– Ах, его светлость, – угрюмо бросил он.

– Он достойный человек, – заявила Грейс, почувствовав себя обязанной вступиться за Томаса. Возможно, он действовал не совсем так, как подобает, но это легко понять. С самого рождения его воспитывали как будущего герцога Уиндема. И вот теперь благодаря нелепому капризу судьбы он вдруг узнает, что, возможно, ему предстоит превратиться в обыкновенного мистера Кавендиша.

Если у мистера Одли выдался трудный день, то бедняге Томасу пришлось куда тяжелее.

– Да вы в восторге от этого вашего герцога, – проговорил мистер Одли.

Грейс толком не поняла, был ли это вопрос. Пожалуй, нет, решила она. Во всяком случае, мистер Одли говорил с ней сухим тоном, словно с наивной простушкой.

– Герцог – достойный человек, – твердо повторила Грейс. – Вы согласитесь со мной, когда лучше его узнаете.

Мистер Одли насмешливо фыркнул:

– Сейчас вы говорите в точности как служанка. Вышколенная, преданная служанка. – Грейс сердито нахмурилась, но мистер Одли и бровью не повел. – Вы собираетесь защищать и герцогиню тоже? – осведомился он с веселой ухмылкой. – Хотел бы я услышать ваши аргументы. Мне жутко любопытно, как вы с этим справитесь, не каждый отважится на подобный подвиг.

Едва ли мистер Одли ожидал от нее ответа, и Грейс промолчала. Правда, ей пришлось отвернуться, чтобы он не заметил ее улыбки.

– Сам я не справился бы с ролью ее адвоката, – продолжал он, – хотя мне говорили, что я на редкость красноречив. – Он доверительно наклонился вперед, словно хотел открыть Грейс какой-то важный секрет. – Ведь в моих жилах течет ирландская кровь.

– Вы один из Кавендишей, – напомнила ему Грейс.

– Только наполовину. Слава Богу.

– Они не так уж плохи.

Мистер Одли горько усмехнулся:

– Не так уж плохи? Вот и вся ваша хваленая защита?

Грейс силилась возразить, но, как назло, в голову ничего подходящего не приходило.

– Герцогиня готова отдать жизнь за семью, – растерянно пролепетала она.

– Жаль, что она этого не сделала.

Грейс невольно вздрогнула.

– Вы говорите в точности как герцог.

– Да, я заметил, бабушка и внук питают трогательную, нежную привязанность друг к другу.

– Вот мы и пришли. – Грейс толкнула дверь синей шелковой спальни и отступила на шаг. Она не собиралась следовать за джентльменом в его комнату. Это было бы неприлично.

За пять лет службы в замке Белгрейв Грейс ни разу не заходила в покои Томаса. Все ее богатство в этом мире составляли честь и безупречная репутация, Грейс дорого ценила свое доброе имя.

Мистер Одли заглянул внутрь.

– Какая синяя, – заметил он.

Грейс не смогла сдержать улыбку.

– И шелковая.

– Действительно. – Он переступил порог. – Вы не зайдете?

– О нет.

– Я и не надеялся, что вы согласитесь. Жаль. Придется мне слоняться здесь одному. В одиночку наслаждаться этим синим шелковым великолепием.

– Герцогиня была права, – покачала головой Грейс. – Вы никогда не бываете серьезным.

– Неправда. Я довольно часто бываю серьезен. Предоставляю вам самой догадаться когда. – Пожав плечами, он медленно направился к бюро, лениво провел пальцем по крышке и коснулся изящного пресс-папье. – Мне нравится оставлять людей в неведении.

Грейс не ответила, наблюдая, как мистер Одли осматривает свою комнату. Ей следовало уйти. Пожалуй, ей даже хотелось уйти, весь день она мечтала только о том, чтобы свернуться калачиком в постели и уснуть. И все же она осталась. Следя глазами за мистером Одли, она старалась угадать, каково это – впервые увидеть великолепие Белгрейва.

Явившись сюда пять лет назад, она была всего лишь служанкой при герцогине, а этому человеку, возможно, предстояло стать хозяином Белгрейва.

Наверное, это чертовски странное чувство. Странное и ошеломляющее. У нее не хватило духу сказать мистеру Одли, что эта комната далеко не самая роскошная и изысканная в замке. Есть и другие, намного богаче.

– Прекрасная картина, – заметил он, разглядывая живописное полотно на стене.

