— Значит, не рай и не ад, а четвёртое измерение? — ещё раз уточняю я.

По интонации — как бы невзначай. Мол, всё равно о чём-то нужно говорить. Риса проявление моего любопытства устраивает, что даже странно. Может, здесь у него совсем нет друзей? Если, конечно, общение внутри четвёртого измерения вообще возможно, а не напоминает хаотичный поток душ, каким его представляю себе я.

— Ага, — Рис кивает. — Энергия. Живая материя. Бог, Сатана, ангелы и демоны в одном лице. После смерти все приходят сюда влачить своё бесполезное существование. Как раз где-то между прошлым, в котором умершие ещё живы, — ну, относительно времени, — и будущим, где их фактически никогда не будет. Теория сложна, согласен, — добавляет Христоф, когда видит моё озадаченное выражение лица. — На практике всё проще.

— Но я не хочу умирать, — протестую я.

— А кто хочет-то? — Рис ерошит волосы на затылке. — В этом деле, знаешь ли, твоё мнение спрашивают в последнюю очередь.

— Ладно. Предположим, что я поняла, о чём речь. Но разве тогда это четвёртое измерение не должно быть переполнено мертвецами, как людьми вагон метро в утренний час?

— Представь себе дом с нескончаемым количеством этажей. Так и здесь. У каждого — свой этаж. Иногда они пересекаются, если материи кажется это необходимым.

— Интересно, с чего это материя решила, что, попав сюда, я захочу общаться именно с тобой, — ворчу я недовольно.

— Это уже к тебе вопрос.

Хочется стереть его улыбку с лица прямым ударом в челюсть — это раз. Материя, как и судьба, как и история — та ещё сучка, — это два.

— Я бы больше предпочла встретиться с другими своими старыми знакомыми, — говорю я. — С теми, кому при жизни я много что сказать не успела…

— Ну, извини, что не оправдал ожиданий, — Христоф разворачивается на пятках и уходит прочь.

Не обиделся. Снова играет. Знает же, что я всё равно последую за ним, деваться-то мне некуда. Вот и тешит своё самолюбие. Мысль о том, что не зря я пустила ему пулю в лоб, прогоняю сразу, но успеваю словить себя на том, что угрызений совести при этом совсем не испытываю.

— Стой! — я нагоняю Риса, который, вообще-то, не особо и торопился уходить. — А ты можешь следить за жизнью живых?

Рис хохочет. Искренне и даже хватаясь за живот. Самое время толкнуть его, чтобы не зазнавался. И я почти собираюсь сделать это, когда он вдруг успокаивается, выпрямляется и становится предельно сосредоточенным:

— Я не на облачке сижу, ноги свесив, — заявляет. — Ты вообще слушала то, что я тебе до этого рассказывал?

— На всякий случай спрашиваю, — оправдываюсь я. — Хотя, наверное, тогда ты бы наверняка спросил меня о Власе…

— О Власе? — переспрашивает удивлённо. — А что с ним?

— Ничего. Живёт.

— Хм.

«Хм»? Я только что упомянула имя его племянника, благодаря которому ему почти удалось провернуть свой план, и всё, что я получаю — это «хм»?

— И как он?

— Не злой гений вроде его дядюшки, — сразу сообщаю я.

Рис облизывает губы. Хмыкает.

— Я не об этом. Как он в общем?

— Тебя правда это волнует? После всех тех моментов, когда ты использовал его ради собственной выгоды?

— Я уже мёртв, Ярослава, — напоминает Рис, делая акцент на на втором слове. — Считай, за всё своё расплатился. Так что хватит сыпать упрёками.

— Расплатился? Как-то маловато, тебе не кажется?

Рис отмалчивается. Выпячивает подбородок, и я думаю: вот она, черта, которую ему бы не хотелось, чтобы я переходила. А я танцевать на ней готова, лишь бы только это причинило ему хоть каплю той боли, которую из-за него пришлось испытать мне.

— Он умнее, чем ты, — говорю я, когда пауза затягивается, а глядеть на одни и те же виды мне надоедает. — Намного. И сильнее. Он ведь мрачная гончая. Он спасает, в отличие от тебя.

— Рад за него, — бесцветно отвечает Христоф.

— Он в Совете. Не знаю, за что отвечает, но какая-то важная шишка — точно. А ещё в штабе преподаёт.

