Когда дверь за Германом и мамой закрылось, Катя повернулась ко мне, моргая круглыми, как у совы, глазами.

- Это что, твой муж?.. Ничего, что я на ты? Твой муж раздолбал твою машину и теперь хочет ее продать, даже тебя не спросив? Фигась!

- Начнем с того, что он мне даже и не муж, собственно, - сквозь зубы процедила я.

- Раз так, то и не выходите за него, - подала голос женщина на вытяжке. – Если он уже сейчас на вас плюет. А выйдете – вообще будет ноги вытирать. Я с таким пятнадцать лет прожила. Только об одном жалею – что сразу не ушла, как только поняла, что он собой представляет. Поначалу-то они все зайчики. А ваш вошел, даже не спросил, как вы, сначала пытался сцену устроить, что до вас хирург дотронулся, а потом про машину понес.

Мне хотелось провалиться сквозь пол, все этажи, фундамент и потом уже сквозь землю. Герман и раньше ставил меня в ситуации, когда было неловко за него перед посторонними, но так стыдно - еще никогда.

Посмотрев на меня, Катя решила разрядить ситуацию. Взъерошив короткие темные волосы, она хитро улыбнулась:

- А я бы не отказалась, чтобы меня Максим Иваныч за грудь подержал. Даже без практической надобности. Просто так. Мне бы приятно было. Такой мужчинка, просто ах! Не красавчик, но вот настоящий мужик, да. Глянешь на него – и сразу птички-бабочки в животе.

- Он тебя тоже оперировал? – спросила я.

- Да. И Люду, - она кивнула в сторону женщины у окна. – Слушай, я правильно поняла, что ты его знаешь?

- Да куда там. Машину ему зимой поцарапала.

- Ничего себе! Представляю, вот был для тебя сюрприз его увидеть здесь.

- Думаю, для него тоже. Меня увидеть, - усмехнулась я.

- А ты не знаешь случайно, он не женат?

- Не представляю. Но зимой он звонил женщине, когда мы в ГАИ ждали.

- Эх… А вот мы сейчас у Зиночки спросим.

В палату как раз вошла молоденькая и очень хорошенькая медсестра с лотком, накрытым салфеткой.

- Девочки, готовим попы! – скомандовала она, поставив лоток на тумбочку и набирая шприц из ампулы. – Что вы там у меня хотели спросить?

- Скажи, Зиночка-душечка, дохтур наш Максим Иваныч женат, чи ни? – Катя неуклюже задрала короткую рубашку и приспустила трусы.

Зина звонко хлопнула ее по ягодице и воткнула иголку.

- Официально – точно нет, мы бы знали. А так есть у него какая-то. Во всяком случае, месяц назад точно была, приходила к нему. Блондинка крашеная. Два метра сухостоя.

- А может, это пациентка была? – предположила Катя, натягивая трусы обратно. – Или там сестра?

- Угу. И они целовались на лестнице. Я видела. Аллергии нет на антибиотики? – Зина повернулась ко мне. – В карте ничего не написано.

Сделав уколы нам с Людмилой, Зина собрала свой лоток и пошла к двери, но остановилась и сказала:

- Так что, девки, вы в пролете. Берите Костырина, он в разводе. А Фокин тут все равно появляется три раза в месяц. Ушел от нас на частные хлеба. Большой босс, что вы!

- Фу! – скривилась Катя. – Костырин на игуану похож. И у него волосы в ушах.

Когда Зина ушла, мы еще немножко помыли косточки Максиму, потом переключились на всякую прочую женскую болтовню, которая помогла мне не думать о Германе и Жорике.

Есть сразу после наркоза было нельзя, да я и не хотела, только воду пила. Выяснилось, что жить с одной рукой очень даже неудобно. Несмотря на то, что левая у меня запросто дублировала правую. Для большинства действий требовались обе. Проблематично было сходить в туалет, почистить зубы. А уж душ в ближайшее время мне вообще не грозил, максимум гигиенические салфетки. Наверно, придется как-то гипс пленкой обматывать.

Из зеркала над раковиной на меня смотрела бледная отекшая физиономия с синяками под глазами. Лет так на пять постарше, чем значилось в паспорте, если не больше. В общем, тетка хорошо за тридцать. Странно даже, что Катя ко мне на ты обратилась.

