– Здесь особенно красиво зимой, – после небольшой запинки добавила Грейс, – это настоящее чудо. Не могу объяснить, в чем тут дело. Наверное, солнце опускается ниже. А снег…
«Всему виной этот свет. Дрожание бликов. Золотой дождь, омывающий ее лицо, плечи, волосы. Грейс…»
Джек почувствовал, как сердце сжимается в груди. Его словно ударили дубиной, вышибли дух… Тело налилось тяжестью. Он был не в силах заговорить, облечь мысли в слова, выразить хотя бы малую долю того, что испытывал…
– Джек? – шепнула Грейс, и внутри у него будто прорвало плотину.
– Грейс. – Ее имя звучало для него благословением. Захлестнувшее его чувство было сильнее желания, мучительнее жажды. Точно в него внезапно вселилось дикое, безрассудное, необузданное существо, и лишь одна Грейс способна была его укротить. Это походило на безумие, но Джек вдруг необычайно ясно понял, что, если сейчас же, немедленно не обнимет Грейс, не прикоснется к ней, что-то в нем умрет. Умрет навсегда.
Джентльмену удачи, привыкшему смотреть на жизнь как на бесконечную череду забавных нелепостей и дурачеств, трудно было представить себе что-то более пугающее.
Он схватил Грейс за плечи и рывком притянул к себе. Он был резок, почти груб. Страсть, внезапная, как огненная вспышка, ослепила его.
– Грейс… – повторил он, не в силах побороть искушение вновь произнести ее имя. Неужели они знакомы всего один день? Нет, это невозможно. Она ниспослана ему судьбой, его небесная благодать, его Грейс. Она всегда была рядом и ждала, когда он наконец откроет глаза и увидит ее.
Джек обхватил ладонями ее лицо. Он сознавал, что завладел бесценным сокровищем, и все же не мог заставить себя касаться Грейс с тем благоговением, которого она заслуживала. Его пальцы казались неловкими, тело грубым и неуклюжим. Ее глаза, такие синие и ясные, околдовывали, он мог бы утонуть в них. Он хотел утонуть в них, хотел больше всего на свете. Утонуть, раствориться в Грейс, слиться с ней воедино, навсегда, навеки.
Его губы коснулись ее губ, и в этот миг Джек отчетливо понял, что погиб. Сейчас для него не было ничего дороже этой женщины, заменившей ему весь мир.
– Джек… – выдохнула Грейс, и по телу его прошла жаркая волна желания.
– Грейс… – шепнул он, не находя других слов. Впервые в жизни Джек испугался, что бойкий язык подведет его. Он боялся сказать слишком мало или, наоборот, чересчур много. И тогда Грейс узнает, если каким-то чудом еще не догадалась, что он околдован ею.
Он поцеловал ее, жадно, страстно, вложив в поцелуй весь жар, от которого плавилось его тело. Его руки скользнули по ее спине, запоминая нежные изгибы. Желание жгло его изнутри. Он прижал Грейс к себе еще сильнее. Ему хотелось лишь одного – почувствовать упругость ее плоти, нежность ее кожи, ощутить ее как можно ближе, ближе. Это единственное, о чем Джек мог сейчас думать, если он вообще способен был думать. Он был одержим желанием.
– Грейс… – повторил он, касаясь нежной кожи возле ключицы, у самого выреза платья.
Она вздрогнула, и Джек безмолвно замер, не в силах даже помыслить оторваться от нее. Но Грейс лишь прошептала, накрыв его ладонь своей:
– Я просто не ожидала.
Только тогда Джек перевел дыхание. Дрожащими пальцами он погладил край ее корсажа, отделанного изящными фестонами. Голубая жилка на ее шее отчаянно забилась, а с губ сорвался тихий вздох – едва ли кто-то, кроме Джека, с жадностью вслушивавшегося в ее дыхание, смог бы его уловить.
– Вы так прекрасны! – вырвалось у него. Самое поразительное, что в этот миг Джек не смотрел на лицо Грейс, он любовался ее белой как молоко кожей и прелестным румянцем, проступавшим под его пальцами.
Он медленно наклонился и приник губами к нежной впадинке у ее горла. Грейс тихо застонала и запрокинула голову, молчаливо отдавая себя в его власть. Ее руки обвили шею Джека, пальцы зарылись в волосы, и тогда Джек, поддавшись безотчетному порыву, подхватил ее на руки и понес к низкому широкому дивану у окна, залитому ослепительным сиянием солнца, золотистым светом, околдовавшим их обоих.
