Дня два спустя я вместе с женой должен был выехать в Россию и не мог вторично посетить мага. Жена была очень довольна этим. Она отказалась сопровождать меня в его дом и, совершенно искренне считая спиритизм одной из военных хитростей врага рода человеческого, вообще крайне недоброжелательно относилась к моей «новой фантазии».
Вернувшись в Петербурга, я нашел у себя письмо от сестры, полученное во время моего отсутствия. В нем я прочел поразительную новость. Не оставалось почти никаких сомнений в том, что интересовавшая меня дама, Тамара Дертельман, была отравлена. Подозрение падало на ее мужа, скрывшегося тотчас же после ее смерти за границу и там исчезнувшего без следа. Хотя моя сестра и не была знакома с умершей, но, естественно, заинтересовалась этим делом. Добровольное показание химика, который снабжал Дертельмана некоторыми препаратами, обратило внимание знакомых на обстоятельства, оставшиеся до того времени совершенно незамеченными.
Само собой понятно, я теперь был совершенно убежден, что ответ, сообщенный мне восточным мудрецом, «потустороннего» происхождения.
Желая ознакомиться поближе с миром таинственного, я сделался ревностным приверженцем пышно расцветших у нас за последнее время оккультных знаний. Я посещал сеансы не для того, чтобы исследовать, а для того, чтобы поучаться; убеждал сомневающихся, советовал тем, кто отправлялся на Восток, непременно побывать у чародея и, таким образом, без сомнения, составил ему довольно обширную клиентуру…
Прошлой зимой я и жена получили приглашение съездить на неделю в Москву, к моей сестре. Пришлось поехать, хоть я и побаивался этого посещения. Мой beau-frère[27], молодой врач, подававший большие надежды, был прекрасный муж и отличный малый. Но он отличался беспощадной насмешливостью и, если я раньше не боялся его нападок, то теперь чувствовал, что в моей броне есть слабое место. Две вещи в особенности возбуждали его иронию: морская болезнь и нервы. В этом отношении он мог поумнеть со временем, но, к несчастью, был у него еще один предрассудок, который я считал более серьезным. Он разделял всех спиритов на два разряда: мошенников и дураков, — и говорил, что с первых же слов может решить, к какому из двух разрядов относится данный субъект. Если кто-нибудь говорил, что видел духов, Сергей рекомендовал ему бром. Если кто- либо уверял, что предчувствует несчастье, Сергей советовал дождаться, когда оно случится, и тогда уже грустить. Может быть, оно не случится вовсе, и в таком случае будет очень досадно, что столько горя пропало даром. Словом, в этом отношении Сергей был несносен, и я не без содрогания думал о встрече с ним.
Однако, наше первое свидание обошлось без всяких выпадов в сторону моего легковерия. Но я не чувствовал особой благодарности, так как сразу заметил в его глазах довольно странный огонек, да и само молчание его насчет моего недавнего обращения не сулило ничего доброго. Сдержанность была не в его характере.
Мы прожили у них уже дня два, но ни разу еще речь не заходила о восточном маге. Как-то вечером, когда дамы вышли из столовой и мы остались вдвоем за бутылкой вина, он вдруг обратился ко мне и стал расспрашивать об особенностях восточной жизни. Когда я добросовестно ответил на все его вопросы, он бросил на меня лукавый взгляд и неожиданно спросил:
— Ну, а теперь расскажите мне о фокусах.
— Что вы хотите сказать? — спросил я, хотя прекрасно понимал, на что он намекает.
— Ну, кольца, таинственная надпись и все прочее. Я бы желал знать, как это было сделано? В прошлом году, когда мы с Марусей ездили в Париж, мне пришлось видеть одного фокусника, который произвел такой же опыт с кольцами, но только без всяких магических аксессуаров, так как вовсе не выдавал себя за чародея. Но расскажите мне о надписи. По совести говоря, я никак не пойму, каким манером он тут-то ухитрился…
Все это было мне не по нутру. По милости моих восточных похождений, я сделался почти светилом среди спиритов и отнюдь не желал лишаться своей славы.
— Что же, вы думаете, что ваш фокусник, действительно, спаял кольца? — произнес я саркастически. — Это было бы чудо, а не фокус.