— Получается, всё-таки гений, — поправляет мои уже сказанные слова Христоф.

— Да, — киваю я. Затем быстро добавляю: — И мы с ним встречались.

Я жду реакции в стиле дикого удивления с элементами полуобморока, но получаю слова то самое злополучное «Хм», даже с той же интонацией и без единой доли подтекста.

— Делаю ставку на то, что ты умер в конце девятнадцатого века и не знаешь, что «встречаться» значит больше, чем пересечься на улице или в каком-либо месте. Мы… — я щёлкаю пальцами. — Не знаю, как в ваши времена это называлось… Мы были парой, как парень и девушка, которые вместе, но не в смысле «вместе» типа вдвоём, а «вместе» типа…

— У меня от твоих объяснений голова болит, — стонет Рис. — Я понял. Вы были возлюбленными.

Возлюбленные. Ведь это предполагает, что я любила Власа в ответ, верно? Но я не знаю… Не уверена. Что-то с моей стороны только начало зарождаться, когда всё внезапно кончилось, а сейчас я определённо точно скучаю по нему. И надеюсь, что он когда-нибудь сможет простить меня.

— Теперь, по крайней мере, понятно, откуда взялась ваша связь.

— Какая ещё связь? — спрашиваю я.

Выходит почему-то возмущённо, словно Рис как минимум обвинил меня в чём-то порочном.

— Та, что не позволила тебе убить его и тем самым остановить меня.

— Мы не убили Власа только потому, что он был жертвой, — поясняю я. — Ты же не будешь обвинять жертву насилия в том, что её изнасиловали?

— Но и отправлять себя в прошлое, рискуя не только своей жизнью, но и жизнями моих близких, чтобы остановить насильника, я тоже не буду.

Отчётливо понимаю, к чему именно ведёт Христоф, но в голове это никак не хочет складываться во что-то определённое. Оставили Власа в живых потому, что так надо было. Убей мы его, разве это можно было бы считать успешно законченной миссией?

— Знаешь, — произносит Христоф. Внезапно касается моего локтя, хотя я и так слушаю его очень внимательно. — Говорят, некоторые были рождены для того, чтобы встретиться и повлиять на судьбы друг друга. Может, вы с Власом — именно этот тип душ.

Я пожимаю плечами.

— Мысли подобного рода пугают меня, поэтому я стараюсь о них не думать.

— Пугают? Почему?

— Потому что это значит, что от меня совершенно ничего не зависит. Во время рождения мою историю создаёт судьба, а после я перехожу в распоряжение некой материи. Что мне остаётся?

— То, что идёт посередине, — отвечает Христоф. Ставит ладони параллельно друг другу и перпендикулярно земле, показывая небольшой отрезок. — Тебе остаётся жизнь, Слава. Да, твоя история уже написана, но ты в ней — единственная, кто имеет право на внесение правок.

— Ты мог бы быть отличным чьим-то другом, если бы не был одержим своими идеями, Рис, — говорю я.

Христоф поджимает губы. Странный блеск в его глазах заставляет меня напрячься.

— Не помню уже, когда меня в последний раз называли Рисом, — поясняет он свою реакцию. — И мне правда очень жаль, что ты умираешь.

— Думаю, тебе приятно будет узнать, что не все твои… — я откашливаюсь. Слово «творения» — это явно слишком для вполне реальных разумных существ. В конце концов, мы говорим не о монстре Франкенштейна. — Не все те, кого ты сделал химерами, представляют собой чистое зло.

— Они и не должны были этим…

— Не перебивай, — прошу я.

— Извини, — Рис хмыкает. Делает разрешающий жест рукой. — И продолжай.

— Я лично знаю одну… его зовут Антон, он преподаёт в штабе боевые искусства. Хороший мужчина. Живёт полноценной жизнью. У него есть друзья и… ребята, которые видят в нём пример для подражания.

— Вау, — протягивает Рис. Надо же, не скупое «хм», а хоть и неполноценное, но какое-никакое удивление. — Это… спасибо, Ярослава. Мне нужно было это услышать. И, кажется, тебя, в отличие от меня, так просто отпускать не собираются.

Рис кивает мне за спину. Едва я успеваю обернуться, как меня накрывают объятья и знакомый голос буквально кричит:

— Сумасшедшая!

Отстраняется. Бьёт кулаком в область ключицы так сильно, что я бы не удивилась, если бы кость дала трещину.