Грейс замерла, сжимая дверную ручку.

– Думаю, да. Если вы привыкли рано вставать.

Джек никогда не был ранней пташкой, скорее наоборот.

– О да, обычно я чуть свет уже на ногах.

– Герцогиня любит плотно позавтракать, – объяснила Грейс.

– А я думал, она обходится газетой и горячим шоколадом. – Пожалуй, он мог бы повторить слово в слово все, что говорила мисс Эверсли сегодня днем. Очень даже возможно.

Грейс покачала головой:

– Мадам пьет шоколад в шесть часов. А завтрак подают семь.

– В малой столовой?

– Так вы знаете, где это?

– Понятия не имею, – признался Джек. – Но существует превосходный выход. Вы могли бы зайти за мной сюда и проводить в столовую.

– Нет, – ответила Грейс, дрогнувшим голосом, в котором слышалось то ли изумление, то ли возмущение, Джек не смог бы сказать с уверенностью. – Но я распоряжусь, чтобы вас проводили.

– Жаль, – вздохнул Джек. – Это далеко не то же самое.

– Надеюсь, – отозвалась Грейс, медленно закрывая за собой дверь. – Я собиралась прислать за вами лакея, – донеслось из коридора.

Джек весело рассмеялся. Ему нравились женщины, наделенные чувством юмора.

На следующее утро ровно в шесть часов Грейс вошла в покои герцогини, придержав тяжелую дверь для горничной, которая следовала за ней с подносом в руках.

Как и ожидалось, герцогиня уже проснулась. Она всегда поднималась рано, не важно, пробивались ли сквозь шторы летние солнечные лучи или за окном темнела хмурая зимняя мгла. Что же до Грейс, то она охотно проспала бы до полудня, будь на то ее воля. В Белгрейве она взяла за правило спать с раздвинутыми занавесками, чтобы по утрам первые лучи солнца щекотали веки, заставляя открыть глаза.

Это не всегда помогало, как и музыкальные часы, которые Грейс много лет назад установила на столике возле кровати. Она надеялась, что со временем привыкнет к распорядку дня герцогини, но ее внутренний хронометр отказывался повиноваться, словно какая-то часть ее существа упорно не желала верить, что Грейс живет в замке на положении служанки и еще долгие годы ей предстоит быть компаньонкой при вдовствующей герцогине Уиндем.

К счастью, Грейс удалось подружиться с горничными и заручиться их помощью. Герцогиня, не желая начинать день без компаньонки, требовала, чтобы та являлась к ней чуть свет, а горничные, сменяя друг друга каждое утро, незаметно проскальзывали в комнату Грейс и трясли ее за плечо, пока она не начинала стонать: «Довольно…»

Странно, что и мистер Одли оказался ранней пташкой. Грейс никогда бы не подумала, что он привык подниматься с постели ни свет ни заря.

– Доброе утро, ваша светлость, – поздоровалась Грейс, направляясь к окну. Раздвинув тяжелые бархатные шторы, она подняла глаза к небу. Стоял легкий туман, небо заволокло тучами, но кое-где все же проглядывало солнце. Возможно, к вечеру облака рассеются, решила Грейс.

Герцогиня, прямая как жердь, царственно восседала среди подушек на своей роскошной кровати с балдахином. Она почти закончила обычные утренние упражнения, включавшие обязательное сжимание и разжимание пальцев, вытягивание носков и повороты головы вправо и влево. Грейс заметила, что герцогиня никогда не вытягивает при этом шею.

– Мой шоколад, – коротко бросила старуха.

– Он здесь, мадам. – Грейс подошла к столику, где горничная оставила поднос, прежде чем поспешно удалиться. – Осторожно, мадам, шоколад горячий.

Герцогиня подождала, пока Грейс поставит поднос на постель, и раскрыла газету – выпуск всего двухдневной давности (обычно в Линкольншир столичные газеты приходили с трехдневным опозданием). Дворецкий заранее тщательно прогладил листы утюгом.

– Очки для чтения.

Грейс всегда держала очки герцогини под рукой. Старуха водрузила их на кончик носа, осторожно отхлебнула из чашки густой обжигающий напиток и погрузилась в чтение. Грейс уселась на стул с прямой спинкой, стоявший возле бюро. Место не слишком удобное – утром герцогиня капризничала не меньше, чем в остальное время дня, и Грейс приходилось то и дело вскакивать и метаться между стулом и кроватью, выполняя разнообразные поручения. Но сидеть рядом с постелью госпожи компаньонке не дозволялось. Герцогиня жаловалась, что ее не оставляет ощущение, будто Грейс пытается читать, заглядывая ей через плечо.

