— Сейчас иди спать. — велел дядя Сигизмунд. — Но, если голодна, то на кухне есть пицца и тосты с ветчиной.

— Спасибо. — робко пробормотала я.

Если на этом сегодня всё закончится, мне остаётся только поблагодарить судьбу!

— И ещё, ягодка. — голос дядя Сигизмунда приобрел угрожающие и мрачные ноты. — Если подобное повторится, я тебя на домашний арест посажу. Учится будешь дома, в перерывах пахать в мастерской наравне со всеми. Поняла?!

— П-п-поняла… — дрожащим голосом пролепетала я, испуганно вжав голову в плечи. — Н-но… но ведь…

— Что?! — рявкнул дядя Сигизмунд.

От его голоса, казалось, содрогнулся весь дом, а может ещё и соседние.

Я испуганно попятилась от дяди Сигизмунда, взирая на него с растерянным удивлением.

— Что ты хотела сказать?! — прорычал дядя.

Я нервно сглотнула, глядя ему в глаза. Его беспощадный взгляд источал ледяной гнев. Ноздри дяди шумно раздувались.

— Н-ничего… — я сочла за лучшее не нарываться. — Я… ничего… н-не… не хотела ск-казать… Можно я п-пойду в с-свою к-к-комнату?..

Последний вопрос я произнесла едва ли не молящим голосом.

Дядя Сигизмунд несколько мгновений пристально глядел на меня уничтожающим тяжелым взглядом. А затем глухо рыкнул:

— Иди… ягодка.

— Спасибо…

— И Мирону своему передай… — добавил зловеще дядя Сигизмунд. — Если ещё хотя бы раз!.. Я ему ногу прострелю… Или руку. Поняла?!

Я вновь нервно сглотнула, быстро кивнула.

— Я п-передам.

Ага, как же. Скажу я ему!.. Чтобы он от меня бежал без оглядки?.. Хотя, если из-за меня он получит свинцовую дробь в ногу… А он вполне реально может её получить, учитывая нрав и меры моего дяди. Может, и вправду ему лучше со мной не общаться?..

Одолеваемая тяжкими раздумьями, напуганная реакцией дяди, я зашла в свою комнату.

Приняв душ, и наскоро поужинав парой кусочков разогретой пиццы, я посмотрела полторы серии «Готэма», и улеглась спать.

Однако поспать мне не удалось.

Едва я сомкнула глаза, как в мое сознание ворвались воспоминания сегодняшней роженицы.

Перед глазами стремительно вращались смазанные отрывки её жизни. Меня бросало из одного эпизода в другой.

Я увидела, как Валентина Любинская идёт в школу. Я в её воспоминании стояла рядом с ней, когда в классе девятом или десятом с трудом решала у доски уравнение по алгебре. Я увидела, как её избивали три каких-то девушки, затем её свидание с мужчиной, что был намного старше самой Валентины. Я увидела её школьный бал, красивые декорации, сверкающие огни и наряженных выпускников. Однако все это великолепие почти сразу сменилось видом пустых ночных улиц, по которым, громко цокая каблуками, в слезах порывисто шагала Валентина. Её красивое мятного цвета платье с лентой выпускницы было залито чем-то темным.

Сотрясаясь от рыдания Валентина шагала по безлюдным улицам ночного города. Я шла за ней следом, когда внезапно рядом с ней остановился видавший виды старый Форд. Водитель что-то спросил у девушки, но Валентина проигнорировала его. Очевидно сидевших внутри парней это разозлило. Потому, что они немедленно выбрались из машины, и ринулись к ней. Валентина побежала, сдавленно позвала на помощь. Но её быстро догнали, закрыли рот, и заволокли в машину. Прежде, чем воспоминание Валентины вновь сменилось, я увидела в окне одного из ближайших домов чье-то бледное, едва различимое лицо, что с пугливым любопытством наблюдало за происходящим.

А потом начался кромешный ужас.

Валентину привезли в какой-то старый дом, или даже амбар… Здесь её привязали к двум деревянным балкам, сорвали одежду, несколько раз ударили, а потом насиловали. Долго. Жестоко. С каким-то необъяснимым мстительным остервенением. Все пятеро парней как будто специально старались сделать девушке, как можно больнее. А её плач и мольбы о пощаде, только раззадоривали, и похоже возбуждали насильников.

