— Временами им Гългар от щедрот чего-нибудь подкидывает, чтобы они там с голоду не перемерли совсем, — Кзаг отцепил от пояса баклажку и глотнул из неё; за всё время, что Фонси его видел, он пил вседа только из этой баклажки, — а то места там скудные.

— Такие же скудные, как щедроты у Гългара, — засмеялся Кончат и поковырял в зубах острым ногтем.

— А они нас там не убьют? — опасливо спросил Фонси. — Им же, наверное, очень наружу хочется.

— Кому хочется, а кому и нет, — пожал плечами Кончаг, — снаги, они снаги и есть. Из них половина там родилась уже.

— Не убьют, Хоньша, не бойся, — приоскалил жёлтые клыки Кзаг, — мы не в первый раз через Гъръмские холмы идём, нас там знают. Помнишь, Кончаг, в прошлый-то раз?

Кончаг рассмеялся и ткнул Кзага кулаком.

— Послал нас Гългар к Хийси кое-какую работу ему задать и мешок сушёного гороха отнести в качестве задатка. А гъръмские ведь всегда голодные, вот и подкараулили нас с Кзагом пятеро смельчаков.

— Мы их даже не до смерти убили, — улыбаясь приятному воспоминанию, закивал Кзаг, — кому харю своротили, кому клешни поломали. Даже горох не просыпался.

— Убивал до смерти потом Хийси с сыновьями, — подтвердил Кончаг, — и довольно долго. Ну да тебе, Хоньша, неинтересно.

— Так что сами по себе они нас не тронут, побоятся, — сказал Кзаг, — если только Снагадурбаг не совсем взбесился. Но тут уж придётся наудачу.

Орки помолчали. Потом Кзаг заговорил снова.

— А главным колдуном тогда в Гундабаде был Шахарк, это он придумал запереть Хийси. Помнишь его, Кончаг?

— Как не помнить? — отозвался Кончаг. — Вот уж кто умел понимать горы, так это Шахарк. Про Хийси он говорил, что не сам придумал, а Зархънтай с Гъръмом ему посоветовали.

— И помер он весело, — сказал Кзаг, — предсказал сам себе, что смерть ему будет от кочевника, что со своим домом кочует, но и сам он этого кочевника убьёт. Ну, решил, что умрёт, повздорив со скрефеном или ремтагом — они кочевьями живут. В Кардун ездить перестал без большой надобности, чтобы лишний раз с ними не встречаться. А потом пошёл в ущелье горную срань[27] собирать, да там его и нашли — со скалы свалился и башку расколол. Стали над ним все смеяться, что собственной смерти предсказать не сумел, а потом смотрят на подошву — а там улитка размазана, поскользнулся он на ней. Вот тебе и кочевник, что весь дом на себе возит.

— Он любитель был смерть предсказывать, — Кончаг зевнул и почесался, — Болг вон до сих пор так на охоту и не ходит.

— А что Болг? — буркнул Кзаг. — Болг не дурак. Я тоже никаких ягод не ем и пью только из своей бутыли.

— Ему смерть предсказали, — кивнул на Кзага Кончаг, — от какой-то ядовитой ягоды, какая у нас даже и не водится. А Болгу Шахарк предсказал, что его медведь задерёт, поэтому Болг на войну ездит, а на охоту ни-ни.

— А тебе, — полюбопытствовал Фонси, — предсказал? — и тут же прикусил язык, мало ли на что может обидеться орк.

— Мне не предсказал, — помотал головой Кончат, — всё говорил, что мне самому лучше знать, от чего мне смерть придёт. А мне-то откуда знать, я не колдун. Да и Гьрьм с ним — чем как Кзаг, ягод не есть, и как Болг, в лес не ходить, я лучше как-нибудь так. Харри-хей!

— Осторожным, — сказал Кзаг, — всегда надо быть. Хотя Болгу-то проще, он приказал, и в северных горах медведей, почитай, подчистую извели, а я этой ядовитой красавки никогда и не видывал даже. Вот вороний глаз[28] я в прошлом году съел — правда чуть не помер.

— Надо спать, — зевнул во всю пасть Кончат.

Орки заснули мгновенно. А Фонси ещё лежал, завернувшись в плащ, и смотрел на чёрное небо, где снова заплясали зелёные отсветы. Но с кем и о чём говорили горы — хоббит не знал.

