Воцарилась гробовая тишина. В абсолютном безмолвии, казалось, было слышно, как брови герцогини медленно поползли вверх. Похолодевшая Грейс почувствовала, что у нее трясутся руки, как вдруг раздался гневный окрик старухи:

– Я твоя бабушка!

– Это еще нужно доказать, – решительно возразил Джек.

Рот Грейс удивленно приоткрылся. Происхождение мистера Одли ни у кого не вызывало сомнений. Неопровержимое доказательство стояло прислоненным к стене гостиной.

– Что? – взорвался Томас. – Вы не думаете, что Джон Кавендиш ваш отец? Вы это хотите сказать?

Мистер Одли безразлично пожал плечами, и в это самое мгновение выражение непреклонной решимости в его глазах исчезло. Он снова превратился в разбойника с большой дороги, бесшабашного, сумасбродного, способного на любую каверзу.

– Если честно, – признался он, – я вовсе не уверен, что членство в вашем прелестном маленьком клубе сулит мне большую выгоду.

– У вас нет выбора, – отрезала герцогиня.

– Такая любящая, – вздохнул мистер Одли, – такая заботливая и чуткая, какой и должна быть настоящая бабушка.

Грейс прижала ладонь к губам, но не смогла сдержать душивший ее смех. Смех неуместный, больше того – неприличный, предательски подступал к горлу.

Лицо герцогини побагровело, губы сжались в одну тонкую линию, от носа ко рту пролегли гневные складки. Даже Томасу никогда не удавалось так распалить старуху, а видит Бог, он старался не жалея сил.

Грейс перевела взгляд на Томаса. Из всех троих его положение было самым шатким, прямо скажем, незавидным. Герцог выглядел измученным и растерянным. Взбешенным и одновременно… готовым расхохотаться.

– Ваша светлость… – нерешительно произнесла Грейс. Она не знала, что сказать Томасу, нужные слова не приходили в голову. Возможно, в таких случаях и не стоит ничего говорить, но затянувшееся молчание было слишком тягостным.

Томас даже не взглянул в ее сторону, однако Грейс поняла, что он ее слышал. Плечи его ссутулились еще больше, по телу пробежала дрожь, из груди вырвался шумный вздох. И тут герцогиня (ее светлость не отличалась тактом и деликатностью, предпочитая идти напролом) нетерпеливо окликнула внука, словно подзывая собаку.

– Помолчите, – огрызнулся Томас.

Грейс хотелось погладить его по плечу, ободрить. Они считались друзьями, но их всегда разделяло слишком много условностей, ведь Томас стоял неизмеримо выше ее по положению. Теперь же к беспомощности Грейс примешивалось чувство стыда. Она не могла не думать о другом мужчине. О том, кто запросто мог лишить Томаса титула и имени.

Ей оставалось лишь молча ждать, ненавидя себя за малодушие.

– Вам следует остаться, – обратился Томас к мистеру Одли. – Мы должны… – Томас закашлялся, и Грейс затаила дыхание, – мы должны в этом разобраться.

Все замерли, ожидая ответа мистера Одли. Тот не торопился. Казалось, он изучает, оценивает герцога. Неужели он не видит, каких усилий стоит Томасу поддерживать вежливый, любезный тон? Конечно, он все понимает и не станет упрямиться, твердила про себя Грейс. Ей страстно хотелось, чтобы мистер Одли проявил благородство. Этот человек поцеловал ее. Он храбро встал на ее защиту. Так почему бы ему не оказаться истинным рыцарем? Или она требует от судьбы слишком многого?

Джек всегда гордился своей способностью находить смешное в любой ситуации, но, стоя в гостиной замка Белгрейв – точнее, в одной из гостиных, поскольку там их было великое множество, – он не мог выдавить из себя даже жалкой улыбки. Суровая реальность отбила у него всякое желание шутить.

Джек шесть лет прослужил офицером в армии его величества, и если годы походной жизни и сражений чему-то его и научили, так это тому, что судьба в любой момент готова сделать неожиданный поворот. Один неверный шаг, одна пропущенная мелочь, и можно потерять целый полк. Но, обосновавшись в Англии, Джек благополучно забыл об этом. Его жизнь превратилась в череду мелких стычек, которым было далеко до настоящего боя, ему нередко приходилось принимать решения, но все они были пустяковыми. Став разбойником, Джек ступил на опасную тропу, его ремесло напоминало дерзкий танец в двух шагах от петли палача, зато отвечать ему приходилось лишь за себя одного. От его решений не зависела чья-то жизнь или хотя бы даже чье-то жалованье.

