды, по сути одинаковые для всех, все паруса были спущены, все рифы забраны. На кораблях уже убирались последние остатки парусов, когда над морской гладью пронёсся лёгкий порыв свежего ветра. Это был воздушный поцелуй — предвестник бури.

В одну минуту морская глубь закипела, и тысячи мелких волн, увенчанных барашками пушистой белой пены, разбежались в разные стороны с тихим злобным урчанием, постепенно перераставшим в глухой грозный рёв. Воздух на горизонте начал сгущаться. Буря уже приближалась, и убежать от неё маленькие кораблики не успевали при всём желании.

Налетевший ветер запутался в снастях, которые ответили ему протяжным стоном. Тросы заныли, завыли и загудели каждый на свой лад, но так зловеще, словно предчувствовали и предсказывали опасность и смерть.

Началась борьба со стихией, и бой между людьми прекратился. Солнце померкло и скрылось в грязно-сером тумане, который, постепенно сгущаясь, превратился в тяжёлые, низко нависшие грозовые тучи причудливых форм и окрасок. Взбитую перину аспидно-чёрных туч прорезали потоки воды и зигзаги молний.

Громада туч, не в силах больше парить в воздухе, стремилась опуститься как можно ниже, прилечь на море. Буря сходила с высоты — неотвратимая, неизбежная, угрожающая. Повеяло мощное дыхание урагана, который, словно осенние листья, подхватил и стал медленно кружить тяжелогружёные военные корабли и торговые суда.

Увлечённые человеческими страстями, обе эскадры очутились в самом средоточии бури. Наступила полная тьма, тучи, казалось, наползали и нанизывались на верхушки мачт, обволакивали снасти волглыми клочьями тумана.

Влага насытила воздух до предела, хотя ливень ещё не начался.

Непрерывно, со всех сторон, вспыхивали ослепительные молнии, то ли падая с неба, то ли взлетая вверх из недр морской пучины. Гроза наконец-то грянула, и разряды молний загрохотали, словно артиллерийские залпы двух воюющих миров.

Море танцевало вместе со всеми парусниками, угодившими в круг дикой пляски смерти. Громады волн вздымались из пучины, сталкиваясь между собой, бились в борта кораблей и судов, прокатывались по палубам, неся ужас и разрушение.

Надежда на спасение оставалась разве что в молитвах!!!

Все люки были плотно задраены, штурвалы и паруса сделались бесполезны, всякое управление — невозможно, и судёнышки, брошенные на произвол судьбы, носились по воле волн, то целиком зарываясь в воду и пену, то появляясь, будто фантастические украшения на гребне могучего вала.

Офицеры, матросы и солдаты, беспомощные, как муравьи, уносимые на сухой ветке течением реки, могли уповать лишь на божью милость и ждать участи, уготованной судьбой, подвластной решениям небесных покровителей. Любых, какими бы именами они у людей ни прозывались…

Испанские и пиратские суда беспорядочно метались по волнам, едва ли не соприкасаясь бортами, но противники не узнавали, а порой и не видели друг друга. Сами боги решили напомнить людям, что перед лицом общей опасности каждый из них не более чем раб божий, целиком и полностью подвластный воле Небес…

Там, по ту сторону «провала», разделяющего борта кораблей, такие же моряки, как и мы. Поэтому я без труда мог себе представить действия и ощущения испанского адмирала и его людей.

Буря продолжала неистово бушевать, когда «Вегейр» вынесло к побережью. Разъярившиеся стихии настолько изменили очертания прибрежных скал и выступавших из воды рифов, что почти невозможно было сориентироваться.

Скалы чередовались, будто акульи зубы, и преграждали вход в бухту, где драккар по воле волн прибивало к берегу. Рифы выступали из яростно бурлившей пены на один-два фута над поверхностью не далее чем в кабельтове от берега. Моряки, которым случалось бывать в здешних водах, боялись этих мест и старались обходить их, держась подальше от береговой линии.

К вечеру небо всё так же было скрыто тучами, сверкали молнии, гремел гром, почерневшее море вздымало ввысь огромные гребни волн, озаряемые вспышками ветвистых разрядов. Люди, выжившие на корабле, стойко держались, стараясь не поддаваться царящему вокруг страху и ужасу.

Я находился на мостике, крепко привязанный к перилам, чтобы меня не смыло за борт… Некоторое время завороженно смотрел, как молнии огненными зигзагами ударяют в море.

Затем встряхнулся и, наклонившись вперёд, стал выкрикивать команды вцепившемуся в штурвал Бьорну, наполовину ослеплённому порывами ветра и водяными брызгами. Казалось, что волны одновременно со всех сторон разбивались о невидимые препятствия, тотчас превращаясь в мелкую водную пыль. Дважды корабль скрежетал днищем по чему-то твёрдому, угрожая пробить днище корпуса и рассыпаться на куски…

— Не зевай!! Вперёд!!! — изо всех сил завопил я, указывая штурману, от чьего мастерства по большей части в эти минуты зависели наши жизни, свободный проход среди подводных скал, на секунду промелькнувший в расступившихся волнах.

Киль снова царапнул по подводной скале, и весь корабль затрещал, от резной фигуры дракона на носу до кормы. Кто-то из викингов, вконец испуганный треском наружной обшивки, криком стал взывать к духу Одина, кто-то яростно заорал, словно на палубе возник берсерк, жаждущий ринуться на волны с копьём наперевес. Затем драккар с высокой волной перевалило через риф, и… наступила тишина. Чудом проскочивший «Вегейр» уже скользил в относительно спокойной воде. Хэнсон, мой верный помощник, дал приказ измерить глубину. Выяснилось, под килем — двадцать футов. Рёв и грохот взбесившихся волн остались где-то там, позади, и напоминали о себе отдалённым рычанием.