На следующий день Кончагу удалось подстрелить из лука заросшую густой белой шерстью горную козу, и Фонси впервые со дня прибытия в Кардун как следует наелся, хотя жёсткое мясо пахло резко и неприятно, словно скверная баранина. В Шире коз было мало, и держали их для шерсти и молока — ели козлятину только в самых бедных семьях.

Кзаг, Кончаг и Фонси снова шли извилистыми тропами, поднимались и спускались по каменным ступеням; один раз долго шли по длинной прямой пещере, где в стене было прорублено одно узкое окно во всю её длину; потом переходили через ущелье по остаткам моста; потом Фонси вспугнул в темноте и на слух сбил камнем какую-то приличных размеров птицу, и они поели не только сытно, но и вкусно; и наконец они остановились у большой двустворчатой каменной двери, отворившейся по слову и знаку Кончага. Попав внутрь, орки на радостях отвесили друг другу по подзатыльнику — Фонси заметил, что распускать руки им свойственно по любому поводу, не только от злости.

На полу большой, длинной, тускло освещённой пробивающимся откуда-то слабым утренним светом пещеры, где оказались три путника, лежали странные железные полосы, такие длинные, что уходили в темноту и терялись из вида. Кое-где на них стояли странного же вида телеги. Кзаг и Кончаг выбрали из них открытую тележку поменьше и загрузились туда вместе с Фонси и всей поклажей.

— Я и не знал, что тут самоход работающий! — покачал головой Кзаг.

— Так с другой стороны закрыто, а обычным ходом отсюда до Гундабада далеко, — объяснил Кончаг, — вот и не растащили ещё. Но нам повезло — к Гъръмским холмам докатим, как в старину.

Посередине тележки было укреплено странное приспособление вроде качелей с двумя рукоятями с каждой стороны. Кзаг и Кончаг встали по обе стороны этого приспособления и взялись за рукояти. Кончат потянул свою сторону качелей вниз с такой силой, что повис на ней, и она со страшным скрипом начала опускаться.

— Жертву хочет, — пробасил Кончат, отпуская руки, и Фонси на всякий случай отодвинулся, хотя и знал, что нужен оркам живым и здоровым.

— Козье сало, — извинился Кзаг перед тележкой, — у нас лучше ничего нет.

Отрезав от половины козьей туши кусок жира, длинный орк забрался под тележку и, приговаривая что-то на непонятном языке, долго там возился. Забравшись обратно, он с такими же наговорами обмазал жиром качели.

— Давай ещё попробуем.

На этот раз скрип был гораздо тише, и тележка после нескольких качков качелями тяжело сдвинулась с места и поехала вдоль пары железных полос.

Тележка двигалась немногим медленней, чем катилась бы настоящая ширская тележка, запряжённая славным пони, а то и парой. Она катилась мимо нагромождений каких-то обломков, мимо ответвлений пещеры, мимо зарослей чего-то белого и тускло светящегося. Потом Кончагу и Кзагу стало неудобно качать качели из-за разницы в росте, и Кзаг велел Фонси его сменить — Фонси был ниже Кончага всего на голову. Хоббиту стало не до того, чтобы глазеть по сторонам, — он держался за рукояти и качал, вверх-вниз, вверх-вниз. Днище тележки дрожало под ногами, там шерудили какие-то неведомые колёса и шестерни. Время от времени перед глазами хоббита возникала угрюмая вспотевшая рожа Кончага с торчащими из углов рта жёлтыми клыками.

Раздался скрежет железа по железу, и тележка остановилась — Фонси еле удержался за рукояти, чтобы не улететь спиной вперёд в темноту, а Кончага рвануло вперёд и стукнуло грудью об одну из рукоятей с его стороны так, что орк охнул.

Кзаг, с трудом удержавшийся на ногах, дико озирался.

— Тихо! — просипел он, поднося к губам палец.

Фонси оглянулся вокруг. На железных полосах, по которым двигалась тележка, лежали камни и ржавые обломки такой же тележки, проезжавшей здесь ранее — в эти обломки они и врезались. Здесь было довольно светло — где-то высоко под потолком прохода наружу выходил световод. Направо и налево от железных полос уводили два узких прохода; оттуда-то и доносились звуки, насторожившие Кзага — словно хныканье младенца или мяуканье голодного котёнка. Фонси не мог представить себе ничего более неуместного здесь, чем эти быстро приближающиеся звуки.