Что, конечно же, соответствовало истине. Теперь газету доставляли в комнату компаньонки сразу, как только герцогиня заканчивала чтение. Грейс получала свежий выпуск с опозданием в два с половиной дня, на двенадцать часов раньше всех остальных жителей графства.

Странно, что подобные мелочи позволяют людям чувствовать свое превосходство над другими, подумала Грейс.

– Хм.

Грейс склонила голову набок и прислушалась, но промолчала. Если задать вопрос, герцогиня ни за что не расскажет, что привлекло ее внимание.

– В Хауат-Холле случился пожар, – пояснила старуха.

Грейс слабо представляла себе, где это.

– Надеюсь, никто не пострадал.

Герцогиня пробежала глазами еще несколько строк и проговорила:

– Всего лишь лакей. И две горничные. – Она внезапно нахмурилась и добавила: – Погибла собака. Боже, какая жалость.

Грейс не ответила. Обычно она старалась избегать утренних разговоров, пока не выпьет чашку шоколада, что дозволялось ей не раньше семи часов, за завтраком. При мысли о завтраке в животе у нее заурчало. При всей своей нелюбви к тоскливым утренним часам Грейс обожала завтраки. Вот если бы и на ужин подавали копченую рыбу и яйца!

Грейс посмотрела на часы и вздохнула. До завтрака оставалось пятьдесят пять минут. Интересно, мистер Одли уже проснулся?

Вполне возможно. Ранние пташки вроде него никогда не встают за десять минут до завтрака.

Она попыталась представить себе мистера Одли заспанным и помятым.

– Что с вами, мисс Эверсли? – брюзгливо проворчала герцогиня.

Грейс растерянно моргнула.

– Что со мной, мадам?

– Вы только что… пискнули. – В голосе старухи слышалось такое отвращение, словно Грейс совершила что-то в высшей степени непристойное.

– Простите, мадам, – поспешно проговорила Грейс и, опустив глаза, уставилась на сложенные на коленях руки. Ее щеки пылали, это было заметно даже в тусклых утренних лучах. Герцогиня, несмотря на слабое зрение, наверняка углядела ее румянец.

Ох, не следовало ей воображать себе мистера Одли полуодетым. Одному Богу известно, какие еще неприличные звуки способны вызвать подобные мысли.

И все же мистер Одли настоящий красавец. Это бросалось в глаза, даже когда лицо его скрывала полумаска. На его губах всегда играет легкая улыбка. Вряд ли он вообще когда-нибудь хмурится. А его глаза… В первую ночь Грейс не успела как следует их разглядеть, и, наверное, к лучшему. Этот изумрудный цвет невозможно забыть. Никогда прежде Грейс не видела таких глаз. Они сияли намного ярче изумрудов герцогини, ради которых Грейс рисковала жизнью (это было почти правдой, хотя, вспоминая о героическом спасении ожерелья, Грейс всякий раз досадливо морщилась).

– Мисс Эверсли!

Грейс от неожиданности подскочила на стуле.

– Мадам?

Герцогиня пронзила ее недовольным взглядом.

– Вы только что фыркнули.

– Неужели?

– Вы не доверяете моему слуху?

– Вовсе нет, мадам. – Герцогиню выводил из себя даже малейший намек на ее преклонный возраст, она отказывалась признавать, что дряхлеет, а зрение и слух ее уже не так остры, как прежде. Грейс смущенно откашлялась. – Прошу прощения, мадам. Я не заметила. Должно быть, я… э-э… шумно вздохнула.

– Шумно вздохнула? – Герцогиня определенно сочла этот звук не менее предосудительным, чем писк.

Грейс приложила руку к груди.

– Боюсь, у меня немного заложена грудь.

Герцогиня с подозрением воззрилась на чашку, брезгливо раздув ноздри.

– Надеюсь, вы не дышали на мой шоколад.

– Конечно, нет, мадам. Поднос с шоколадом всегда приносят горничные.

Старуха недовольно нахмурилась, давая понять, что тема исчерпана, и снова углубилась в чтение, оставив Грейс наедине с мыслями о мистере Одли.