— Милый мой, никто и не воображает, что здесь было что-нибудь чудесное. Главная задача фокусника — обмануть наши чувства. Кольца казались нам спаянными; в этом-то и состоял весь фокус.
— Нетрудно же обмануть ваши чувства! — отвечал я.
Я раздражался, хотя и досадовал на себя за это.
— Да, — произнес Сергей благодушно, — совершенно верно. Да что же вы не пьете? Я нарочно приберег для вас эту бутылочку. Да, так о чем мы говорили? Наши чувства… Да, их очень легко обмануть, как вы заметили. Парижский фокусник обошел нас так же легко, как ваш восточный человек в одежде хамелеона обошел вас и Шадурина. Это доказывает, что нельзя считать несомненным всякое свидетельство чувств. Мы получаем впечатления только при помощи чувств и, если они заблуждаются, наши впечатления не верны. Я считаю фокусников очень полезными членами общества: они иллюстрируют эту истину наглядными доказательствами… Но как же надпись на руке? Расскажи- те-ка мне о ней.
— Сама по себе надпись не представляла бы ничего загадочного, — ответил я с некоторым нетерпением. — Допустим, вы узнаете, как она была сделана, допустим, что опыт с кольцами был простым фокусом, — но растолкуйте мне, каким образом мой восточный человек, как вы его называете, мог узнать причину смерти этой несчастной Дертельман раньше, чем ее узнали здесь?
— Вот, вот, — отозвался Сергей с убийственным добродушием. — Я и сам об этом думал. Наши мысли удивительно совпадают. Ваша правда, это, действительно, загадочная штука…
Мне становилось несколько не по себе. В словах Сергия было нечто, доказывавшее, что он знает гораздо больше, чем высказывает. Страшное подозрение мелькнуло у меня. Уже не подстроено ли все это? Уж не выдумали ли они эту историю об отравлении, чтобы посмеяться надо мною?
Но минутное размышление убедило меня в неосновательности такого предположения. Едва ли бы Маруся решилась сообщать такую выдумку в письме и, хотя я написал ей тотчас же после сеанса, рассказав обо всем и прося сообщить мне о причине смерти г-жи Дертельман, но дата на ее письме, ожидавшем меня в Петербурге, ясно указывала на то, что оно было отправлено до получения ею моего. Притом же волнение и возбуждение мага были очевидно неподдельны…
Только что я ушел оправиться, как Маруся вбежала в комнату.
— Сережа, — воскликнула она, — послушай! Я потеряла мой зонтик и никак не могу найти его. Боюсь, что он остался где-нибудь, когда я ездила сегодня за покупками… Быть может, на извозчике… Что же делать?
Так как этот зонтик был подарок мужа, который сам выточил для него ручку, то потеря была серьезная.
— Ну, ничего, — отвечал Сергей. — Мы его отыщем, будь покойна. Сегодня я поеду еще к Хлебинским. Они ожидают меня не раньше десяти, так что времени достаточно…
Откровенно говоря, я очень обрадовался, когда услышал, что мой beau-frère еще не закончил объезд своих больных. Для меня этот перерыв в нашем разговоре был как нельзя больше кстати, так как я, благодаря ему, временно избавлялся от его назойливых расспросов.
Сергей вернулся поздно ночью, так что я увидел его только на следующий день за чаем. Здороваясь с ним, я заметил на его лице такое торжествующее выражение, что смело спросил, удалось ли ему найти зонтик.
— Нет, — ответил он, смеясь. — Зонтика-то я не нашел, зато нашел нечто другое. Гонялся за зайцем, а поймал лису — да еще какую!
Маруся тоже рассмеялась, а мы с женой недоумевающе посмотрели друг на друга.
— Объясните же нам эту загадку, — попросил я.
— Помаленьку!.. Скоро вы обо всем узнаете. Не торопитесь, а то пропадет вся соль. Я приготовил вам сюрпризец!
После завтрака Сергей осведомился, не буду ли я так добр — съездить с ним в город и вернуться обратно с экипажем? Его человек-де отлучился, так не возьму ли я на себя роль грума? Я согласился, не совсем, впрочем, охотно, и мы, сразу свернув куда-то в сторону, поехали по грязным, кривым улицам.