Грейс кивнула. Ее губы на мгновение приоткрылись и снова сомкнулись.

– Вы хотели сказать, что это Рембрандт.

Губы девушки приоткрылись снова, на этот раз от удивления.

Мистер Одли даже не смотрел на нее.

– Да, – призналась Грейс.

– А это? – Он кивнул на полотно, висевшее рядом. – Караваджо?

Грейс растерянно моргнула.

– Я не знаю.

– Зато я знаю. – В его голосе звучало какое-то странное мрачное восхищение. – Это Караваджо.

– Вы, должно быть, знаток? – спросила Грейс, неожиданно заметив, что носки ее туфель оказались за порогом спальни. Каблуки чинно и благопристойно оставались в коридоре, но носки…

Мистер Одли перешел к следующей картине – на восточной стене они висели во множестве – и пробормотал:

– Я не назвал бы себя знатоком, просто мне нравится живопись. Ее так легко читать.

– Читать? – Грейс шагнула в комнату. Какая странная мысль.

– Да, – кивнул мистер Одли. – Взгляните сюда. – Он указал на полотно, по всей вероятности, эпохи постренессанса. Изображенная на нем женщина восседала в широком кресле, обитом черным бархатом. Высокая витая спинка и массивные подлокотники сияли позолотой. Возможно, это был трон. – Видите этот взгляд из-под полуопущенных век? Она наблюдает за другой женщиной, но не смотрит ей в лицо. Ее терзает ревность.

– Нет, – Грейс встала рядом с ним, – она в ярости.

– Конечно, но она в ярости, потому что завидует.

– Завидует ей? – спросила Грейс, кивнув в сторону второй женщины, красавицы с волосами цвета пшеницы, облаченной в полупрозрачный греческий хитон. Одна из ее грудей, казалось, вот-вот бесстыдно выскочит из платья. – Не думаю, – возразила Грейс. – Посмотрите на ту, что на троне. У нее есть все.

– Да, все земные блага. Но та, вторая женщина завладела ее мужем.

– Почему вы решили, что она замужем? – Грейс недоверчиво покосилась на мистера Одли и приблизилась к картине, стараясь разглядеть обручальное кольцо на пальце разгневанной женщины на троне. Но мазки краски на полотне оказались слишком грубыми, чтобы различить такую мелочь, как кольцо.

– Разумеется, она замужем. Всмотритесь в выражение ее лица.

– Я не вижу ничего, что указывало бы на ее замужность.

Мистер Одли насмешливо поднял бровь:

– «Замужность»?

– Я совершенно уверена, что есть такое слово. В отличие от «правдонравия». – Грейс недоуменно нахмурилась. – Но если она замужем, то где же муж?

– Здесь, – отозвался мистер Одли, коснувшись пальцем причудливой золоченой рамы возле фигуры женщины в греческом хитоне.

– Но откуда вы знаете? Это же за пределами холста!

– Достаточно лишь вглядеться в ее лицо. Эти глаза. Она смотрит на мужчину, который ее любит.

Грейс с любопытством повернулась к мистеру Одли.

– А может, на мужчину, которого любит она сама?

– Не могу сказать. – Мистер Одли задумчиво склонил голову набок. – Несколько мгновений прошло в молчании, потом он произнес: – В этой картине заключен целый роман. Нужно лишь потратить немного времени, чтобы прочитать его.

Он прав, подумала Грейс. Как странно. Ей вдруг стало немного не по себе, оттого что мистер Одли оказался таким проницательным. Этот легковесный балагур, самонадеянный и дерзкий разбойник, не потрудившийся найти себе достойное ремесло.

– Вы в моей комнате, – заметил мистер Одли.

Грейс резко отпрянула.

– Постойте. – Он выбросил вперед руку и поддержал Грейс за локоть. Как раз вовремя, иначе она непременно упала бы.

– Спасибо, – тихо пробормотала девушка. Мистер Одли по-прежнему держал ее под руку. Грейс успела прийти в себя и твердо стояла на ногах. Но мистер Одли не отпускал ее. А она не пыталась вырваться.

И тогда Джек ее поцеловал. Он не смог удержаться.

Не сумел справиться с собой. Его рука сжимала локоть Грейс, он чувствовал нежное тепло ее кожи, лицо ее было так близко, синие глаза смотрели прямо и бесхитростно, и Джек понял, что ему не остается ничего другого, как – ведь у него и впрямь не было выбора – поцеловать ее.