– Вы продолжаете утверждать, что вы Сергей Иванович Никольский?

– Да.

– И вы проживали в доме Марии Гавриловны Терентьевой как бывший подчиненный ее сына, Владимира Владимировича Терентьева?

– Да. Она может это подтвердить.

– Вы продолжаете утверждать, что Владимир Владимирович Терентьев погиб при взрыве линкора?

– Да. Это всем известно. Я пытался его спасти, но безуспешно. Меня самого подобрал катер.

– Значит, вы пытались его спасти?

– Да.

– Хорошо… Теперь вы, Поляков, скажите… – Свиридов помедлил и, не отрывая пристального взгляда от Никитского, спросил: – Не знаете ли вы, кто застрелил Терентьева?

– Он! – решительно ответил Миша и показал на Никитского.

Никитский сидел по-прежнему не шевелясь.

– Мне Полевой рассказывал, он сам видел.

– Что вы на это скажете? – обратился Свиридов к Никитскому.

Никитский криво усмехнулся:

– Это такая нелепость… И после этого живу в доме его матери! Если вы склонны верить таким бредням…

– Поляков! Какие у вас есть доказательства?

Миша вынул кортик и положил его перед Свиридовым. Никитский не отрываясь смотрел на кортик.

Свиридов вынул из ножен клинок, выдернул рукоятку и вытянул пластинку. Потом не торопясь снова собрал кортик. Никитский неотступно следил за его руками.

– Ну-с, гражданин Никитский, знаком вам этот предмет?

Никитский тяжело откинулся на спинку стула:

– Я впервые его вижу.

– Продолжаете упорствовать, – спокойно сказал Свиридов и положил кортик под бумаги. – Пойдем дальше… Введите свидетельницу Марию Гавриловну Терентьеву, – приказал он часовому.

В комнату медленно вошла высокая пожилая женщина в черном пальто и черном платке, из-под которого выбивались седые волосы.

– Пожалуйста, садитесь. – Свиридов указал на стул.

Она села на стул и устало закрыла глаза.

– Гражданка Терентьева, назовите имя этого человека, – сказал Свиридов.

– Сергей Иванович Никольский, – не поднимая глаз, тихо произнесла Терентьева.

– Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

– Во время войны он приезжал ко мне с письмом от сына.

– Как звали вашего сына?

– Владимир Владимирович.

– Где он?

– Погиб.

– Когда?

– Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года при взрыве линкора «Императрица Мария».

– Вы уверены, что он погиб именно при взрыве?

– Конечно, – она подняла глаза и с недоумением посмотрела на Свиридова, – конечно. Я получила извещение.

– Вам прислали его вещи?

– Нет. Разве их могли прислать? Кто мог спасти его вещи?

– Значит, все вещи вашего сына пропали?

– Я думаю.

– Подойдите к столу.

Терентьева тяжело поднялась и медленно подошла к столу.

Свиридов вынул из-под бумаг кортик и протянул его Терентьевой.

– Вы узнаете кортик вашего сына? – жестко спросил он.

– Да… – произнесла Терентьева, разглядывая кортик. – Да… – Она растерянно посмотрела на Никитского, он сидел не шевелясь. – Да… это наш… это его кортик… Владимира…

– Вас не удивляет, что все вещи вашего сына погибли, а кортик остался цел?

Терентьева ничего не отвечала. Пальцы ее дрожали на краю стола.

– Вы молчите, – сказал Свиридов. – Тогда ответьте мне… я вас спрашиваю в последний раз: кто этот человек? – Он указал на Никитского.

– Никольский, – едва слышно произнесла Терентьева.

– Так вот, – Свиридов встал и протянул руку по направлению к Никитскому, – он убийца вашего сына!

Терентьева покачнулась, дрожащие ее пальцы впились в край стола.

– Что… – задыхаясь, прошептала она, – что вы сказали?

Не глядя на нее, Свиридов сухим, официальным голосом прочитал:

– «Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года лейтенант Никитский выстрелом из пистолета убил капитана второго ранга Терентьева Владимира Владимировича… Целью убийства было похищение кортика».