Грабить кареты оказалось легче легкого. Для человека, получившего отменное образование и не желавшего подчиняться правилам, разбой стал увлекательной игрой. И кто бы мог подумать, что одно случайное решение – из Линкольншира Джек отправился на север, а не на юг – способно вызвать столь разрушительные последствия? Потому что одно было ясно: беспечной бродячей жизни Джека пришел конец. Конечно, Уиндем с радостью отпустил бы новоявленного кузена на все четыре стороны, но герцогиня, похоже, не собиралась так легко сдаваться. Несмотря на заверения мисс Эверсли, Джек подозревал, что старая перечница способна зайти весьма далеко, чтобы удержать при себе предполагаемого внука. Может, она и не сдала бы его властям, но уж точно оповестила бы всю округу, что ее давно потерянный внучек шатается по дорогам и грабит экипажи. А это чертовски осложнило бы Джеку жизнь.

Но если он действительно герцог Уиндем…

Тогда да поможет Бог всем им.

У Джека появилась робкая надежда, что тетя ему солгала. Никто не желал, чтобы безвестный чужак вдруг вознесся так высоко. И меньше всего он сам.

– Не мог бы кто-нибудь мне объяснить… – Джек набрал в грудь побольше воздуха и замолчал, сжав пальцами виски. Казалось, целый пехотный батальон прошелся по его голове. – Не мог бы кто-нибудь рассказать мне поподробнее о семейном древе? – Разве не должен был хоть кто-то знать, что отцу предстояло унаследовать герцогство? Тетушка Мэри? Мать? Сам Джек?

– У меня было трое сыновей, – решительно заговорила старуха. – Старший – Чарлз, средний – Джон, и младший – Реджинальд. Твой отец уехал в Ирландию сразу после того, как Реджинальд женился… – рот герцогини скривился, лицо приняло неприязненное выражение, – на его матери. – Старуха кивком указала на Уиндема.

– Она из городского сословия, – пояснил Уиндем голосом, лишенным всякого выражения. – Ее отец владел фабриками. Множеством фабрик. – Уиндем едва заметно дернул бровью. – Теперь они принадлежат нам.

Герцогиня поджала губы, недовольная тем, что ее перебили.

– Нас известили о кончине твоего отца в июле 1790 года.

Джек коротко кивнул. Время смерти совпадало.

– Через год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Меня болезнь обошла стороной. Младший сын к тому времени уже не жил в Белгрейве, так что он тоже уцелел. Чарлз так и не успел жениться, а о семье Джона мы ничего не знали. Считалось, что Джон умер, не оставив наследников. Так Реджинальд стал герцогом. – Старуха помолчала, ничем не выдавая своих чувств. – Никто не мог предположить, что так случится.

Все посмотрели на Уиндема. Тот промолчал.

– Я остаюсь, – тихо произнес Джек. Похоже, выбирать ему не приходилось. Вдобавок не мешало выведать побольше об отце. Человеку следует знать свои корни. Так всегда говорил дядя Уильям. Кто знает, может, этим он пытался дать понять Джеку, что заранее прощает его? На случай, если когда-нибудь Джек захочет стать Кавендишем. Конечно, дядя Уильям никогда не был знаком с этими Кавендишами. А если бы был, то, возможно, крепко бы подумал, прежде чем давать племяннику совет.

– Весьма благоразумно с твоей стороны, – отметила герцогиня, хлопнув в ладоши. – Итак, мы…

– Но прежде, – перебил ее Джек, – я должен вернуться в гостиницу и забрать свои вещи. – Он обвел глазами роскошную гостиную и весело усмехнулся. – Пусть и довольно скромные.

– Глупости, – отмахнулась герцогиня. – Ты получишь новую одежду. – Она брезгливо оглядела дорожный костюм внука. – И, позволю себе заметить, гораздо лучшего качества.

– Я не спрашивал у вас разрешения, – бросил Джек беспечным, непринужденным тоном. Он давно приучил себя не показывать гнева. Сердитый человек всегда уязвим.