Я не могла на это смотреть, я закрывала глаза, но я всё слышала. Я содрогалась от происходящего кошмара, и пробирающего меня неукротимого омерзения.

Я не понимала… Честно, не понимала. Зачем?! Зачем это делать?! Для чего?! Неужели нормальные отношения не удовлетворяют этих скотов?! Ну откуда в них столько злобы, грязи и мерзости?! Святые небеса… Видимо некоторые из людей, и правда в своем развитии недалеко ушли от животных.

А потом я увидела мучительные роды Валентины Любинской. Рожала она одна, тайком от родителей, в какой-то грязной конуре, которую с трудом можно было назвать квартирой. Затем воспоминание вновь сменилось

Теперь я стояла в ночи, под дождем, перед металлическими воротами, за которыми, на фоне вспыхивающего от молний неба, темнел зловещий силуэт длинного здания с двумя башнями.

Ночное небо сотряс угрожающий грохот грома, и дождь словно усилился. Шлепая по лужам, по мощеной дороге к воротам подошла согбенная фигура в грязной, потёртой куртке с зашитым капюшоном.

Валентина, а это была именно она, присела у ворот, положила на землю какой-то пухлый свёрток из одеял. Затем несколько раз нажала кнопку звонка на кирпичной стене возле металлических ворот, и убежала, не оглядываясь.

Я оглянулась ей в след, затем на с сожалением посмотрела на оставленный ею свёрток у ворот. Под плотно завернутыми одеялами зазвучал крик младенца. Звук плача беспомощного ребенка царапал душу, разрывал и кромсал мое сердце.

Малышу было страшно. Он хотел обратно к своей маме. Он совсем не понимал, что случилось, и почему он вдруг оказался один.

Я покачала головой, прижала ладони ко рту.

За что она так с ним… с ней… Со стороны здания, к воротам приближались человеческие фигуры. Исходящие от их рук желтые лучи света рассекали темноту.

В очередной раз блеснула молния, и на мокрой бронзовой табличке ворот я успела прочитать: «Зелёная колыбель».

Та самая, куда мне предстоит отвезти подарок умершей при родах несчастной Валентины Любинской.

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Четверг, 14 января

Сочный, сухой запах кофе смешивался с влажным зимним холодом.

Генерал-майор Савельев Антон Спиридонович, облокотившись на перила широкого моста, неспешно отпил из кофейного стакана.

За спиной у них со Стасом прошла шумная, хохочущая компания.

Стас ждал, пока Аспирин заговорит. Но генерал не спешил, смакуя Американо из Старбакса.

Стас, ощущая подкатывающее раздражение, потёр ладони. Перчатки он оставил в машине, поскольку не знал, что разговор с генералом затянется.

— Значит, — вдруг произнес Антон Спиридонович. — Ты хочешь сказать, что если Гольшанский не так на тебя посмотрел… Он не убийца?

— Очень даже может быть, что убийца, — кивнул Стас. — Даже, скорее всего так и есть.

— Но, — со вздохом вставил генерал.

— Но, но не Портной, — упрямо, с легким нажимом проговорил Стас.

— Допустим, — прокашлявшись, ответил генерал. — Можешь мне объяснить, чего именно ты ожидал от встречи с пойманным убийцей?

— Охотно, — с готовностью согласился Корнилов.

Он посмотрел вдаль. С моста над Москвой-рекой, на котором они стояли открывался завораживающий вид на живописную осыпанную снегом столицу.

— НС, с которым мы имели дело четыре года назад, — снова потирая руки, продолжил Корнилов. — Пребывал в восторге, и даже в безумной эйфории от того, что мы не могли его поймать. И он…

— Не «мы», а ты, — качнув головой, заметил генерал.

Стас осекся, взглянул на Аспирина. Тот посмотрел в глаза подполковника.

— За раскрытие дело отвечал прежде всего ты Стас, — с едва заметным обвинением в голосе, уточнил Антон Спиридонович.

— Да, — кивнул Корнилов. — И убийца отлично об этом знал.

— Скорее всего, — небрежно согласился генерал.

— Нет, — категорично ответил Стас. — Он знал обо мне. Знал, что нашей оперативно-следственной группой руковожу я. И отлично знал, что именно от меня требуют его поимки.

Генерал искоса, вопросительно взглянул на Стаса.