В комнате стало совсем тихо. Часовой переступил с ноги на ногу, приклад винтовки чуть слышно стукнул о ковер. Никитский сидел не шевелясь, устремив взгляд на носок своего сапога. Терентьева стояла неподвижно. Она смотрела на Никитского, и ее длинные, сухие пальцы сжимали краешек стола.

– Валерий… – прошептала она, – Валерий…

Ее помертвевшее лицо белым пятном разрезало синеву комнаты. Свиридов и моряк бросились ее поднимать.

По Ярославскому шоссе мчалась большая легковая машина. В ней сидели Свиридов, моряк, Терентьева и мальчики. За широкими обочинами шоссе мелькали маленькие домики московских пригородов, мачты высоковольтной передачи, стальная излучина Окружной железной дороги. Потом потянулись сосновые леса, кюветы с серым, рыхлым снегом, подмосковные деревни.

– Этот кортик, – рассказывала Мария Гавриловна, – принадлежал Поликарпу Терентьеву, известному оружейнику, жившему сто пятьдесят лет назад. По преданию, он вывез его с Востока во время одного из своих походов.

Миша толкнул ребят и многозначительно поднял палец.

– При Елизавете Петровне, – продолжала Мария Гавриловна, – Поликарп Терентьев попал в опалу, претерпел ряд злоключений и удалился в свое поместье, где устроил в доме тайник. Вероятно, его принудили к этому обстоятельства того тревожного времени, а может быть, страсть к механике, которой отличался старик. В доме до сих пор сохранились сделанные им вещи: шкатулка с секретами, особенные блоки, подъемники, даже часы собственной конструкции. Самым сильным его увлечением было водолазное дело. Но все его проекты водолазного прибора и подъема какого-то затонувшего корабля были для того времени, конечно, фантастическими. Между прочим, водолазное и судоподъемное дело стало традиционным в нашей фамилии. Этим занимались сын и внук Поликарпа Терентьева и мой сын Владимир. Многие из них участвовали в экспедициях. Дед Владимира несколько лет пробыл даже на острове Цейлон, всё какой-то корабль поднимали, да так и не подняли. А отец Владимира собирал материал о «Черном принце». Но все эти работы были окружены тайной, ставшей в семье традиционной.

– Интересно! – сказал Свиридов.

– Особенность тайника, – продолжала Мария Гавриловна, – заключалась в том, что о нем знал только один человек в доме – глава семьи. Мы, женщины, этим не интересовались. Шифр, указывающий местонахождение тайника, старик заделал в кортик. Мой сын Владимир был последним представителем рода Терентьевых. Он получил кортик от моего мужа в декабре пятнадцатого года. Владимир специально приезжал в Пушкино. Тогда-то и произошла ссора его с женой Ксенией. Она требовала, чтобы он оставил ей кортик и показал тайник. Большую роль в этой ссоре сыграл брат Ксении, Валерий Никитский. Возможно, он был уверен, что в тайнике хранились ценности. Он, конечно, ошибался. Если бы это было так, то Владимир, уезжая на войну, несомненно оставил бы мне кортик.

Миша и Слава ехидно посмотрели на Генку.

– В прошлом году, – продолжала свой рассказ Мария Гавриловна, – приехал Валерий. Он уверил меня, что в тайнике хранятся компрометирующие Владимира документы. Он говорил, что Владимир умер у него на руках и перед смертью будто бы просил эти документы уничтожить и тем спасти его честь. Для этой цели Валерий якобы остался в России и вынужден скрываться…

Машина въехала в Пушкино и остановилась возле дома Терентьевой.

Дом был каменный, старинной постройки, с колоннами на фасаде. Многочисленные дворовые постройки были запущены, частью разрушены, но дом сохранился. Нетронутый снег на правой стороне участка и замерзшие окна показывали, что под жилье используется только левая его половина.

В столовой, куда все вошли, стоял длинный обеденный стол на круглых резных ножках. Один угол скатерти был откинут. На клеенке лежали три кучки гречневой крупы: ее, видимо, перебирали.

– Часов в доме много, – сказала Мария Гавриловна, – но какие из них, я не знаю.

– Вероятней всего, те, о которых вы упоминали, – сказал Свиридов.