Айви улыбнулась. Она чуяла мой страх.

— Если мы обе леди, то идти должны рядом. Пойдем, Анита. — Она протянула мне руку: — Пойдем вместе.

Я не хотела, чтобы она была так близко. Если она на меня набросится, не будет времени что-нибудь сделать. То ли успею выхватить пистолет, то ли нет. Меня злило, что я не должна показывать оружие. Злило — и пугало. Одна из причин, что я до сих пор жива, — привычка сначала стрелять, потом спрашивать. Если делать наоборот, вряд ли останешься в живых.

— Слуга Жан-Клода меня боится? — Она стояла на фоне темноты и улыбалась. Подвал за ее спиной казался большой черной ямой.

Но она не умеет чуять метки вампира, иначе бы поняла, что я не слуга. Не так уж она сильна, как хочет казаться. Так я надеялась.

Игнорируя протянутую руку, я спустилась. При этом я плечом коснулась ее голой кожи, и будто черви заползали по моей руке. Я шла вниз, в кромешную тьму, стиснув левой рукой перила. Сзади застучали ее каблуки — она хотела поравняться со мной. Ее раздражение ощущалось как исходящий от кожи жар. Мужчины, я слышала, шли за нами, но я не оглянулась проверить. Выпендриваемся? Ладно, это я умею отлично.

Мы шли рядом, как лошади в парной упряжке, у меня левая рука на перилах, она приподнимает руками подол. Я взяла такой темп, что плавное скольжение стало невозможно, разве что она умела летать. А она не умела.

Схватив меня за правую руку, она развернула меня лицом к себе. Я не могла достать пистолет. А поскольку ножны были у меня на запястьях, я и нож достать не могла. Стояла лицом к лицу с разъяренным вампиром и не могла достать оружие. Единственное, что могло меня спасти, — если бы она не собиралась меня убивать. Но вверять свою жизнь благоволению Айви — не очень верная ставка.

Ее злость разливалась по моей коже. Жар исходил от ее тела. Ее рука казалась горячей даже сквозь кожаный жакет. Я не пыталась вырваться: создание, которое может выжать автомобиль, тебя не выпустит. Ее прикосновение не жгло, это был не того рода жар, но трудно было бы убедить мое тело, что это не будет в конце концов больно. Годы предупреждений: не трогай, горячо. Меня обдавало жаром, будто я стояла рядом с костром. Если бы это она не делала бессознательно, это бы производило впечатление. Да оно, черт побери, и так производило впечатление. Дайте ей еще несколько столетий, и она будет чертовски опасна — будто сейчас недостаточно.

Я все еще могла смотреть ей в глаза, бездонные, горящие собственным светом. Много мне от этого пользы, если она мне глотку перервет.

— Если ты ее тронешь, Айви, перемирие окончено, — сказал Жан-Клод, соскользнув с лестницы и встав между нами. — А ты этого не хочешь, Айви.

Он провел пальцем по линии ее скулы.

Удар энергии пронесся от него к ней, ко мне. Я ахнула, но она меня выпустила. Онемевшая рука повисла вдоль тела, будто легла спать. Пистолета бы мне не удержать. Я хотела спросить, какого черта она со мной сделала, но не спросила. Когда я снова начну владеть рукой, мы с ней это обсудим.

Между нами вклинился Брюс, склонившись над Айви, как обеспокоенный любовник. Поглядев ему в лицо, я поняла, что сравнение в точку. Можно было спорить, что это она его сделала вампиром.

Айви так его оттолкнула, что он полетел, кувыркаясь, вниз, в темноту. Все у нее сегодня получалось. Я еле-еле чувствовала кончики пальцев.

Обжигающим ветром обдул меня жар и развеял темноту. В подставках вдоль стен вспыхнули факелы, шумно ухнув и рассыпав искры. Наполнилась огнем большая керосиновая лампа, свисающая с потолка. Ее стекло рассыпалось брызгами, пламя заплясало на обнаженном фитиле.

— Серефина заставит тебя прибирать этот беспорядок, — сказал Жан-Клод так буднично, будто она разлила молоко.

Айви соскользнула по ступеням, раскачивая бедрами.

— Серефине будет все равно. Битое стекло и огонь можно пристроить к делу по-разному, — сказала она, и ее тон мне очень не понравился.

