Матье промолчал, глядя в пол и чувствуя, как мысли начинают путаться и завязываться в тугой узел.

 Слова и слезы — слишком настоящие, слишком много правды в этом, чтобы не верить. Пять лет скитаний по подворотням, въевшиеся страхи, скрытые под тонкой скорлупой самообладания... Шрам над бровью, россыпь рубцов на руках — все это не от хорошей жизни, причин бояться и шарахаться от каждой тени накопилось достаточно. Харберт стал последней каплей, и даже напоминание о нем подрывало спокойствие сильнее, чем разговор о Корнелии и Аркуэн. Видимо, он и правда был законченным идиотом. Если так, то Банус видел все как есть, и не было никакой другой стороны у этой истории. Норд снова напился, пристал к девчонке, а Спикер сделал то, что должен был.

 Все просто, все складывается так, что можно поверить. Правдоподобно. Слишком.

 Виски начали мучительно ныть, как будто бы сбивчивые мысли побежали по венам и застряли в них битым стеклом. Норд до последнего оправдывался, пока Аркуэн не объяснила ему, что им плевать на его признания. Один отрезанный палец — небольшая цена за жизнь и, как тогда казалось, пришедшее к нему понимание своего положения. Его крик даже сейчас звучал в ушах, перекликаясь с тихими всхлипываниями полукровки, перед глазами до сих пор блестел кинжал в руке альтмерки, и его блеск напоминал о другом клинке, который опустился на шею спящей матери.

 "Я отомщу, перережу им всем глотки... Потом, еще немного осталось ждать", — усилием воли Матье остался стоять, хотя подступающая судорога заставляла согнуться пополам и выдавливала из легких вой. Окровавленное безголовое тело тянуло руки, голова медленно двигала иссохшими губами, шепча проклятия своему убийце, приказывая отомстить...

 Рука дрогнула и вцепилась в ткань дуплета, пальцы коснулись тонкой шеи. Придушить ее сейчас, чтобы заткнулась, или потом, навязавшись проводить. Надо было убить еще тогда, когда она не успела коснуться Харберта. Прирезать в лесу, раненую и слабую, бросить гнить в ближайшем овраге, и — кто знает, может, это решило бы многие проблемы. Может, и норд был бы жив... Жив и полезен, как и Аркуэн, только полностью в его власти. Оставалось совсем немного, прежде чем он так глупо подставился под удар. Или его подставили, прикрыв все случайностью... Банус все видел, но откуда ему знать, как все было, он мог что-то упустить, не видеть, не слышать или предпочесть не заметить.

 "Убей ее", — голова открыла белесые глаза, и ее мутные зрачки впились в душу, — "Убей их всех. Просто убей".

 "Слишком много, матушка, их слишком много. Я все придумал, я сделаю, как надо. Они перегрызут друг друга сами, только подожди..."

 Кто-то задел его плечом, проталкиваясь к выходу, и слепая ненависть отступила, дав вернуться к действительности.

 Его здесь знают. Знает хозяин таверны, знает хромой бродяга, сидящий через стол — один из тех, кто нужен для того, чтобы помнить все лица и все сказанные здесь слова. Матье платил ему и сам, когда было нужно, и этот же бродяга сдаст его Черной Руке. А она будет вынуждена взяться за дело. Если полукровка внезапно пропадет, Лашанс этого не оставит, и без труда доберется до него. И участь Харберта в таком случае покажется завидной — он умер быстро и легко. Она не стоит того, чтобы так подставляться.

 "Потом, матушка, я обещаю", — мысленный шепот мягко отогнал видения, убеждая подождать, и те нехотя уползли в дальний угол сознания, возвращая контроль над собой. Не волноваться, не принимать поспешных решений… И ослабить хватку, пока убийца не заметила. Нельзя себя выдавать, нельзя…

 Полукровка понемногу затихла и, переводя сбившееся дыхание, прислонилась к стене, не заметив, как соскользнула с плеча рука Матье.

 — Не говори никому, что я тут слезы распускаю... — выдавила она, переводя взгляд покрасневших и опухших глаз на душителя. — Я знаю, это недостойно...

 — Все в порядке, — Матье выдавил ободряющую улыбку. — Теперь все позади. Если Харберт и был виноват, то теперь все наладится.