А ведь обычно я была своей внешностью, скорее, довольна, чем нет. Правда, вот фотографии, которую Герман сделал год назад в Сочи, завидовала черной завистью. На ней я была такой красивой, какой никогда не была в реальности. Он увеличил ее и повесил на стену в рамке. По идее, портрет должен был чесать мне чувство собственного величия, но на деле я испытывала, глядя на него, комплекс неполноценности. Потому что у него и глаза были больше и зеленее, и волосы гуще, и нос изящнее, а уж фигура – и вовсе мечта.

Я долго лежала без сна. Хотелось повернуться на бок, но было нельзя. Адреналиновая буря улеглась, и я ясно осознала, что, если бы не надежный танк Жорик, мы бы с Германом запросто могли погибнуть. Во всяком случае, я точно. Или не отделалась бы так легко. И теперь избавиться от него, как от сломанной игрушки?! Я снова начала злиться.

Наконец подкрался рваный неглубокий сон – как отголосок наркозных кошмаров. Я от кого-то убегала, пряталась. Кто-то гнался за мной на черной Самаре. А потом меня все-таки поймали и повели на расстрел. Но я открыла в браузере новое окно и ушла в интернет. Там все было белое-белое, и откуда-то сверху лился яркий свет. И снова я увидела черный мужской силуэт: свет был за его спиной, и я не могла разглядеть лица.

15 июня

Ольга Андреевна пообещала выписать меня в пятницу, если разрешит невролог. Или в понедельник, если не разрешит. Разумеется, я хотела побыстрее домой. Хотя и понимала, что в больнице для меня вообще курорт. Валяйся себе, никаких бытовых забот. Наша палата значилась лежачей, еду нам привозили на раздаточной тележке. И даже на уколы не надо было ходить в процедурную. Меня в лежачие записали из-за сотрясения мозга. Впрочем, головокружение и тошнота прошли уже через день. Рука, правда, ныла, ребра тоже.

Герман исправно приходил каждый день, приносил вкусненькое, интересовался самочувствием, рассказывал всякие забавные вещи и вообще вел себя как образцовый муж. Как будто пытался реабилитироваться за свой первый визит. И насчет продажи Жорика больше не заикался. Мне даже стало немного неловко, что я так на него окрысилась. Мама больше не приезжала, только звонила, что меня вполне устраивало. Совесть пыталась упрекать, но я не могла не признать, что любить ее на расстоянии у меня получается лучше.

С соседками мне повезло. Людмила большую часть времени не подавала признаков жизни – лежала себе, уткнувшись в телефон, и только изредка вставляла реплики в наш разговор. Катя была болтливой и шумной, но надолго ее не хватало. Потрещав, она или засыпала, или включала музыку в наушниках. Но даже за эти ее короткие приступы чего мы только не обсудили.

С утра я ждала звонка Германа, который должен был поехать в ГИБДД на разбор полета. Время уже перевалило за обед, а он так еще и не позвонил. Чесались руки набрать самой, но я себя одергивала: а вдруг все как раз в самом процессе.

Между делом появился маленький лысенький невролог. Побил молоточком, поводил пальцем перед носом, задал пару вопросов и сказал, что не видит причин меня задерживать. Пришедшая следом Ольга Андреевна подтвердила: если завтра утром анализы будут в норме, к обеду она меня отпустит.

Я обрадовалась и… немного огорчилась. Самую капельку. Потому что втайне рассчитывала еще раз увидеть Максима. Без всякой, как сказала Катя, практической надобности. Просто так. Он же сказал, что у него смена через неделю. Будет оперировать, но и к своим пациентам тоже зайдет. А меня здесь уже не будет. Ну что ж… ладно.

Прибежала с лотком Зина. Начала на этот раз с Людмилы, потом перешла к Кате и ко мне – в последнюю очередь. Повернувшись на бок, я спустила трусы, и тут открылась дверь.

- Ого, зачетные труселя! – сказал знакомый голос. – Здравствуйте, мои красавицы!

Людмила и Катя захихикали, а я зашипела от досады, уткнувшись носом в подушку.

Мама то ли решила своеобразно пошутить, то ли просто вытащила из ящика с бельем первое, что попало под руку. В том числе и черные трусы с курящими скелетами. Я даже не могла вспомнить, откуда они у меня. Скорее всего, подарок Германа, я себе такие точно не покупала.