Подвал был черным. Черные стены, черные полы, черный потолок. Как в большом темном ящике. На стенах висели цепи с кольцами, и на некоторых кольцах было что-то похожее на мех. С потолка свешивались, раскачиваясь, ремни, как мерзкая декорация. И по всей комнате стояли… приспособления. Некоторые я узнала. Дыба, «железная дева», но в основном какие-то реликты рабовладельческой эпохи. Было абсолютно ясно, для чего они служат, но не как они действуют. Слишком много деталей, чтобы разобраться, и ни к одному прибору, кажется, нет инструкции.

В полу был сток, в него текла тонкая струйка воды. Но я могла ручаться чем хотите, что он предназначен не только для воды.

Ларри подошел и встал рядом со мной.

— Это то, что я думаю?

— Да, пыточные приспособления. — Я заставила себя сжать руку в кулак, потом еще раз. Чувствительность возвращалась.

— Я думал, они не собираются причинять нам вред, — сказал Ларри.

— Наверное, хотят нас напугать, — предположила я.

— У них получилось, — ответил он.

Мне этот декор тоже не слишком нравился, но зато я уже владела рукой. И смогу вытащить пистолет, если понадобится.

Слева открылась дверь, которую я даже не видела. Из нее вышел вампир. Чтобы пройти в дверь, ему пришлось согнуться почти пополам. Потом он разогнулся, неимоверно тощий и высокий, трупоподобный. Он сегодня еще не питался и не тратил силы на то, чтобы выглядеть красиво. Его кожа имела цвет старого пергамента и облегала кости вплотную, выделяя весь череп. Тусклые глаза глубоко запали, мертвенно-синие, как у дохлой рыбы. Болезненные руки, длинные и костлявые, с неимоверно длинными пальцами, торчали белыми пауками из рукавов черного балахона.

Он вошел, крадучись, и полы балахона заметали пол. Одет он был только в черное, и лишь кожа и коротко стриженные волосы выделялись на этом фоне. Когда он двигался по черной комнате, казалось, что его голова и руки просто плывут в воздухе.

Я потрясла головой, отгоняя этот образ. Когда я глянула снова, он был чуть более нормален.

— Он использует силу, чтобы выглядеть страшнее, — сказала я.

— Именно так, ma petite, — ответил Жан-Клод.

Что-то в его голосе заставило меня к нему повернуться. Лицо его было обычной прекрасной маской — но в глазах я на миг увидела страх.

— Что случилось, Жан-Клод? — спросила я.

— Правила не меняются. Не вытаскивайте оружие. Не наносите удар первой. Если мы не нарушим правила, они не могут причинить нам вреда.

— Чего вы вдруг испугались? — спросила я.

— Это не Серефина, — ответил он очень ровным голосом.

— И что это должно значить?

Он запрокинул голову и засмеялся. Этот звук отдался в комнате раскатами и звучал весело. Но я ощутила его корнем языка, и он был горек.

— Это значит, ma petite, что я дурак.

Смех Жан-Клода замер, рассыпался на куски, будто звук прилип к стенам.

— Где Серефина? — спросил Жан-Клод.

Айви и Брюс вышли из комнаты. Я не знала, куда они идут, но, наверное, в место более веселое. Сколько камер пыток может быть в доме такого размера? Не надо, не отвечайте.

Высокий вампир глядел на нас рыбьими глазами. В них не было ни тяги, ничего — обыкновенные глаза трупа.

Но голос его, когда он послышался, просто потрясал. Он был глубокий, густой, гулкий, но не нес вампирической силы. Голос актера, оперного певца. Я глядела на узкий безгубый рот, издававший эти звуки, и думала, не салонный ли это фокус. Но нет, губы должны были бы двигаться не в такт словам, а этого не было.

— Сначала вы должны поговорить со мной, и лишь тогда она вас примет.

— Ты меня удивляешь, Янош. — Жан-Клод скользнул вниз по ступенькам. Кажется, нам придется дойти до самого дна. Жаль. — Ты ведь сильнее Серефины. Почему же ты у нее на посылках?

— Когда увидишь ее, поймешь. А теперь идемте все, идемте с нами. Ночь только начинается, и я еще успею увидеть вас всех голыми и окровавленными до рассвета.

— Кто этот тип? — спросила я. Рука уже слушалась. А могла бы и отсохнуть.