— Родители, — говорю я, опережая её вопросы. Телефон, который почти слетел с пальцев, когда я замахнулась, перекочёвывает в руки Славы. — Не отвечают.

— Думаешь, случилось чего?

Выходим в коридор. Надев верхнюю одежду (мне, за неимением альтернативы, достаются ботинки Артура, у которого сорок второй размер, и это явно ближе к моему сороковому, чем Славин тридцать седьмой, и старый зимний пуховик), следуем на улицу.

— Вот лучше бы с ними реально что-нибудь случилось, — фыркаю я, когда мы покидаем подъезд. — Вместо того, чтобы им вести себя как последним собакам сутулым.

— Оу, — Слава округляет глаза. — Что за словечки? И ты этим же ртом целуешь…

— Девушек я целую! — перебиваю я. — В этом-то и проблема.

В груди снова горит. Прямо как в тот раз. В самый первый. Помню, словно это было вчера — прохожу в гостиную, где мама с папой смотрят телевизор, и громко объявляю, как на духу: «Пап, мам, я лесбиянка».

Пауза, переполненная до краёв песнями по телевизору, неприятно липкими от пота ладонями и двумя парами непонимающих глаз.

Пауза, которая расколола нашу жизнь на «до» и «после».

Я думала, это конец. Действительно верила в то, что больше никогда не смогу подойти к родителям и просто обнять их. Но в итоге мой выросший в традиционной семье отец сказал, что это неважно, если это то, что, как я чувствую, действительно моё, и пока я буду рядом с ними, здоровая и счастливая.

В этом же времени всё пошло иначе. Здесь я сирота — и это при живых родителях.

— Если это и чья-то проблема, то точно не твоя, — замечает Слава. — Я же никого не обвиняю в том, что у меня волосы светлые. Может, мне тёмные хотелось… Или вообще рыжие. Но я такой родилась. И мне если только краситься, но это буду уже не я. Так и ты.

— Вдохновляющие речи — это у вас в крови, что ли? Дмитрий тоже как что отмочит — так сразу хочется запрыгнуть на коня и вперёд, покорять новые земли.

Слава хохочет, толкает меня бедром. Я шатаюсь, делая несколько шагов в сторону. Переводить всё в шутку — лучший способ скрыть реальные эмоции. Тем более, если они грязные, низменные и слабые — такие, как страх и зависимость от чьего-либо мнения.

Я говорю всем вокруг, что это меня не волнует. Говорю, что воля для меня — главное. Заявляю, что каждому, кто захочет наступить мне на горло, я вырву его собственное, но на самом деле… На самом деле жизнь обстоит так, что нет ничего более ограничивающего, чем свобода.

— Бен будет ждать нас в кафе, — говорю я, стараясь переключить мысли и заодно сменить тему.

— Ну да, — как-то странно протягивает Слава. Пинает снег под ногами, пока идёт. — Слушай, я, наверное, пойду сразу в штаб, мне нужно там… кое-что нужно, в общем, с Даней и Ваней.

— Ты серьёзно? Смыться собралась?

— У меня дела…

— Какие?

Слава поджимает губы. Если она думает, что я здесь ради драмы, то ей лучше дважды всё переосмыслить.

— Что между тобой и Беном? — спрашиваю сразу, чтобы потом не играть в ромашку и не вытягивать из Романовой правду по жалким ниточкам. — Чего ты от него бегаешь?

— Я не бегаю, — заявляет в ответ так уверенно, что у меня даже сомнений в правдивости слов не возникает.

Значит, в другом проблема.

— Влас? — стреляю наугад.

И попадаю точно в цель, когда Слава поднимает глаза к небу и тяжёло вздыхает.

— Тогда при чём тут Бен?

— Ни при чём, говорю же. Я просто хотела сходить к Власу на квартиру, покормить кошку. Вот, какие у меня дела.

— И, возможно, понюхать одежду в его шкафу? — (Слава глядит на меня с непониманием и брезгливостью). — Ну я не знаю просто, что там ещё обычно делают во время дикой ностальгии.

— Я не собираюсь ничего нюхать, это отвратительно. Только кошку покормлю.

— Как скажешь.

— Я скучаю по нему.

— Я знаю.

— Как думаешь, я его ещё когда-нибудь увижу?