 Она кивнула, смахнув с ресниц последнюю. слезу, и потянулась к чашке с густым травяным варевом.

 — Может, чего покрепче? — он склонился к ней, осторожно заправляя волосы за ухо, — Тебе бы успокоиться...

 — Я не пью, — Терис покачала головой.

 Скрип зубов утонул в шуме таверны, и Матье выдавил улыбку, которую Терис вряд ли видела. Тварь. Маленькая остроухая тварь, убившая единственного в Чейдинхолле убийцу, которого легко было напоить и вытянуть из него что угодно, подменить контракт, заставить говорить то, что нужно, давать показания, лгать...

 "Она не должна умирать сейчас, она из Чейдинхолла", — напомнил себе Матье, когда рука снова потянулась к ее горлу. План, план превыше всего… И матушка поймет, если объяснить ей, надо только подобрать слова, которые на время заглушат ее шепот. Серая пелена давно прошедшей ночи снова захлестнула волной, резанула зрачки кровь, и глухо застучало в висках уже в третий раз за вечер, на этот раз все же ломая хрупкое самообладание. — С тобой все хорошо? — голос донесся издалека и болезненно впился в уши. «Ненавижу тебя, чтобы ты сдохла»… Приложить ее виском о стену, свернуть шею и спалить здесь все вместе с хозяйкой, всезнающими бродягами и всеми, кого занесло в эту чертову таверну… Затопить все кровью, убить их всех, сжечь и развеять по ветру… — Я скоро вернусь, — непослушное тело выдавило невнятные слова, взмах руки остановил полукровку на месте, не дав последовать за собой. Несколько шагов через зал между расплывчатых фигур — как во сне, шаг за порог на холод и ветер, скользкий лед под ногами. Вода в бочке подернулась льдом, и он обжигал и резал лицо, возвращая к жизни угасающий разум. План. План превыше всего. Ему нельзя сходить с ума, еще слишком рано для подобной роскоши.

— О, вернулась, — Антуанетта Мари не повернула голову, когда Терис зашла в их комнату, но зеркало отразило ее поджатые губы и холодный взгляд.

 — Доброе утро, — полукровка сбросила с плеча сумку, и она с глухим ударом упала около кровати.

 — И тебе доброго.

 Терис вежливо улыбнулась, натягивая то же выражение лица, что и в особняке. Быть тихой, слушать, кивать — большего бретонка от нее и не ждёт, а сама она не собирается засиживаться здесь долго. Разберет вещи и уйдет подальше, раз уж сегодня по закону подлости из всех убийц дома оказалась именно Мари, а остальные, включая Телендрил и Гогрона, разъехались выполнять контракты.

 — И как задание? — Мари не прекратила расчесывать волосы, но в ее интонациях промелькнуло любопытство, которое она обычно старалась не показывать. Правда, это любопытство исходило готовностью брызгать ядом.

 — Очень интересно, проблем не возникло, — Терис улыбнулась и села разбирать сумку, краем глаза успев увидеть, как Мари скривила рот. Особого удивления это не вызвало — бретонка давно охладела к ней, еще когда узнала о ее безразличии к собственным рассказам, и Терис не слишком огорчалась по этому поводу. Одежду в сундук, яды — вернуть в лабораторию, кинжал под подушку...

 — Что ж, поздравляю, — холода в голосе бретонки прибавилось, — Видимо, гости не очень тобой интересовались.

 — Они больше были заняты друг другом, я старалась не привлекать внимания. Вроде бы, так и надо?

 Мари фыркнула, выдавливая высокомерную улыбку, и какое-то время молча разбирала волосы на пряди.

 — Так и надо, — в ее руках пряди начали сплетаться в ровную и толстую косу. — Уверена, у тебя прекрасно получается не привлекать внимание, не надо даже стараться.

 Терис промолчала, наклонившись над сумкой пониже и вытаскивая на свет отданную Альгой баночку с мазью. Небольшая, но достаточно тяжелая, чтобы от души метнуть в Мари, но нельзя — надо бы вернуть ее данмерке в целости и сохранности.

 — О, да там был настоящий балаган... — Мари все же повернулась, когда Терис выложила на кровать платья.