В первое мгновение, опустившись на колени рядом с Грейс, Джек мог лишь безмолвно любоваться ею, потом трясущейся рукой робко погладил ее по щеке. В ее широко распахнутых синих глазах читалось удивление, взволнованное ожидание и… легкий испуг.
И еще безграничное доверие. Грейс желала его. Его, и никого другого. Ни один мужчина не целовал ее прежде, Джек мог бы в этом поклясться. Хотя недостатка в мужском внимании она определенно не испытывала. Смешно было сомневаться в этом. Такую красавицу, как Грейс, мужчины, должно быть, осаждали толпами. Ей с ранней юности приходилось отбиваться от назойливых ухажеров. Но она ждала. Ждала его.
Стоя на коленях перед Грейс, Джек наклонился и поцеловал ее в губы. Его рука скользнула по ее щеке к плечу, затем легла на бедро. Желание вспыхнуло в нем с новой силой, и Грейс, охваченная тем же чувством, отвечала на его поцелуй с безыскусной страстностью, от которой у него мутился рассудок.
– Грейс, Грейс… – простонал он, впиваясь в ее теплые сладкие губы. Его рука скользнула ей под платье, обхватив узкую щиколотку, и двинулась дальше… к колену, еще выше, к бедру. Не в силах больше сдерживаться, Джек бросился на диван, накрыв Грейс своим телом. Он приник губами к ее шее, и из груди ее вырвался вздох. Но Грейс не сказала «нет». Не накрыла его ладонь своей и не приказала ему остановиться. Она лишь исступленно шептала его имя и прижимаясь к нему всем телом.
Она не могла знать, что означает это движение и что оно способно сотворить с мужчиной, но Джека будто накрыло огненной волной.
Он принялся осыпать поцелуями шею Грейс и нежные округлости груди над вырезом платья, его губы нашли то укромное местечко у края корсажа, где уже успели побывать его пальцы. Он слегка отстранился, его рука скользнула за корсаж Грейс, чтобы явить на свет то, что ему так страстно хотелось увидеть.
Но когда его пальцы достигли наконец заветной цели, когда на одно ослепительное мгновение он ощутил в ладони ее грудь, шелковистость кожи, упругую полноту плоти, сосок, твердеющий от прикосновения его руки, Грейс тихонько вскрикнула.
В ее голосе звучало изумление.
И испуг.
– Нет, я не могу.
Она резко вскочила на ноги, неловко поправляя платье. Ее руки дрожали, пальцы не слушались. Джек впервые видел Грейс в таком смятении. Он взволнованно вгляделся в ее лицо и вздрогнул, словно его полоснули ножом.
В ее глазах он прочел не отвращение и не страх. Он увидел в них жгучую муку.
– Грейс, – шепнул он, шагнув к ней. – Что случилось?
– Простите, – проговорила она, отступая. – Мне… не следовало. Не сейчас. Не раньше чем… – Она осеклась, прикрыв рот ладонью.
– Не раньше?.. Грейс! Не раньше, чем что?
– Мне очень жаль, – пролепетала она, подтвердив еще раз уже известную Джеку истину, что эти три слова – худшее, что есть в английском языке. – Мне надо идти.
Грейс сделала торопливый реверанс и вихрем вылетела из комнаты, оставив Джека одного. Он долго, не меньше минуты, растерянно смотрел в пустой дверной проем, пытаясь понять, что же произошло. И лишь шагнув в коридор, вспомнил, что понятия не имеет, как добраться до спальни.
Грейс бежала стремглав по коридорам замка, временами переходя на шаг, а после пускаясь вприпрыжку. Она стремилась как можно скорее укрыться у себя в комнате, не уронив достоинства в глазах обитателей Белгрейва, однако сочетать скорость со степенностью было ох как нелегко. Если бы слуги ее заметили – а слуги всегда все замечают, вдобавок в то утро они сновали повсюду, – то наверняка удивились бы, почему у нее такой растерзанный вид.
Герцогиня не ждала компаньонку так рано. Думала, что она все еще показывает замок мистеру Одли, так что у Грейс оставалось в запасе не меньше часа.
Боже, что она наделала? Если бы она вовремя не одумалась, не напомнила себе, кто такой мистер Одли и кем он может стать, она позволила бы ему продолжить. Ведь она хотела того. Хотела так отчаянно, что теперь не могла оправиться от потрясения. Когда Джек взял ее за руку и привлек к себе, он пробудил в ней что-то необъяснимое, необузданное. Нет, это случилось еще раньше. В ту лунную ночь, когда Джек остановил карету герцогини. Именно тогда что-то изменилось в Грейс. А теперь…