— Слушай, — как бы сказать, чтоб не обиделась? — Я не тот человек, который тебе нужен, когда дело касается всех этих разговоров про отношения… Сама знаешь, что я свои построить не могу. Брать на себя ещё и ответственность за чужие…

— Понятно.

— Эй, — хватаю её за локоть, останавливая от того, чтобы на эмоциях ускорить шаг и оторваться от меня. — Если между вами и правда было что-то особенное, это так просто разрушить невозможно. Думаю, вы ещё встретитесь, рано или поздно.

— Главное, чтобы не слишком поздно, — заключает Слава.

И больше, вроде, не обижается.

Наши с ней пути расходятся в квартале от кофейни, и за остаток расстояния я успеваю проверить телефон и ещё раз оставить несколько пропущенных на глухие для меня телефоны родителей.

— А где Слава? — первое, что Прохоров спрашивает у меня, когда мы встречаемся.

И то ли в шутку, то ли действительно думая, что я могу спрятать Славу за спиной, Бен вертится вокруг меня и даже умудряется заглянуть в карманы моей куртки.

— Дурак, что ли? — я смеюсь. — Что творишь?

— Ну а что? Она ж коротышка. — Наконец осознав, что Славы нет нигде, Бен разочарованно цокает языком: — Мы вдвоём завтракать будем?

— Раньше тебя моё общество устраивало, — напоминаю я и легко бью Бена кулаком в плечо в попытке растормошить.

Но сейчас, кажется, даже песня из «Бременских музыкантов», которой Бен так любил раньше меня доставать, ситуацию бы не исправила.

— Ладно, чего мёрзнуть, — я подталкиваю Бена в сторону двери. — Пошли есть. Нам, в конец концов, больше достанется.

— Угу, — летит в ответ скорее лишь формально.

Потому что физиономия говорит об обратном. И здесь уже ни песни, ни прямой в челюсть не помогут. Остаётся только оплатить ему кофе, чтобы не терпеть эту кислую мину, портящую аппетит. Тут уж он точно не откажется.

Отправляю Бена к прилавку со скрипом на душе и моим кошельком в качестве компаньона. Себе прошу чёрный кофе, остальное, говорю, мол, на твой вкус и за мой счёт. Опрометчиво, но возможность поесть нахаляву Бену всегда настроение поднимает.

— Кофе и вкусняшка тебе, — по возвращению, Бен ставит передо мной большой картонный стаканчик и тарелку с рогаликом. — И какой-то супер калорийный молочно-кофейный коктейль, из-за которого, скорее всего, моя совесть будет мучить меня ближайшую неделю — мне.

Я беру стаканчик двумя руками. Высокая температура чувствуется даже через его картонные стенки. Поднимаю, прислоняю к губам, но глоток не делаю. Секундная пауза — уже привычка. Так о себе напоминает когда-то серьёзно портившая жизнь случайность: отравление, ожог, почти что кома и как результат — чувствительный к горячему пищевод.

Но не в этой жизни. Не в этой реальности. Я не без наслаждения делаю огромный глоток кофе, и, несмотря на обжигающее чувство, не могу ощущать себя счастливее.

— Я и так набрал пару килограммов, — жалуется Бен. — На мне джинсы с трудом сходятся.

— Купи на размер побольше.

— Ты не понимаешь…

— Андрей, — перебиваю я. — Ну правда. Прекращай. Я буду любить тебя, даже если ты в обхвате будешь равен своему росту. Эдакий куб, — щёлкаю пальцами, пытаясь вспомнить ускользающее из памяти слово. — Или шар! Точно. Шар.

— Это меня совершенно не подбадривает, — сообщает Бен, не отрываясь от потягивания коктейля через трубочку. — А вот это, боже, этот коктейль — что-то действительно волшебное!

Бен оборачивается на стойку, за которой стоит Рэм. Салютует ему коктейлем, попутно рассыпаясь в каких-то нереально фантастических комплиментах относительно золотых рук баристы. Я прикрываю глаза ладонью, качаю головой.

— Я женюсь на этом коктейле, — Бен снова поворачивается ко мне. — Конечно, он нравится мне меньше Славы, но по крайней мере именно у него нет проблем со своим идеальным до мозга костей бывшим.

Бен перестаёт пить. Скребёт пластиковую крышку ногтем. Со вздохом поднимает глаза на меня, но я в ответ не выражаю никакого удивления в ответ на его слова. Лишь веду бровью, снова прикладываюсь к своему кофе и после пары глотков говорю, что это глупо.